Необыкновенное лето - Федин Константин Александрович (читать книги онлайн полностью без регистрации TXT) 📗
Он ненадолго примолк, потом досказал:
– Тебе что же жаловаться? Никто тебя с твоей нивы не гонит…
– Верно. Сиди, считай керенки да подмахивай бумажки.
– Упразднил бы керенки-то.
– Вон Колчак упразднил…
– Ну, видно, у него не все без мозга!
– Ан, видно, без мозга! Офицеры его бунт подняли – карманы-то керенками набиты. Не хочется нищать. У наших мужиков на деревне этого добра тоже не мало… Что ты понимаешь в керенках?!
– Ну, раз ты понимаешь, значит, правильно посажен. Сиди.
Рагозин поднялся. Было так темно, что даже его высокого белого тела Кирилл не мог разглядеть. Оно стало угадываться, когда Рагозин взгромоздился с ногами на окно: чуть-чуть начинал брезжить вялый рассвет.
– Ты полагаешь, я буду муслякать деньги да ждать, пока белые покажутся на Соколовой горе?
– Нет, – ответил Кирилл спокойно, – если белые дойдут до Соколовой, от тебя в городе и следа не останется.
– Пущусь наутёк, да?
– Тебя первого заставят эвакуироваться.
– Спасибо. Ты мне удружил, ты меня и выручай, коли так: эвакуируй со мной мои сейфы.
Кирилл быстро привстал и, скрестив по-мусульмански ноги, выпалил:
– Я больше трех лет был военным работником. Привык к армии, и думаю – так уместнее. А меня держат за чернилами да промокашками.
– И что же?
– То, что я не хуже тебя. А подчиняюсь.
– А я не подчиняюсь?
– Ну и подчиняйся!
Кирилл отвалился на подушку, взял её в обхват и задышал ровно и громко, то ли притворяясь, что засыпает, то ли действительно засыпая от усталости.
На другой день он работал как никогда скверно. Все было не по нем. Зудящий жар полыхал по груди и спине, – Кирилл подумал, что с непривычки обжёг себя на Волге солнцем. С грехом пополам он дотянул до обеда летучие совещания, телефонные разговоры, перечитыванье и перечеркиванье бумаг. Потом велел позвонить в гараж и поехал домой.
У Веры Никандровны он застал Аночку, которая тотчас собралась уйти.
Что-то очень нежное показалось Кириллу в её смущении, какое он уже не раз видел.
– Нет, нет, – возразила Вера Никандровна, – не уходи. Во-первых, в нашем деле полезна мужская голова, во-вторых, будешь с нами обедать.
Мужская голова, впрочем, не столько обнадёживала её пользой, сколько беспокоила.
– Ночевал на песках?
Кирилл не торопился с ответом.
– Нет, вернулись поздно вечером. Но не было машины, я заночевал у Рагозина.
– Не унести было улов на плечах?
– Ага! – поддакнул он довольно. – Знаешь, я вытащил этакую вот щучину!
Он так развёл руками, что Аночка посторонилась.
– Её везут? – спросила она внушительно.
– На подводе. И позади тележка для хвоста – знаете, как возят бревна.
Вера Никандровна улыбнулась только из деликатности. Раз он ухватился за шутку, значит, был рад, что его не спрашивают о серьёзном, и значит, недаром в городе шептались об экстренном ночном собрании. Аночка как будто догадалась помочь ей:
– Говорят – неприятные новости, да?
– Ничего чрезвычайного, – сказал он быстро. – А у вас что за совещание?
– Аночка с жалобой на брата. И я не могу ничего присоветовать. Расскажи, Аночка, Кириллу.
– Мало у вас, право, дел, кроме моего Павлика! – опять смутилась Аночка.
Но он настоял, чтобы она говорила, – он предпочитал расспрашивать, чем отвечать на расспросы.
Оказалось, Павлик совсем отбился от дома после смерти матери – пропадает на улице, на берегу, завёл дружбу с беспризорными мальчишками. Даже ночует неизвестно где…
– Я видел его на песках, с Дорогомиловым, – сказал Кирилл, испытующе взглянув на мать. – Надеюсь, эта дружба не во вред?
– Арсений Романович сам жалуется на перемену в Павлике. Мальчишка даже книги перестал у него клянчить.
– Чего захотели! Каникулы! Я бы тоже пропадал на Волге. Счастливое время, – вздохнул от зависти Кирилл.
