Гарольд, последний король Англосаксонский - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Хакон наклонился и поцеловал бледный лоб Торы.
– Поцелуй и ты меня, Тора, – прошептал он.
Молодая девушка исполнила его желание, и потом оба молча начали смотреть на небо, постепенно покрывающееся блестящими звездами.
Вскоре вернулся Гарольд со своей невестой, которая успела успокоить его, что было заметно по его безмятежной и веселой улыбке.
Эдит внезапно вздрогнула, заметив Хакона.
– Прости, Хакон, что я забыл представить тебя моей невесте, – проговорил Гарольд, – это сын моего брата Свейна, Эдит; ты, кажется, не видела его ни разу в жизни.
– О, нет, я его видела, – прошептала Эдит.
– Но когда же и где?
«Во сне», – хотела было ответить она, но тотчас же одумалась.
Хакон поздоровался с ней, а Гарольд обратился с приветствием к своей сестре, которую он должен был отослать к нормандцам, если бы захотел выполнить договор с герцогом Вильгельмом.
– Обними меня, Гарольд, и закутай своим плащом: мне холодно, – прошептала жалобно Тора.
Гарольд прижал ее к себе и посмотрел тревожно на ее исхудалое лицо. Затем он повел ее в дом, а невеста его следовала за ними в сопровождении Хакона.
– А дома ли Хильда? – спросил Хакон.
– Нет, она сразу после обеда ушла в лес, – ответила Эдит нехотя: присутствие Хакона производило на нее необъяснимо тяжелое впечатление.
– Знаешь что, Гарольд, – обратился молодой человек к графу, – я прямо пройду к твоему дому, чтобы предупредить сеорлов о твоем прибытии.
– Не нужно, – возразил Гарольд, – я намерен дождаться Хильду и пойду домой только поздно ночью... Вообще я уже отдал приказания Сексвульфу. Мы с тобой с восходом солнца отправимся в Лондон.
– Хорошо... Прощай, Эдит! Прощай и ты, Тора... Поцелуй меня еще раз в залог нового свидания!
Тора нежно обняла его и шепнула:
– Да, в могиле, Хакон!
Молодой человек запахнулся в плащ и направился к могильному кургану.
Стало совершенно темно, и вокруг Хакона царствовало полнейшее молчание, когда вдруг над его ухом раздался чей-то ясный и отчетливый голос:
– Чего ищет молодость у безмолвных могил?
Ничто и никогда не могло удивить или поразить Хакона. Самообладание его было странным, если принять во внимание, что он был молод.
Он ответил, не оборачиваясь:
– Почему ты называешь мертвецов молчаливыми, Хильда?
Пророчица положила руку на его плечо и взглянула ему в лицо.
– Ты прав, сын Свейна, – ответила она, – абсолютного молчания нет нигде, и для души нет никогда покоя... Так ты вернулся на родину, Хакон?
– Вернулся, но я и сам не знаю зачем... Я было еще веселым, беспечным ребенком, когда ты предсказала моему отцу, что я рожден на горе и что самый славный час мой будет и последним для меня часом в жизни... С тех пор моя веселость исчезла навсегда!
– Но ты тогда был еще таким крошечным; я удивляюсь, как ты мог обратить внимание на мои слова... Я и сейчас вижу тебя играющим на траве с соколом твоего отца в то время, когда он спрашивал меня о твоей судьбе.
– О, Хильда, да разве только что вспаханная земля не поглощает с жадностью брошенное в нее семя? Так же молодая душа не пропускает мимо ушей первых уроков ужаса... С тех пор ночь стала моей поверенной, а мысль о смерти – моей постоянной спутницей... Помнишь ли ты еще, как я накануне своего отъезда ушел вечером тайком из дома Гарольда и прибежал к тебе? Я сказал только, что моя любовь к Гарольду дает мне силу твердо перенести мысль, что все мои родные, кроме него, смотрят на меня как на сына убийцы и изгнанника... Я еще добавил тогда, что эта привязанность как будто имеет зловещий характер... Тут ты, пророчица, прижала меня к себе, поцеловала холодным поцелуем и здесь же, у этой могилы, утешила меня своим предсказанием... Ты пела перед огнем, на который брызгала водой, и из слов твоей песни я узнал, что мне суждено будет освободить Гарольда, гордость и надежду нашего семейства, из сетей врага и что с той минуты жизнь моя будет неразрывно связана с его жизнью... Это предсказание ободрило меня, и я спросил, буду ли я жить так долго, чтобы восстановить имя моего отца? Ты махнула своим волшебным посохом, высоко взвилось пламя, и ты ответила замогильным голосом: «Как только ты выйдешь из отрочества, жизнь твоя разгорится ярким пламенем и потом угаснет навсегда». Я узнал из этих слов, что проклятие будет вечно тяготеть надо мной... Я вернулся на родину с целью совершить славный подвиг и потом умереть, не успев насладиться приобретенной славой. Но я тем не менее, – продолжал с увлечением молодой человек, – утешаюсь уверенностью в том, что судьба Гарольда нераздельна с моей и что горный ручей и шумящий поток потекут вместе в вечность!
