Империя серебра - Иггульден Конн (электронные книги бесплатно TXT) 📗
Субэдэй поглядел туда, где в отдалении уже шумно праздновали радостное событие воины. При виде по центру их Бату губы багатура чопорно поджались. Надо же. Половина русского войска все еще на поле, а минганы этого выскочки уже вовсю перебрасываются бурдюками с хмельным и радуются, как дети.
Субэдэй повернул лошадь и направил ее рысцой в сторону празднества. Те, мимо кого он проезжал, тут же осекались: оказывается, орлок здесь, на поле. Знаменосцы развернули длинные шелковые стяги, которые на ветру трепетали и хлопали.
Бату приближение Субэдэя скорее почувствовал, нежели услышал. Сам он уже начинал ощущать болезненные последствия боя. Один глаз у него заплыл, щека разбухла, от чего лицо слегка перекосило. Он заскоруз от грязи и крови, провонял своим и лошадиным потом. Пластины доспеха топорщились, бляхи помялись. И еще этот красный рубец, уходящий от самого уха под рубаху… Но тем не менее настроение у юноши было приподнятое, и его не развеяло даже кислое лицо Субэдэя.
– Темник, – каменным голосом произнес багатур, – утро у тебя проходит почем зря. В пустых забавах.
Те, кто шумно радовался вокруг Бату, поперхнулись и смолкли. В наступившей тишине багатур продолжил:
– Продолжать преследование врага. Чтобы ни один не ушел. Завладеть их обозом и лагерем и не допустить разграбления.
Притихший Бату молча смотрел на него.
– Тебе что-то неясно? – холодно осведомился Субэдэй. – Или ты хочешь снова встретить врага завтра, когда данное преимущество будет твоими стараниями упущено? Тебе угодно, чтобы урусы благополучно убрались к себе в Москву и Киев? Или ты наконец изловишь их сейчас, с остальными туменами под моим началом?
Воины вокруг Бату стали разворачиваться с виноватой поспешностью, как нашкодившие и пойманные взрослым мальчишки. На Субэдэя они глядеть избегали; взгляд его выдерживал один лишь Бату. Багатур готовился услышать какое-нибудь пререкание, но, похоже, он недооценивал этого строптивца.
Через позиции галопом приближалась еще одна группа всадников. Между тем начиналось избиение неприятеля, которого копейщики и лучники настигали и убивали шутливо, для забавы. Субэдэй увидел, что во главе всадников скачет ханов сын Гуюк, держа глаза исключительно на Бату, а его, орлока, как будто не замечая.
– Бату! – подлетая, быстрым волнующимся голосом приветствовал темника Гуюк. – Вот кто у нас действительно багатур! – Он остановил лошадь. – Ай да молодец, брат! Я всё видел, всё. Клянусь небесным отцом, я уж думал, ты обратно не выберешься, а ты вон взял и добрался аж до главного их полководца! – Не в силах подобрать слов, ханский сын восторженно хлопнул Бату по спине. – Я все это укажу в сообщении отцу. Это было нечто!
Бату покосился на Субэдэя, поглядеть, как тот воспринимает столь щедрую похвалу. Гуюк заметил это и развернулся в седле.
– Поздравляю с такой превосходной победой, багатур, – сказал он веселым голосом, очевидно, не осознавая, что своим появлением прервал довольно напряженную паузу. – Какой порыв, какой удар! Ты видел? Мне аж горло перехватило, когда на брата выехал лично их князь.
Субэдэй склонил голову, нехотя признавая сказанное.
– Однако, – голосом педанта заметил он, – нельзя допустить, чтобы русские перестроились. Сейчас время преследовать их, настигать, гнать до самой Москвы. Твой тумен, темник, тоже будет в этом участвовать.
– Гнать так гнать, – пожал плечами Гуюк. – А денек-то выдался славный. Эх!
С бездумной радостью он еще раз хватил Бату по спине и помчался со своей кавалькадой, бойко выкрикивая приказ еще одной группе присоединиться и скакать следом. С его отъездом опять воцарилась тишина. Бату, щерясь улыбкой, ждал. Субэдэй молчал, и тогда молодой темник, кивнув сам себе, повернул лошадь и помчался к своим тысячникам. Субэдэй сурово глядел ему вслед.
