Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (читаем книги онлайн TXT) 📗

Послышался набат на пожарной каланче. Заревели паровозы на путях. Тревога пронизала станцию и посёлок. Замелькали огни на станции, между путей. Издалека донёсся сигнал пожарного выезда. Пугливые чёрные тени заплясали на земле.

— Хорошо! — сказал Алёша.

У Квашнина лязгнули зубы. Он был бледен.

— Ну как? — спросил Пужняк у товарища.

— Страшно! — ответил бетонщик. — Эка, смотри, чего вдвоём натворили!.. Я ведь и мухи-то не трону… а тут… — он качнул головой.

— То ли ещё будет… Война! — возбуждённо сказал Алёша.

Красные точки, отблески полыхавшего пожара, прыгали в его тёмных глазах, багровые блики ходили по смуглому лицу Алёши, изменив его выражение.

«Вкрутую варен парень-то!» — подумал Квашнин, увидев его лицо.

Парней, «варенных вкрутую», готовых на схватку с белыми в любую минуту, было много. Русские люди хотели жить на своей земле, не спросясь разноплемённых иностранцев.

Неподалёку от Луговой, конечной остановки трамвая, справа, раскинулся небольшой садик «Гайдамак». Кто знает, как удалось куску тайги, некогда покрывавшей берега бухты Золотой Рог и исчезнувшей под натиском каменных домов на этих берегах, уцелеть, прижавшись к самому обрыву горы?

Никем не тревожимые, росли тут высоченные липы, вязы, перепутываясь кронами, черёмуха раскидывала по весне свой пахучий шатёр. Потом огородили это место, и кусок приветливой зелени придал тепло и уют потоку домов, что, растекаясь по берегу, достигал уже конца бухты, огибал её и выплёскивался на взлобки Чуркина мыса.

Деревья росли тут во всем своём великолепии, шелковистая трава курчавилась до самой поздней осени, устраивать аллеи было некому, и рука садовника не приглаживала первозданную прелесть этого уголка.

Даже в самые жаркие дни тут царила прохлада. Простые деревянные скамейки были вкопаны под некоторыми деревьями, они словно прятались в их тени. Весной черёмуха белой кипенью своих одуряюще пахнущих цветов преображала мрачноватую красоту сада, и запах её волнами носился по прилегающей улице.

Хорошее это было местечко для влюблённых: деревья скрывали их, как сообщники, от любопытных взоров. Сколько признаний слышали эти черёмухи! Сколько молодых, горячих чувств уберегали они от чужого взгляда!.. «Гайдамак» был излюбленным местом для гулянья и отдыха молодёжи мастерских Военного порта…

…Машенька вошла в сад и окинула взглядом скамейки, расположенные поближе к выходу. На второй скамейке от выхода, слева, сидел молодой рабочий. Удобно откинувшись на спинку, он сложил вытянутые ноги крест-накрест. Газета «Владиво-Ниппо» лежала у него на коленях. Рабочий подрёмывал, но газету держал крепко. Газета многое сказала Машеньке: это был тот человек, который ждал её. Она осторожно присела рядом. Рабочий тотчас же скосил на неё глаза, однако позу не переменил. Машенька окликнула его:

— Гражданин, у вас сегодняшняя газета?

— Сегодняшняя, — ответил рабочий. — Да никаких новостей нету, меня от неё в сон клонит. Не хочешь ли почитать?

— Времени нету! — сказала Машенька. — А что это за газета?

— Японский брехунец! — сказал неожиданно рабочий.

Машенька насторожилась: по смыслу ответ подходил к условному, но он должен был звучать по-другому. Машенька отодвинулась от рабочего, готовая подняться и уйти, но рабочий, чуть заметно усмехнувшись, добавил:

— Испугалась, дочка? Не бойсь, не ошиблась. Держи-ка газетку да давай скорее, что принесла!

— Я не знаю, о чем вы говорите! — пролепетала Машенька, поднимаясь.

Рабочий легонько удержал её:

— Да сядь ты, пичуга! Насчёт брехунца я сказал потому, что никого вокруг нету, а то бы и ответил тебе как положено!

— А как? — спросила Машенька, пристально глядя на рабочего.

— Ну, японская — и все! — сказал рабочий, подавая ей газету.

