Артамошка Лузин - Кунгуров Гавриил Филиппович (книги регистрация онлайн txt) 📗
— Путь человека по звезде вечерней к праведному покою, к могиле холодной, иного нет и не ищи, грешник… А царя не поминай, он разбойных людишек не милует…
Старец стукнул посохом о землю и пошел в свою пещеру.
Догорали на берегу последние костры, отплывали ватажники в последний путь. До Иркутского острога оставалось плыть не более пяти дней.
А тем временем в пещере старца зажглась свеча. Перед старцем стоял на коленях перепуганный мужик-отшельник, которого в лесу поймал Артамошка, а Филимон дал мешок соли.
Старец смотрел тусклыми-глазами:
— Кайся, грешник окаянный… Душу свою опоганил, бога прогневал… Говори, что видел, что слышал?
— Дощаные кораблики…
— Сколько?
— Пять.
— А разбойных людей много ли видел?
— Не считал: может, сто, а может, меньше…
Старец мужика отпустил поздно — допрашивал долго; в пещеру вызвал гонца. Наказывал гонцу так:
— Добежишь, сыне, до Вертун-камня, там река большой кривун делает, ты же беги прямиком. Добежишь до Белого хребта, пойдет река той горе в обход, ты же, сыне, беги через тот хребет. Так живой рукой, без малого в два дня, прибудешь в Иркутск.
Старец поправил пальцами пламя свечи, оглянулся по сторонам совиным глазом и зашамкал над самым ухом гонца:
— Иди, сыне, к воеводскому попу и говори, только ему в ухо говори, тайно; плывут по реке Ангаре на стружках дощаных воры и разбойники, в атаманах у них Филимон Лузин.
Долго шептал на ухо старец, потом закашлял. Свеча потухла. Гонец быстро вышел из землянки, направился по узкой тропинке, которая вилась по крутому склону горы. Спешил он в Иркутский острог с тайной вестью от старца-отшельника, бежал коротким путем, чтоб опередить корабли Филимона.
Воля!
Иркутский острог находился в осаде. Подошла монгольская рать во главе с Эрдени-Нойон. Завязались жаркие схватки. Казаки отступили, закрылись в городке.
Иркутский воевода, подсчитав запасы огненного и холодного снаряжения, перепугался: воевать было нечем. Паника обуяла казаков и жителей городка.
В это время с шатра северной башни дозорный казак заметил темное пятно. «Кому бы это быть?» — думал казак. Пятно приближалось, и вскоре казак через посланца сообщил воеводе, что к стене крадется человек.
Казаки-доглядчики передали:
— Ползет человек с пустыми руками, даже лука за спиной не имеет.
— Чудно — встревожился воевода и сам полез на башню.
Воевода приказал не допускать того неведомого человека ближе падения стрелы. Человек заметил людей на шатре, быстро сдернул шапку, перекрестился.
— Крещен! — в один голос прошептали и воевода и казаки.
Человек помахал белой тряпкой, и его допустили подойти к стене.
— Кто? — спросил воевода.
— Гонец с превеликой тайной!
— Завязать глаза, впустить в городок.
Казаки привели полунагого, бледного человека. Он дышал тяжело, настойчиво требовал воеводского попа. Попа отыскали. Он вошел, размахивая длинными рукавами засаленной рясы, оглядел посланца.
— Откуда, крещеная душа?
Гонец склонился к самому уху и, шлепая обветренными губами, прошептал:
— От старца-отшельника, от праведного Симеона.
— Говори.
— Молитвы старца и его помощников до бога дошли…
— Дошли?
— Дошли, — повторил гонец.
— Как же это сказалось? — засуетился поп.
Гонец провел высохшей рукой по лицу, закашлялся. Поп переждал. Гонец заговорил тихо:
— Поведал нам старец, что беседовал он с самой матерью божьей, и она ответила ему: «Пришло время, души ваши сподобились рая, оставляйте грешницу-землю торопясь». Теперь все, однако, умерли, а только я… — И гонец зажал голову руками.
Оба помолчали. Гонец вздохнул:
— Умирая, старец Симеон просил исполнить последний земной его завет. Дозволь исполнить.
— Говори, — заторопил поп.
— Осквернили наш стан и старца повергли в стыд разбойники, грабежники, царские ослушники…
— Какие?