– В том-то и дело, что каникулы: никакого влияния школы, – произнесла Вера Никандровна строго, точно на учительском совете.
– Что ты на меня смотришь? – с улыбкой сказал Кирилл. – Ты педагог, тебе лучше знать.
– С мальчиком, правда, очень трудно, – заметила мать.
– А со мной было легко? – живо спросил он и обернулся к Аночке. – Вы ведь не хотите из него сделать паиньку?
– Я не хочу, чтобы он стал беспризорником. А к этому идёт. У меня мало времени для него, и я недостаточный авторитет. На днях он заявил, что убежит на фронт. Что я могу сделать?
Кирилл засмеялся:
– И я с ним!
Вера Никандровна следила за сыном пристальнее, чем этого требовал разговор: несомненно, он что-то умалчивал важное!
– Затвердил какую-то глупую фразу: «Жизни не знаешь!» – сказала Аночка, улыбнувшись.
– Конечно, не знаете! – продолжал смеяться Кирилл. – Ко мне в Совет, что ни день, приводят таких героев. Убежит, непременно убежит воевать!
– Отца тоже не слушает. Отец хотел его устроить в утильотдел – рвать книжки…
– Как рвать книжки? – удивился Кирилл.
– Ну, вот именно. Повёл Павлика в пакгауз, где рвут макулатуру. Павлик прибежал ко мне, чуть не в слезах, говорит: «Вот она, твоя революция! Жизни не знаешь! Поди посмотри, как отец дерёт книги!»
– Книги? – повторил Извеков уже совсем серьёзно. – Мне это неизвестно. Надо заняться. Что это такое?
Он отошёл к своей полке. Она все ещё была пустой – два-три десятка брошюр и газеты стопкой лежали в углу, и поверх них – картонки с названиями разделов. Он перебрал всю эту разрисованную рондо «Экономику», «Беллетристику» и спросил:
– А это что же, ваш отец определяет – что макулатура, что нет?
– Там есть какие-то люди для этого. Отец занят чем-то другим… то есть хозяйственным чем-то. И вообще… что же, отец? Он болен… вы же знаете, русской болезнью.
– Не понимаю, почему это зовётся русской болезнью, – ухмыльнулся Кирилл. – Пьют не одни русские. Пьют и англичане. Однако английская болезнь – это рахит, а не алкоголизм.
Ему тут же стало стыдно этого, вероятно вычитанного каламбура, но Аночка расхохоталась тем хохотом, какой нападает на молоденьких девушек, например, в последних школьных классах, когда хохочут без особой причины, единственно потому, что молодое ликование жизни требует смеха.
Кирилл прикрыл рукой рот, – всё-таки вырвалось что-то весёлое, хотя и неловко, и было изумительно слушать плещущий на переходах разлив Аночкиного смеха. Вера Никандровна нашла момент подходящим, чтобы заняться обедом, и оставила Кирилла и Аночку вдвоём.
Он подождал, пока Аночка успокоится. Но они оба молчали слишком долго, и, чтобы побороть волнующую растерянность, которая внезапно явилась, когда он увидел себя наедине с этой казавшейся ему необычной девушкой, Кирилл спросил умышленно по-деловому:
– Что же делать с вашим братом?
– Если бы отец как следует зарабатывал, дом больше привлекал бы Павлика… не знаю, какими-нибудь занятиями, может быть, просто достатком…
– Я попробую сделать что-нибудь для вашего отца, – сказал Кирилл.
Она отбежала к окну и минуту не в состоянии была ничего выговорить, заслонив голову обёрнутой назад ладонью, будто мешало даже то, что Кирилл видит её затылок.
– Ничего особенного, – хотел выручить её Кирилл.
– Я совсем не то думала!.. Я скоро буду тоже зарабатывать, и тогда…
– Конечно, – сразу поддержал он, – все наладится, как только ваш театр станет на ноги.
– Правда? – мгновенно повернулась она с новым, горящим взором. – Вы поможете?
– Разумеется. Да и Рагозин тоже. Он ведь понимает, что искусство не может самозародиться. Мы с ним пьесу не разыграем.
– Нет, правда? – почти крикнула она.
– Конечно. Мы с ним не актёры.
– Нет, я не то! – смеясь и волнуясь, лепетала Аночка. – Я о том, что вы серьёзно верите в наш театр?
– Ведь вы в него верите? А я смотрю на вас и не могу не верить.
– В театр или в меня? – спросила она с чуть заметным колебанием.
– Я вас тоже спрошу: а вы – в театр или в его людей?