– Этого я не знаю, – произнесла Хильда побелевшими губами, – сколько я не вопрошала о судьбе Гарольда, конца его блестящего пути я еще не могла увидеть. По звездам я узнала, что его величие и слава будут затемняться могуществом какого-то сильного соперника, но Гарольд будет брать верх над врагом, пока с ним его гений-хранитель, принявший на себя образ чистой, непорочной Эдит... Ну а ты, Хакон...
Пророчица замолкла и опустила на лицо покрывало.
– Что же я? – спросил Хакон, походя к ней поближе.
– Прочь отсюда, сын Свейна! Ты попираешь могилу великого воина! – крикнула гневно Хильда и пошла быстро к дому.
Хакон следил за ней задумчиво. Он видел, как ей навстречу выскочили собаки и как она вошла вскоре в свой дом. Он спустился с холма и направился к своей лошади, пасшейся на лугу.
«И какого же ответа мог я ждать от пророчиц? – думал он про себя. – Любовь и честолюбие для меня только пустые звуки. Мне суждено любить в жизни только Гарольда, жить только для него. Между нами таинственная, неразрывная связь; весь вопрос только в том, куда выбросить нас житейская волна?»
– Повторяю тебе, Хильда, – говорил граф нетерпеливо, – что я верую теперь только в Бога... Твоя наука не предохранила меня от опасности, не возмутила против греха... Может быть... Нет, я не хочу больше испытывать твое искусство, не хочу ломать голову над разными загадками. Я не буду вперед полагаться ни на одно предсказание, ни на твое предостережение, пусть душа моя уповает единственно на Бога.
– Иди своей дорогой, сойти с нее нельзя, ты, быть может, одумаешься, – ответила ему Хильда угрюмо.
– Видит Водан, – продолжал Гарольд, – что я обременил свою совесть грехом только во имя родины, а не для собственного спасения! Я буду считать себя справедливым, когда Англия не отвергнет моих услуг. Отрекаюсь от своего эгоизма, от своих честолюбивых стремлений... Трон уже не имеет для меня значения, я только для Эдит...
– Ты не имеешь права забывать свой долг и роль, к которой ты предназначен судьбою! – воскликнула Эдит, подходя к жениху. В глазах ее блеснули две крупные слезы.
– О, Хильда, – сказал он, – вот единственная пророчица, прозорливость которой я готов, признать! Пусть она будет моим оракулом; я буду ее слушаться.
На следующее утро Гарольд вернулся в сопровождении Хакона и множества слуг в столицу. Доехав до одного предместья, граф повернул налево, к дому одного из своих вассалов, бывшего сеорла. Оставив у него лошадей, он сел с Хаконом в лодку, которая перевезла их к старинному, укрепленному дворцу, служившему во время римского владычества главной защитой города. Это здание представляло смесь стилей: римского, саксонского и датского; оно было восстановлено Кнутом Великим, жившим в нем, и из верхнего его окна был выброшен в реку Эдрик Стреона, предок Годвина.
– Куда это мы едем? – спросил Хакон.
– К молодому Этелингу, законному наследнику саксонского престола, – ответил спокойно Гарольд. – Он живет в этом дворце.
– В Нормандии говорят, что этот мальчик слабоумен, дядя.
– Вздор! Да ты сейчас будешь сам в состоянии судить о нем.
После непродолжительной паузы Хакон заговорил опять:
– Мне кажется, что я угадал твои намерения, дядя; не поступаешь ли ты необдуманно?
