Наполеон: жизнь после смерти - Радзинский Эдвард Станиславович (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Гурго сделал многозначительную паузу и неторопливо продолжил:
– На острове о заговоре знали только двое – я и император. Никто другой из его окружения ничего не знал. И возникал вопрос: от кого узнал губернатор? Была затронута моя честь... я был в бешенстве! Кстати, к тому времени я уже последовал совету императора – помните, он советовал мне завести любовницу? И я завел ее. Это была жена высокопоставленного офицера, весьма близкого к мерзавцу-губернатору. Она была из самой аристократической семьи, но... очень дурна собой и оттого особенно дорожила нашей связью. Так что я мог попросить ее узнать у мужа все подробности этой истории. Каково же было мое изумление, когда оказалось, что губернатору все сообщил... как вы думаете, кто? Ну, отгадайте!
Я добросовестно перечислил всех слуг и даже назвал графа Монтолона. Гурго посмотрел на меня с презрением и торжествующе выпалил:
– Киприани – любимец и наушник императора!.. Но дальше меня ждало куда большее удивление... Естественно, я решил немедля убить мерзавца. Но прежде явился к императору и рассказал ему все. Он преспокойно меня выслушал и сказал... что верит Киприани, «как самому себе»! И что Киприани не мог этого сделать, а «даму попросту надул муж, который наверняка знает о вашей связи и даже рад ей, ибо хоть кто-то е...т его жену, избавляя его самого от этой неприятной обязанности. Через нее он и запустил нарочно эту ложь, чтобы оболгать самого верного мне человека».
«Но ведь кто-то же сообщил!.. – воскликнул я. – Знали только мы с вами. Выходит, это... я?»
Император слушал меня со скучающим видом. Потом улыбнулся и вдруг сказал:
«А может быть... я?»
Я был в полном изумлении.
«Может быть, я приказал Киприани выдать заговор? Вы не допускаете такую возможность?»
«Но... почему, Сир?!»
«Обычно я ни с кем не обсуждаю планы своих сражений. Их понимают потом... по результатам...»
«Но что я должен буду понять, Сир? Что вы предпочли свободе плен на острове?»
Император засмеялся:
«Боюсь, что и в будущем вам понять это будет трудно... Конечно же, я шучу. Но виноват все-таки я... И любовная цепочка здесь и вправду замешана. Я был легкомыслен и кое-что рассказал некой даме, а она, должно быть, сболтнула своему любовнику... Я уже сделал ей суровый выговор. И забудем все!»
И тут я понял! Это была Альбина Монтолон! Недаром говорили, что у нее есть любовник в городе – английский офицер, с которым император и муж делят ее увядающие прелести. Но почему-то я долго не мог забыть его взгляд, когда он говорил: «Это я приказал Киприани!»
Бедный простодушный глупец Гурго! Куда ему понять?! Это был все тот же терновый венец, который император решил не снимать до конца... до самого конца. Вот и все!
Тогда я спросил Гурго, что он слышал о последних днях нашего повелителя. И хотя Гурго уже уехал с острова, когда началась болезнь императора, генерал заговорил с обычным апломбом:
– Не думаю, как нынче многие во Франции, что его отравили англичане. Хотя сам император часто говорил: «Они меня убьют»... Впрочем, о его смерти спросите лучше у Маршана, он сейчас в Париже. Но я уверен, что все это чепуха... Просто Маршан, Монтолон... они все помешаны на ненависти к англичанам. Уверен, что все было куда прозаичнее – император умер от наследственного рака, о котором он часто при мне рассказывал.
Естественно, я захотел встретиться с Маршаном и взял у Гурго его адрес. Я хотел узнать: неужели император не оставил мне медальон? Я был уверен, что это не так. Просто многие из его свиты меня недолюбливали, точнее – ревновали ко мне императора. Ведь именно со мной он проводил большую часть времени. Их раздражали мои знания, они считали меня заносчивым, ведь они – необразованные солдафоны. И император мог говорить с ними только о войне, он даже продиктовал Бертрану какое-то сочинение на военную тему. Я был единственный, с кем он мог рассуждать об истории и обсуждать свою жизнь.
Но я не успел отправиться к Маршану. К моему изумлению, уже на следующий день он сам явился ко мне.
