Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению - Мэдсен Дэвид (бесплатная регистрация книга .txt) 📗
– Конечно, нет. Можете свалить всю вину на обвинителя – мол, невиновный, подвергшийся ложному обвинению, непереносимые душевные страдания, умопомрачение, все что угодно. Похороните его с каким хотите почетом, церемонией и помпой. Только похороните и забудьте. Забудьте обо всем этом ужасном деле.
– А документ?
– Он должен говорить, что Лаура Франческа де Коллини, сожженная как еретичка, была невиновна но всем предъявленным ей обвинениям.
– Невозможно! Если трибунал признал ее виновной…
– Вы лично подпишете документ. Никому, кроме меня и Томазо делла Кроче, видеть его не обязательно. Я сам доставлю его Томазо делла Кроче. Потом документ можно уничтожить.
– Дерзкий план, – сказал Каэтан, но я видел, что он уже согласился с ним. Я знал, что он согласится. У него не было выбора.
– Он удастся.
– А если Томазо делла Кроче не захочет совершать самоубийство? – спросил Каэтан.
Я пожал плечами:
– Я не предвижу такого варианта, Ваше Высокопреосвященство. Составьте документ и дайте его мне. Прямо сейчас. Остальное сделаю я.
Каэтан встал и посмотрел на меня грустным задумчивым взглядом.
– Я боюсь тебя больше, чем Мартина Лютера, – сказал он тихо.
– Дайте мне документ, Ваше Высокопреосвященство.
Он подошел к письменному столу.
Внешне он почти совсем не изменился: огненный взгляд, надменное лицо, взволнованные, напряженные движения, шапочка коротко стриженных волос, чуть более поседевших. Его «тюремная камера» на самом деле была большой хорошо обставленной комнатой; в ней были книги, письменные принадлежности, prie-dieu, статуя Девы, на каменном полу лежала толстая тростниковая циновка.
– Не думал, что снова увидимся, малыш, – сказал он своим ледяным монотонным голосом. Услышав этот голос, я содрогнулся.
– Я же сказал тебе однажды, очень давно, что мы увидимся.
– Разве? Не помню. Зачем ты здесь?
– Я должен кое-что тебе передать.
– Да?
– От Его Высокопреосвященства кардинала Каэтана.
Глаза его блеснули, и он сделал движение, словно собираясь встать с кресла.
– Обвинения! – сказал он. – Обвинения против меня сняты!
– На этот счет ничего не знаю. Но сомневаюсь, что они сняты.
Его самообладание было превосходным.
– Что тогда? – спросил он.
– Вот документ, в нем говорится, что ты погубил невинного человека.
– Это невозможно, – сказал он. – Я призываю к ответу виновных, а не безвинных. Всю свою жизнь я посвятил именно этому.
– Лаура де Коллини была невиновна.
– Она?
– Да, она.
Он говорил тихим задумчивым голосом, словно размышляя над этим уже забытым и совершенно незначительным для него, давно прошедшим событием:
– Вспоминаю это имя. Наверное, твоя подруга. – Он произнес слово «подруга» с неприятной ухмылкой, дав понять, что это эвфемистическое обозначение чего-то мерзкого.
– Я ее любил, – сказал я. – А вы ее уничтожили.
– Сожжение еретиков нельзя назвать уничтожением, малыш, это – исцеление. Это удаление раковой опухоли, поразившей тело Христа – Церковь. Сюда нельзя примешивать личные чувства.
– Я ее любил.
– Ты уже говорил.
Он вдруг перегнулся через стол, придвинув свое лицо вплотную к моему. Рот его искривился от фанатичной злобы. Я чувствовал, как он дышит чесноком.
– А ты не подумал, что я оказал тебе неоценимую услугу, избавив мир от нечестивой потаскухи? Ты не подумал, что она могла бы увлечь твою душу вместе со своей в ад? В ад! Где пламя никогда не остывает, где мучения длятся вечно. По сравнению с этим пламенем костер на площади покажется освежающей ванной! Вот где сейчас корчится, кричит и сыплет проклятия твоя милая еретичка! Если бы я мог, я бы спас ее от этого. Если бы я думал, что боль образумит ее, я бы без колебаний причинял ей самую ужасную боль до самого конца ее земной жизни. Что такое телесная боль по сравнению с вечными муками души?!