Глава 17
Сорхахтани вылетела из-за угла во всем своем боевом великолепии, с сыновьями и слугами за спиной. Знайте все: по мужу она доводится хану родней! Ну а сам хан, казалось, решил застрять в цзиньских землях навечно. Его армия увязла там на годы, без всяких вестей о грядущем возвращении. Когда же он наконец объявился, то ни разу не только не призвал к себе, не приблизил, но и вообще про Сорхахтани словно забыл. А когда она сама пыталась о себе напомнить, то являлось вдруг столько всяческих задержек и препон со стороны его помпезных крючкотворов, что и не счесть. Все ее слуги и посыльные неизменно отсылались ими от порога восвояси, без всякого даже объяснения причин. Так что настало время явиться в Каракорум самой.
И что же? Вместо того чтобы просто попасть к хану напрямую, вместе погоревать о постигшей их обоих утрате, Сорхахтани вдруг натыкается на брюхастого, с тройным подбородком, цзиньского чинушу, который отстраняет ее мяконькими ухоженными лапками! О чем Угэдэй вообще думает, держа в своем дворце эдакий птичник из надушенных хитроглазых придворных! Какое впечатление грозности и силы создаст он у тех, кто не столь благодушен и покладист, как Сорхахтани?
Вперед выступил очередной придворный, но сейчас с ней были все четверо ее сыновей. Всё, сегодня она окажется у Угэдэя! Мало ли что у него хандра: ее можно разделить надвое. Да, хан потерял брата, но она потеряла мужа и отца своих сыновей. И если выпадает случай в чем-то Угэдэя убедить, что-то у него выпросить, так именно сегодня. Эта мысль влекла, пьянила.
А тем временем человек с властью Чингисхана лежал у себя в покоях, как надломленный тростник. По дворцу уже сквозняком гуляли слухи, что он едва шевелит языком и не принимает пищу. Любой прорвавшийся сейчас к нему наверняка добился бы всего, чего хотел, но хан отгородился от посетителей. Что ж, Сорхахтани выскажет ему прямо в глаза, какую жестокую обиду он ей нанес, и переговоры начнет именно с этого. Впереди в лабиринте дворцовых коридоров оставался еще один, последний поворот. Сорхахтани прошла мимо стенных росписей, даже не взглянув на них: ее мысли были сосредоточены на более важных вещах.
Последний коридор оказался длинным, и его каменные своды вторили шагам звонким эхом. Перед надраенными медными дверями стояли два тургауда и кто-то из слуг, но Сорхахтани не замедлила своей решительной поступи, и сыновья были вынуждены за ней поспевать. Хан – ее нареченный брат, он болен и в печали. Как смеет какой-то цзиньский евнух препятствовать ее доступу к родне?
Приближаясь, женщина тщетно выискивала взглядом яркие шелка того чинуши. И чуть не сбилась с шага, когда заметила на его месте Яо Шу. А того расфуфыренного толстяка, с которым она препиралась нынче утром, и след простыл. Между тем Яо Шу обернулся. На его лице читался решительный настрой. Сорхахтани пришлось на ходу перестраивать планы, с каждым мгновением скидывая с себя гнев, подобно тому, как змея скидывает свою кожу.
К блестящей кованой двери она приблизилась уже неторопливо, улыбаясь ханскому советнику со всей сладостью, какой – она знала – способна его пронять. Хотя застать перед дверьми еще одного цзиньца, особенно с такими полномочиями, было для нее сюрпризом откровенно неприятным. Такого, как Яо Шу, не прошибешь ни лестью, ни угрозами. К тому же Сорхахтани даже без оглядки на своих сыновей могла сказать, что перед учителем они просто благоговеют, а то и побаиваются его. Помнится, он однажды задал им всем четверым жестокую трепку – из-за выходки Хубилая, подложившего советнику в туфлю скорпиона. И вот теперь этот самый человек стоял перед вдовой Тулуя с лицом столь же непреклонным, как и у бдящих по бокам от него стражников-тургаудов.
– Сегодня, госпожа, хан посетителей не принимает. Я сожалею, что вам пришлось впустую проделать путь через весь город. Хотя нынче на рассвете я отправлял к вам нарочного с сообщением, что лучше остаться дома.
Свое раздражение Сорхахтани скрыла за улыбкой. Предоставить ей жилище вдали от дворца было еще одним явным призвуком чьих-то сторонних голосов, явно не Угэдэя. Хан, знай он о ее прибытии, наверняка обеспечил бы ей покои во дворце.