Он смешно изменился, очень потолстел и теперь вместо худого парижского сорванца-слуги, с которым я простился на острове, передо мной стоял толстенький самодовольный буржуа. Император позаботился и о нем – за преданную службу оставил ему целое состояние.
Маршан держал в руках портфель, в котором я тотчас признал портфель императора. Он положил его перед собой, а потом степенно поприветствовал меня.
– Я очень рад вам, Маршан. Я как раз собирался вас навестить.
– Да, Гурго сообщил мне об этом.
– Вы поддерживаете отношения с этим невозможным человеком?
– Мы все поддерживаем отношения друг с другом. После возвращения с острова мы вынуждены опасаться за свою жизнь. Было покушение на Бертрана в его имении... В Латинском квартале, где я живу, напали на меня... И хотя все обошлось благополучно, мы по-прежнему тотчас сообщаем друг другу о людях, которые ищут с нами встречи.
И он торжественно открыл портфель с бронзовой литерой «М».
– Чтобы не забыть»
Он вынул медальон и протянул его мне.
– Долго же он меня искал, – усмехнулся я.
– Виноват, – несколько смущенно сказал Маршан.
Да, они очень меня не любили! Я открыл золотой медальон – в нем лежал локон императора.
– Волосы императора в браслетах и медальонах, – продолжал, будто отчитываясь передо мной, Маршан, – я должен был передать всем членам императорской семьи. Так завещал Государь. Два медальона я должен был передать императрице и Римскому королю, но Ее Величество отказалась меня принять. И все-таки мне удалось передать ей оба медальона. Однако после смерти Римского короля мне их вернул лакей в ливрее Ее Величества... причем без всякого сопроводительного письма от нее... Все это заняло, как вы догадываетесь, немало времени. А потом еще мой брак, хлопоты со свадьбой... Я ведь постарался жениться, как завещал мне император, «на бесприданнице, дочери моего обедневшего генерала»... Так что до вас просто руки не дошли... к тому же вы недавно в Париже...
Я разглядывал волосы императора в медальоне. Потом все-таки спросил:
– Вы по-прежнему называете безмозглую самку императрицей?
– Так называл ее император до самой своей смерти. Так до своей смерти буду звать ее и я.
Пора было прощаться. И тут я почему-то начал рассказывать ему об аббате и моей предполагавшейся поездке в монастырь.
– Да, аббат был у меня, – прервал меня Маршан. – И меня очень удивило: такой просвещенный человек – и тратит время на подобную ересь. Волосы в медальонах срезаны мною после смерти императора. Это ответ на все глупости. Я был с императором все дни на острове, был рядом в час смерти и был, когда его зарывали в землю...
И тут Маршан замолчал... Я чувствовал! Чувствовал, что он хочет еще что-то сказать... и колеблется. И я спросил его прямо:
– Маршан, я, как и вы, исполнил волю императора. Я сделал его мысли известными всему миру. Он доверял мне... и вы просто обязаны мне доверить все, что знаете. Хотя бы в память о нем...
Он долго молчал. Наконец сказал:
– Хорошо. Я знаю, что генерал уже рассказывал вам о Киприани. Итак... – Маршан попросил воды, потом подошел к окну, постоял... – Сколько уже лет прошло с тех пор, как я вернулся с острова, но до сих пор смотрю на улицу: не стоит ли кто подозрительный перед домом. Мы привезли с острова страх...
Итак, уже вскоре после вашего отъезда император начал умирать. Время от времени он заявлял: «Здешний климат убивает меня, поэтому они и послали меня сюда. Это сухая гильотина». И он делал все, чтобы об этом узнавали в Лондоне. В мою... точнее – в нашу общую обязанность входило спускаться в городок и в тавернах рассказывать морякам, как убивают императора. Его Величество немного играл... Но именно в это время он начал подозрительно быстро толстеть. Грудь стала совсем бабьей... мне пришлось распустить в поясе его брюки...
Помню, он принял Бетси... вы, конечно, помните ту очаровательную девушку, с которой у него был смешной флирт? Она с семьей уезжала в Англию... и пришла попрощаться вместе с матерью. Когда она вышла из комнаты императора, ее глаза были полны слез. Она сказала: «Бедный император! Как изменила его болезнь... это старик... восковое лицо... и как он ослабел... опирался одной рукой на стол а другой на плечо слуги, чтобы просто подняться нам навстречу. Моя мать сказала, что его лицо отмечено печатью смерти...»