— Рыщут, как звери, по лесам, по рекам и по всей земле грешной и не находят на ней пристанища и покоя от грехов своих.
— Кто же те грабежники?
Гонец долго морщил ободранный лоб и, вспомнив, ответил:
— Филимошка Лузин с сыном и черных кровей парень, тунгус — имя запамятовал.
— Дело толковое говоришь. Велю крикнуть самого воеводу, — сказал поп.
— Не надо, — гонец вяло махнул рукой, — говорю только тебе, ослушником старца не бывал.
— Велика ли рать грабежников? И куда их путь?
— Рать не велика, но злобна, разбойна.
— Ой, — вскочил поп, — страшны?
— Страшности превеликой! Сам видел. Путь держат на Иркутск. Именем государя клянутся!
— Государя?! — закрестился поп. — Надо немедля сказать воеводе!
Поп быстро скрылся за дверью. Гонец широко взмахнул руками и повалился на узорчатый ковер.
Вскоре вернулся поп и увидел, что посланец мертв.
Воевода щипал кудлатую бороду, шагал по избе. «Вести принес казачий доглядчик тяжелые. Монголы, отступив, множат силы и вновь пойдут приступом на городок и снесут городок Иркутский начисто».
Он позвал попа, старшину да приказчика. Не успел воевода и рта раскрыть, вбежал растрепанный казачий доглядчик:
— Батюшка воевода, на Ангаре струги!
— Где? — вскочил воевода.
— В полчаса ходу вниз по Ангаре.
Воевода скосил хитрые глаза:
— Поп, бери иконы. Старшина, сзывай почетных людей. Пусть идут с хлебом и солью.
— К грабежникам с почетом? Тому не быть! — рассердился поп.
— Не твоему уму судить. Я воевода, государев слуга, знаю, что творю!
Поп замолчал.
Почетная лодка отплыла. Филимон Лузин и Никита Седой приняли дары и почет.
Ватажники недоверчиво поглядывали по сторонам, но когда казачий старшина приказал выгрузить из лодки огненные запасы — порох и свинец — и выдать каждому ватажнику по чарке воеводского вина, все обрадовались, повеселели. Старшина передал воеводские слова. Воевода требовал скорым ходом ударить по монголам с северной стороны. Отсюда они не ожидают нападения и в страхе будут повергнуты в бегство.
Через лазутчиков и доглядчиков Эрдени-Нойон узнала о прибытии рати Филимона. Лазутчикам показалось, что приплыло несметное количество воинов. Среди монголов началась паника. Эрдени-Нойон решила не принимать неравного боя, спешно отступить. Это заметили воеводские казаки, бросились в погоню. Они без труда разгромили монголов.
Пашка Селиванов ринулся с казаками в погоню за Эрдени-Нойон. Ее защищали десять телохранителей-монголов. Казаки во что бы то ни стало пытались схватить Эрдени-Нойон живой. Она неслась на белом коне, по бокам едва поспевали два телохранителя. Казаки повернули коней, ударили наперерез, чтобы окружить беглецов. Эрдени-Нойон оглянулась, круто осадила коня. Конь порывисто дышал, выбрасывая из ноздрей пар, и бил копытом.
Близко слышались казачьи голоса:
— Лови!
— Аркань петлей!
Эрдени-Нойон быстро выхватила из-за пазухи своего синего шелкового халата белый платок, бросила его под ноги. Телохранитель мгновенно пронзил Эрдени-Нойон своим копьем и сам бросился под копыта разъяренных казачьих лошадей. Казачий старшина злобно ругался:
— Бабу и ту не могли пленить! Эх!..
Он взмахнул плетью и резанул по лицу первого попавшегося под руку казака. Тот зажал окровавленное лицо рукой, склонился к гриве коня.
Только сейчас к месту боя подошел Филимонов пеший отряд. Казачий старшина подлетел к Филимону на взмыленном коне:
— Вор! Я монголов повоевал! Твоя рваная рать в кустах хоронилась! Трусы!
Побелел Филимон от обиды и злобы, задрожали скулы, выхватил саблю и, подступив к казачьему старшине, грозно спросил:
— Я — вор?
— Вор! Грабежник! — крикнул старшина.
— От самого воеводы почетные люди встречали нас хлебом и солью! То как?
— Воевода — государев слуга, воров не милует! — захохотал старшина.