– Не подумай только, что я питал к ней ненависть – нет. Я ненавижу и презираю всеми силами своей души то мерзкое заблуждение и извращение веры, которые охватили ее ум и сердце. Я преследую ересь, а не еретика. Если я смогу этим спасти хоть единственную человеческую душу от кары за ересь, то я буду пытать и сжигать сотни тысяч человеческих тел, зная, что мною движет сам Бог.
Лаура де Коллини не пожелала отречься. Она упорствовала в заблуждении и поэтому была подвергнута высшему наказанию. Но вот что я тебе скажу: если бы я вдруг подумал, что это вернет ее в лоно Святой Матери Церкви, я бы сам с радостью вошел в огонь. А ты про себя можешь это сказать, ты, который говорит, что любит ее? В действительности, любя ее, ты потворствовал ее заблуждению. Я же, преследуя по закону Христа, лишь пытался спасти ее душу от вечных мук. Теперь скажи, кто из нас по-настоящему ее любил?
Мой разум едва воспринимал эту ужасную речь.
– Лаура Франческа Беатриче де Коллини была невиновна в ереси, – сказал я.
– Не может быть.
– Почему же? Разве ты не допускаешь, что мог ошибаться?
– Нет! В таком случае ошибалась бы Церковь, а это невозможно, так как ее ведет Святой Дух. Такое предположение вносит в порядок хаос. Что тогда определенного будет у нас, какая уверенность, какая надежность?
– Вся жизнь состоит из неопределенностей, – сказал я.
– Нет, друг мой, неправда. Кто бы смог жить, если бы это было так? Кроме того, неужели ты думаешь, что я не провел тщательное расследование? Я убедился в том, что Лаура де Коллини еретичка. Я узнал о проводившихся ею собраниях, о философии, которой она учила, о мерзких ритуалах, которые совершал ее отец. Ты меня за простачка принимаешь?
– И все же ты не преследуешь Андреа де Коллини…
Томазо делла Кроче опустил взгляд, скрывая какой-то свой секрет.
– Это мое дело. Я о нем не забыл, поверь мне.
– Он тоже о тебе не забыл.
– Не сомневаюсь, малыш.
– И, несмотря на твою извращенную логику, я пришел, Томазо делла Кроче, для того, чтобы внести хаос в порядок, который, по-твоему, должен сохраняться такой дорогой ценой.
Он настороженно посмотрел на меня.
– Что ты хочешь сказать? – спросил он.
– Я пришел затем, чтобы лишить тебя определенности, уверенности и надежности, которые ты так ценишь.
– Дела Сатаны!
– Нет! Твои собственные деда, ибо заблуждаешься – ты.
– Ты явно безумен, – сказал он.
– Как раз так я всегда думал о тебе.
– Ты считаешь меня безумным, потому что я связан с делом истины? Ересь коварна, так как не связывает себя ни с чем, кроме своей собственной раздутой полуправды, мнений и лжи. Но истина объективна, она была открыта нам Богом, ее хранит и учит ей Святая Мать Церковь, и эта истина ни на йоту, ни на одну йоту не может быть изменена в угоду личному мнению. Была бы полная анархия. Если бы каждый человек учил собственной интерпретации истины!
– Может быть, – сказал я, – то, что истинно для одного, для другого ложно.
– Никогда с таким не сталкивался. И твоя еретическая риторика не собьет меня с толку. Говорят, у сатаны золотые уста.
– И говорят, что Сатана заражает вами любимую Церковь…
– Ты только за этим сюда пришел, нападать на Церковь Христа?
– Лаура Франческа Беатриче де Коллини все-таки была невиновна.
– Лжешь! Колдунья заслужила сожжения! Разве я не видел, как ее отец руководил мерзким сборищем, которое он называет литургией? Надо было убить их всех. Ты ведь был одним из них и должен знать.
– Да, я был одним из них. Да, я знаю. Но она не была. Она ничего не знала о делах отца.
– Не может быть. Вы каждую неделю собирались в ее доме…
– То есть в доме ее отца. Мы были его гостями, а не ее.
– Я… я не верю тебе… это невозможно… Я бросил документ на стол перед ним.
– Прочтите сами, – сказал я. – Здесь подпись кардинала.
Он взял документ дрожащими руками и принялся читать, медленно, молча проговаривая каждое слово тонкими, бескровными губами, как женщина за молитвой. Наконец он разжал пальцы, и документ выпал из рук.
