Смерть Аттилы - Холланд Сесилия (е книги .txt) 📗
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Денгазич и Эрнач отказались остаться на курултай Эллака и покинули лагерь, забрав с собой сотню воинов. Когда Монидяк узнал об этом, он фыркнул и хлопнул в ладоши.
— Теперь ясно, о чем они думают.
Он сел к огню и начал сердито разгребать палкой горячие угли.
Эти новости привез им Эдеко. Он спешился и вслед за Монидяком подошел к огню. Такс удивленно посмотрел на него. Эдеко похлопывал себя рукой по бедру. Он как всегда хмурился, но сейчас казался сильно расстроенным.
— Что случилось? — спросил Такс.
Эдеко присел на корточки и снял рукавицы, чтобы согреть руки у огня. На шее у него висела золотая цепочка с синими камнями. Такс подумал, может, он получил ее у самого императора.
— Мы можем убираться отсюда, — сказал Эдеко. Но, казалось, что он обращался к Монидяку, а не к Таксу. — Здесь уже ничего не произойдет и остались только самые незначительные люди.
— Ты же важный человек, — возразил ему Монидяк. Эдеко взглянул на Такса.
— Где твой брат Раз?
— Раз не является важным человеком, — ответил ему Такс. Он ближе склонился к огню. Начинало темнеть, и красный отсвет бесчисленных костров освещал небо.
— Ты прав, он не такой важный человек, но в подобные времена он и другие такие же люди весьма важны, в особенности если они не приехали сюда.
Монидяк отдал ему тыкву с Белым Братом.
— Давай, пей. Ты должен отведать этот напиток, тогда ты станешь трезвым!
— Они все продолжают вести свои скучные обычные жизни, — сказал Эдеко. Он отхлебнул чай, даже не ощутив его вкуса, и потом удивленно скорчил гримасу.
— Я думал, что это вино.
— Мы слишком бедны, чтобы пить вино, — заметил Монидяк.
— Или слишком мудры, — вклинился Бряк. Эдеко сделал еще глоток.
— Или и то, и другое.
— Ты хочешь сказать, что кагана не будет? — спросил его Такс.
Он и раньше подумывал об этом, но до сих пор никак не мог поверить.
— Никто из них не получил должной поддержки. Вы же многое сами слышали. Они смеются над Денгазичем.
Эдеко неохотно передал кувшин из тыквы Бряку. Тот отпил и облизал губы.
— Ни один из них не достоин занимать это место, — сказал Монидяк. — Брат, что нам теперь делать?
Эдеко облокотился на руку.
— Поэтому я приехал к вам, брат.
— А-а-а?
— Никто из вас не женат и не имеет семьи. Поехали со мной, и вы станете сражаться под моим началом, и я вас сделаю очень богатыми людьми.
Такс не знал, что ему отвечать, и облизал губы. Бряк сказал:
— Куда ты отправляешься?
— Может, в Италию или Испанию. Туда, где можно хорошо подраться.
— За что мы станем сражаться? — спросил его Такс. Эдеко пожал плечами.
— Не все ли равно? — он подобрал под себя ноги. — Скажите мне о своем решении. Мне нужно много людей… Может, сотен пять…
Он поднялся и пошел прочь, ведя за собой коня.
Пока он говорил, наступила ночь. В переполненном лагере кругом горели костры, рассыпая янтарные искры. Монидяк взял тушки зайцев, которых они поймали утром, достал нож и начал их разделывать. Бряк сидел и смотрел на огонь, положив голову на колени.
— Ну? — спросил Такс.
Монидяк поднял вверх плечи. Он вытащил кишки из зайца.
— А что ты еще способен делать? Ты же понимаешь, что мы на самом деле не сможем отомстить Ардарику.
Такс молчал.
— Эдеко позаботится, чтобы мы не голодали, а нам придется выполнять его приказания.
Бряк напомнил:
— Он сказал, что мы разбогатеем.
— Да, станем такими же богатыми, как он сам, — сказал Монидяк.
— Я с ним согласен и последую за ним.
Такс взял тыкву и отпил Белого Брата. Ему было неприятно сознавать, что у него нет другого выхода, как только следовать за Эдеко. Казалось, что после смерти кагана исчезли все нормальные и ценные понятия и вещи. Он вспомнил римского монаха, одиноко бродившего по равнине. В первый раз ему стало понятно, почему монах мог предпочесть дикую степь лагерю, полному людей.
Он смотрел, как Монидяк разделывает зайца и бросает куски в котел. Он вывернул шкуру, соскреб с нее жир и тоже бросил в котелок.
В темноте за костром послышалось фырканье собаки. Такс взглянул туда и увидел пять или более собак, высунувших языки и с жадностью глядящих на внутренности зайца. Монидяк резал сердце, чтобы поджарить на огне. Одним движением руки Такс вырвал у него остатки внутренностей и кинул собакам.
— Там еще оставалось много хорошего мяса, — запротестовал Монидяк.
Из темноты доносилось грызня и хрипение собак. Такс сказал ему:
— Ты же знаешь, что с тобой случится, если станешь поедать сердце и печень зайцев.
— Это все болтовня. Волки и рыси всегда их едят и никогда не становятся трусливыми.
Монидяк вытащил из огня поджарившееся сердце и стал ждать, когда оно остудится.
— Он сказал — Италия, — бормотал Бряк. — Может, нам все-таки удастся захватить Рим.
— Здесь находятся остготы, — сказал Дитрик, прикрывая рукой глаза от солнца. Он оглядел лагерь. После его отъезда армия стала такой огромной, что уже не умещалась в излучине реки, и люди начали размещаться поодаль, и это было весьма опасно для них. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, он видел разговаривающих мужчин. Некоторые из них готовили пищу на кострах. Они стерли с лица земли кустарники и оголили деревья, чтобы жечь костры или строить шалаши и навесы.
Ардарик кивнул:
— Они прибыли вчера, нам нужно отыскать новое место для лагеря. Насколько близко мы сможем приблизиться к гуннам?
— Не стоит этого делать, — ответил ему сын. — Они уже знают, что мы здесь, и как только будут готовы, сразу же нападут на нас.
— Я буду сам принимать решение!
Дитрик присел на корточки и посмотрел на людей, расположившихся на дальнем берегу.
— Тебе следует перевести их сюда. Они выставили караульных?
— Ты считаешь меня дураком?
— Нет, — Дитрик подумал о сражении, и у него напряглись мышцы. Он вдруг почувствовал себя таким ранимым, но собрался с силами и вернулся мыслями к лагерю гуннов.
— Мне показалось, что у них совершенно отсутствует организованность, нет караульных, и еще мне кажется, что они не посылают разведчиков. Целый день я наблюдал за лагерем с разных точек. Один раз я был так близко, что мог слышать их разговоры — спорили два человека. Я разобрал их речь. Однажды… — он взглянул на Ардарика. — Как-то я видел много людей, собравшихся вместе. Они слушали рассуждения Денгазича. Когда он что-то сказал — я не смог разобрать, что именно — они все захлопали. Абсолютно все.
— Они выражали ему симпатию?
— Нет, они хлопали, чтобы выразить ему свое презрение. Ардарик был поражен.
— Вот как? Презрение к Денгазичу?
— Или, может, к его словам. Что и есть одно и то же. Во всем лагере примерно тысяча кибиток. Наверно, их должно быть больше, не так ли?
— Кибиток? А-а-а, юрт. Да, но ты, наверно, просчитался.
— Нет, их там меньше тысячи. И это значит, что имеется всего лишь несколько тысяч боеспособных воинов. Пока я сидел в засаде, то видел, как оттуда уезжали некоторые кибитки. Если мы еще подождем, то там вообще не останется гуннов.
Ардарик отряхнул руки.
— Но ты сам сказал, что как только они будут точно знать, где мы находимся, то нападут на нас.
Он залез в кибитку и достал карту, затем поставил ногу на ступицу колеса и разложил ее на колене.
— Если они пока на нас не нападут, то нас станет больше, чем их, и если все, что ты сказал, правильно, то на каждого гунна придется по два германца.
Дитрик промолчал, а Ардарик продолжал разглядывать карту. Дитрик еще раз посмотрел на лагерь. Германцы расхаживали по нему группами. Они были заняты делом — стараясь в правильном порядке расположить свои хижины и навесы. При ярком солнце их светлые волосы и бороды, казалось, отливали красным золотом. Рядом разгружали повозки. Посреди всего этого сверкало кольцо реки.
— Как ты считаешь, они выбрали нового кагана? — спросил Ардарик.
