Заговор - Алданов Марк Александрович (читать книги .TXT) 📗

— Я за лестнейший долг почел бы сделать вам угодное. Но соучастники наши, верно, отвергнут сию попытку… А может, признают, ежели ее делать, то не кому иному, как вашему высочеству. Хоть времена царевича Алексея и не миновали, а все же законный наследник трона может более уповать на снисхождение царя, нежели всякий из нас.

— Нельзя мне говорить в свою пользу: ведь я на престол взошел бы, а вы не имеете в деле интереса.

«Вот как», — опять отметил в уме Пален.

— Мы все имеем интерес, — сказал он, — и о каждом такое же скажут. Ваше высочество в разговорах со мною и с графом Паниным не скрывали от нас намерения по вступлении на престол, уважая своими и нашими мыслями, ограничить произвол самовластья.

— Вы знаете, что это всегда было дражайшей моей мечтой.

«Voila qui n’est pas tres clair» [155], — сказал себе Пален.

— Я предполагал, ваше высочество, что здесь не только прекрасная мечта ваша. Доброта вашего сердца, благородство ваших чувствований и помыслов хорошо нам известны… Ведь мы правильно поняли ваше высочество, разумея в словах ваших безотлагательное дарование России конституционного правления?

— Я ничего другого не желаю, граф.

— Вот наш интерес как граждан, любящих отечество. Могут быть и приватные интересы, но они лишены важности по сравнению с главным. Клеветники не устыдятся представить нас в худом свете. Пусть несут, что им угодно… Ваше высочество говорили о своем намерении поручить графу Панину управление иностранным ведомством. Ростопчин ведь никуда не годится, пустой и сварливый человек.

Он замолчал и вопросительно посмотрел на Александра.

— Вы знаете, я видеть не могу это калмыковатое лицо. Стыдно, что ему был подчинен такой человек, как Панин.

— Я точно того же мнения, ваше высочество. Панин честный, образованный и умный человек… Не без педантства, конечно, и немного ослеплен самомнением. Но лучшего слуги не найти вашему высочеству… Вы еще говорили, что на меня хотите возложить бремя общего руководства правительственными делами?

— И натурально поручить это умнейшему человеку России.

— Благодарю выше меры, ваше высочество, хоть это отнюдь не важно, — сказал Пален, низко кланяясь. — Мне для себя ничего не надо. Я не алчен к почестям… Возвращаюсь к тому, как достигнуть отреченья отца нашего. Я прямо скажу, ваше высочество, тут необходим моральный шок. Мы должны предстать перед государем в образе силы. Мы будем молить государя об отречении, но надлежит, чтобы он чувствовал за нами и силу. И для того нужно согласие вашего высочества.

— Я не могу дать вам согласия… Я и слушать вас не должен.

— Тогда ничего не будет, — твердо сказал Пален. — Без вашего согласия никто не захочет идти в дело.

Оба замолчали.

— Ваше высочество, избегайте порок нерешительности.

— Да я и замысла вашего в точности не знаю… Я не должен вас слушать, но доносчиком, граф, я никогда не был.

— Получив ваше согласие, — упрямо повторил Пален, — мы ночью явимся к императору и будем молить его об отречении.

— И вас схватят.

— Я возьму на себя удаление ненадежных частей. Мы выберем день, когда в карауле будет войсковая часть, вполне преданная вашему высочеству… Вас так любят.

— Я не даю согласия, граф. Не знаю, так ли меня и любят. Разве третий батальон Семеновского полка? Там действительно солдаты и офицеры за меня в огонь и в воду…

«Il est tres fort, се petit, — сказал себе Пален. — Et ses renseignements sont exacts…». [156]

Он низко наклонил голову.

— Я не даю согласия, граф, — еще раз твердо и отчетливо повторил Александр.

Пален встал.

— Что ж, а маскерад, ваше высочество? Не пора ли вернуться? — сказал он, как бы не расслышав последних слов великого князя.

XV

Штааль, пивший с горя до разговора с госпожой Шевалье, теперь у того же буфета пил от радости и счастья. Сначала он пил один, потом с Иванчуком. Иванчук ненадолго оставил Настеньку, пристроив ее к каким-то хорошим дамам. У буфета он, однако, не задержался. И Штааль показался ему что-то слишком оживленным («верно выпил, еще наскандалит и меня впутает в истории»), и публику этого буфета он сразу признал уж слишком для себя важной: как ни приятно было бы с ней провести вечер, Иванчук чувствовал, что на это он все-таки еще не имеет права: может и не понравиться. Он чокнулся, однако, со Штаалем, еще с кем-то, чуть-чуть не чокнулся с Уваровым (чего ему очень хотелось), а затем вернулся к Настеньке. Штааль продолжал требовать то коньяку, то шампанского. Придворный лакей все презрительнее на него поглядывал из-за буфета, делал было вид, что не слышит требований, а раз даже сказал: «Вы бы лучше, ваше благородие, выпили клюковного морсу». Но Штааль в своем радостном возбуждении не обратил внимания на дерзкое замечание лакея. Он, впрочем, приобрел большую привычку к вину и мог, не пьянея, выпить очень много, даже меняя напитки. Штааль пил, и при мысли о госпоже Шевалье на лице его расплывалась самодовольная улыбка.

Бледный, расстроенный Талызин подошел к буфету и спросил бокал шампанского. Хоть на буфете стояли неопорожненные бутылки, лакей сломя голову бросился к огромному серебряному чану со льдом доставать новую бутылку для гостя, известного всему Петербургу своей щедростью и богатством. Штааль сбоку глядел на соседа, с которым не был знаком. Талызин рассеянно на него взглянул, что-то вспомнил и протянул руку Штаалю.

— Я вас знаю, — сказал он, приветливо, хоть невесело, улыбаясь и повышая голос, чтоб покрыть доносившиеся из Тронного зала звуки оркестра. — Вы Штааль? Мне говорил о вас граф Пален. Будем знакомы.

— Я чрезвычайно рад, ваше превосходительство…

— Пожалуйста, без чинов на бале.

Пробка хлопнула. Талызин оглянулся и знаком приказал налить шампанского Штаалю.

— Выпьем вина… Послушайте, отчего вы никогда ко мне не зайдете? У меня по понедельникам — хоть тяжелый день — бывает вечерами много молодежи… Всякий понедельник, вот только не завтра. Завтра ничего не будет…

— Я с наслаждением приду, — горячо сказал Штааль. Он не очень искал знакомств в аристократическом кругу, но всегда бывал рад им. Приглашение в дом Талызина считалось немалой честью. Об его понедельниках Штааль слышал от де Бальмена, который, видимо, гордился этим знакомством. Штааль знал также, что Иванчук давно старается попасть к Талызину и все тщетно. Это, впрочем, происходило по случайности: Талызин охотно позвал бы и Иванчука.

— С моим наслаждением приду, — повторил горячо Штааль и вдруг, краснея, решил, что обнаружил слишком много радости.

— Вы говорите, по понедельникам, Петр Андреевич? — равнодушным тоном переспросил он, хотя отлично знал, что Талызина зовут Петром Александровичем.

— Петр Александрович…

— Ах, ради Бога, извините…

— Так в следующий же понедельник и приходите… Ваше здоровье…

— О вас говорят, Петр Александрович, будто вы различаете марки и год шампанского, — сказал Штааль, выпив залпом бокал вина и уже не считая нужным скупиться на любезности со столь любезным человеком.

— Прежде с легкостью различал. Теперь я меньше пью, могу ошибиться, — сказал, улыбаясь, Талызин. — Это, верно, Моэт, а какой год, не знаю, только очень хороший сухой год… Так и есть, Моэт, — проверил он по бутылке. — Славное вино… А вы обратили внимание на серебро? Оно, полагаю, лучшее в мире: аглицкое рококо. Это все подарки аглицких королей нашим царям, еще со времен Ивана Васильевича. Теперь у короля Георгия таких леопардов и в помине нет. Взгляните на эти кубки, грани что у бриллианта, правда?.. А вот та чаша, видите, посредине стола? Это знаменитая чаша Тюдоров, работы шестнадцатого столетия.

— Ведь правда, ни при одном дворе нет такого богатства, как у нас?

— Теперь, конечно, ни при одном… Но чего же это и стоит народу!.. — добавил Талызин, точно что-то вспомнив.