В сад вошли два патрульных американских матроса, с кольтами у колена, в круглых белых шапочках, надвинутых на глаза, с развевающимися шёлковыми галстуками на шее, долговязые, белобрысые. Они шли, толкая друг друга и переговариваясь о чем-то, довольные хорошим днём и выпивкой, которая связывала им язык, но развязывала желания и руки. Они, ступив на зеленую травку, вспомнили, видно, детство и, гогоча, принялись гоняться друг за другом.

Машенька взяла газету, стала её рассматривать. Сунула в середину письмо, которое пересылал Алёша комсомольцам Военного порта, и возвратила газету владельцу. Тот сложил её, положил в карман, неприметно усмехнулся Машеньке на прощание, поднялся и медленно вышел.

Машеньке не хотелось уходить из сада. Сердце у неё трепетало. Она хорошо выполнила поручение, и сознание этого радовало. Самая младшая из всей пятёрки Тани, к тому же маленького роста, она боялась, что к ней относятся несерьёзно. Она приуныла после отъезда Виталия, который ко всем девушкам относился одинаково, и боялась оказаться не у дел, так как Алёша никогда не брал её в расчёт. А тут он сам вручил ей пакет и сказал: «Ну, маленькая рыбка, хочешь в большом море плавать?» Ещё бы Машенька не хотела!.. Когда она разносила листовки, она разбрасывала их, как сеятель зерно, не зная, которое из них прорастёт. А тут — совсем другое дело: она видела живых людей, которые были объединены с ней общим делом и были родными, хотя она не знала их раньше, как не знала и этого рабочего с газетой, с которым только что рассталась. А сколько их, таких, как он!..

Теперь Машенька уже не завидовала Тане и Соне. Новые силы чувствовала она теперь в себе…

Машенька поднялась и направилась к воротам. Когда она подходила к скамейке, на которую, угомонившись, сели американцы, один из матросов вытянул свои длинные ноги. Дорожка была загорожена. Машенька остановилась.

— Посторонитесь, пожалуйста. Мне надо пройти!

Матрос, коверкая русские слова, обратился к Машеньке:

— Мы не понимайт по-русски, а? Куда вы идёт, литтль мисс? Не надо торопиться. Надо посидеть с нами, а? Немного разговаривать!

Машенька, покосившись на осоловелые глаза матросов, резко повернулась, чтобы обойти скамью. Тогда матрос схватил её за талию и усадил рядом с собой. На Машеньку повеяло винным перегаром.

— Сит даун, плиз, май бэби! Сидите…

Парни были здоровенные. Точно клещами, вцепился в неё американец, прижимая к скамейке. Машенька сказала тихо:

— Уберите руки. Я буду сидеть!

Матрос загоготал. Огромной своей ручищей он погладил Машеньку по голове, точно ребёнка.

— Молодец, девотшка! Ю ар гууд гёрл…

В ту же секунду Машенька рванулась со скамьи и побежала к выходу. Матросы кинулись вдогонку. Едва она сделала несколько шагов по улице, они настигли девушку. Сопя, один обнял её. Второй хохотал, что-то вскрикивая.

Возмущённая и испуганная, Машенька вырывалась из рук американца, но это было не легко сделать. Тогда Машенька принялась колотить матроса как попало. Она была совсем маленького роста, и когда он, спасаясь от ударов, высоко поднял голову, Машенька могла дотянуться только до его плеча. Зрелище это казалось второму матросу таким смешным, что он, схватившись за живот, заливался идиотическим смехом.

В мастерских Военного порта прогудел гудок на обеденный перерыв. Чёрная толпа мастеровых появилась у ворот порта. Группа молодых парней шла мимо матросов и Машеньки. Машенька крикнула:

— Ребята! Помогите!

Но мастеровые шли мимо. До Машеньки донеслось:

— Не поделили чего-то!

В группе послышались смешки. Тогда совсем обессилевшая Машенька отчаянно закричала, обратив к проходившим своё покрасневшее, залитое слезами лицо. Растрёпанные косы её метнулись в воздухе.

— Това-а-рищи! Помогите же! Товари-и-щи!

Кое-кто остановился. Один из ребят громко сказал:

— А девка-то наша, ребята. Слышь, кричит что!

Второй торопливо сказал:

— Эй, хлопцы! Матросы-то патрульные.

Машенька, воспользовавшись тем, что матрос немного опустил голову, изо всей силы ударила его по носу. Кто-то из мастеровых одобрительно крякнул: