Рожденные на улице Мопра - Шишкин Евгений Васильевич (читать полные книги онлайн бесплатно TXT, FB2) 📗
Дверь Никодимовой кельи, что находилась наискось от кельи Константина, была чуть приотворена. Константин утишил шаги и к своей двери подошел, тая дыхание. Но сосед его учуял. Выглянул в коридор.
— Дверь на засов запер? — придирчиво спросил Никодим.
— Да, — ответил Константин.
Никодим требовал от соседей, чтобы дверь на ночь запирали на засов: в коридоре, в нише без дверей, он оставлял хозяйский инструмент (косы, лопаты, топоры), говорил: «Целее будут под засовом-то».
— Кажется, запер, — усомнился вскоре Константин. — Я сейчас посмотрю.
Он вернулся к входным дверям, осторожно задвинул засов. Оглянулся.
— Откуда он узнал, что я не запер?
Дверь кельи инока Никодима была уже затворена.
По субботам в монастыре топили баню.
Константин баню не любил сызмалу. Он стыдился наготы своего тела, стыдился наготы мужчин, стыдился наготы отца, с которым в детстве приходилось ходить раз в неделю на помывку в общественную «мопровскую» баню. Он никогда не парился, разве что зайдет в парилку погреться на нижней ступеньке. В монастыре Константин старался идти в баню позже всех, мыться в одиночку.
В эту субботу баню готовили дольше обыкновенного: надавили первые морозы, бревенчатое банное помещение сильно выстудилось — требовало доброй протопки. Константин не рассчитал… В предбаннике он встретил инока Никодима, который уже одевался. Но на вешалке висела одежа еще двоих, которые находились в моечно-парной.
— Пойду погреюсь, — раздевшись, оправдательно улыбнулся Константин иноку Никодиму и взялся за ручку разбухшей банной двери.
Никодим заметил вдогонку:
— Если последний будешь, свет не забудь погасить. Подмети тут и воду из котла слей. Морозы — не порвало б котел-то.
— Сделаю, — дружелюбно кивнул Константин и рванул тяжелую дверь. Он и не ожидал — на верхнем полке сидел красный, как помидор, распаренный, круглый и увалистый отец Симеон в фетровом колпаке. На лавке внизу отдыхал дьякон Даниил, уже напаренный и помытый.
— Вот и напарник тебе, — сказал дьякон отцу Симеону. — Мне уж на воздух пора. Перегрелся. Доброго вам пару!
Дьякон вышел в предбанник. Отец Симеон весело крикнул Константину:
— Давай-ка я тебя, дорогой братец, попарю!
— Нет. Я жара переносить не могу, — стеснительно сказал Константин.
— Тогда меня похлещи! — почти приказал отец Симеон и указал Константину на пихтовый веник, что мок в тазу.
— Я не умею.
— Чего тут уметь? Лупи крепче, и всё! — рассмеялся отец Симеон. — Баню любить надобно, братец ты мой. В бане тело очищение и усладу находит. — Отец Симеон зачерпнул ковшом воды из ведра, плеснул на каленые булыжники возле печи. Вода на камнях взбрыкнулась, запрыгала ошпаренными каплями, зашипела, обратилась в жаркий пар. — Хлещи, брат! Не жалей!
Константину было жарко, душно, пот катил градом. А главное — неловко, совестно лупить веником своего наставника. Причем пихтовый веник был явно жгуче, деручее, нежели березовый.
— Пуще давай, братец! — выкрикивал, блестя красными губами меж усов и бороды, отец Симеон.
Тело у него было дородное, белое, под распаренно-красной кожей чувствовался слой жирка. Константин хлестал, казалось, больно, изо всех сил, но отец Симеон то и дело поворачивал к нему бороду и все требовал:
— Лупи! Не бойсь, брат мой! По ягодицам хвощи!
Вскоре отец Симеон перевернулся с живота на спину:
— Теперь по переду бей! По ляжкам.
Константину сделалось и вовсе не по себе. Наставник бесстыдно лежал перед ним, раздвинув ноги и с каждым ударом веника с наслаждением выдыхал «У-ух! Ух-у-ух!» Константин обливался потом, задыхался, совсем терял силы.
— Всё. Не могу более. От жары голову кружит. Упрел.
Константин, покачиваясь и отпыхиваясь, спустился с полка, плеснул себе на лицо холодной воды из огромной бадьи, с облегчением сел на прохладную влажную скамью. Он обернулся к маленькому замерзшему оконцу, вдохнул полной грудью сухой теплой банной прохлады, которая сочилась от стекла.
Отец Симеон, красен, бодр, смачно плюхнулся на скамью возле Константина. Поглядел усмешливо, как послушник намыливает хилую старенькую мочалку обмылком, предложил:
— Давай-ка, братец, я тебе спину потру. Как ты моешься — только грязь размазывать… Ложись на живот. Сейчас я тебя помою по-божески. Березового веника да доброй мочалки русскому человеку бояться грех.
Константин поупирался было, дескать, он сам, но все же в итоге покорился. Лег на скамью на живот. Отец Симеон облил его довольно горячей водой, намылил пенно-пенно земляничным мылом пышную свежую мочалку, величиной с голову, и приступил к телу Константина, как к игрушке. Он то нежно, то жестко натирал Константину спину, ягодицы, ноги, при этом делал какие-то массажные шлепки, распрямлял позвоночник, разминал икры ног, щипался. После этих процедур отец Симеон вылил на Константина еще шайку горячей воды и прошелся по спине вдругорядь.
— Теперь, брат, на спину воротись! — сказал отец Симеон.
Константин тут совсем застыдился:
— Не надо. Дальше я сам. Спасибо вам!
— Что ж ты, дорогой брат мой, от хорошего почина отказываешься? Потом сам такому мастерству обучишься. Другого научишь. От старшего — младшему. От учителя — к ученику. Ложись передом!
Константин повиновался. Отец Симеон и по переду Константина прошелся кудрявой от мыла, опытной искушенной мочалкой. Затем окатил его тело сперва горячей, после прохладной, незнобкой водой.
— В другой раз, дорогой мой брат, веничком пройдемся. Не отвертишься! — рассмеялся отец Симеон.
Тело Константина расслабленно горело, слегка ныло от неведомой устали, прикосновения рук наставника оставили чувство стыдливости, но вместе с тем незабываемую приятность. В предбаннике, в прохладе, Константин испытал божественную легкость во всем теле, которую никогда не испытывал и которую от бани никогда не ждал. Все его члены, каждая клеточка обновились, задышали всеми порами.
— Благодать какая! — воскликнул Константин. — Я вам, отец Симеон, так признателен! Во всем вы учены. Похожим на вас хочется быть.
Отец Симеон, улыбаясь, отирал большим махровым полотенцем свое красное белое тело. Трепал полотенцем черную большую бороду, на усах блестели капли воды. Глаза тоже влажно отблескивали, будто чисто вымытые.
— Дорогой ты мой брат, все на свете познаешь, коли в учителя поверишь, — говорил отец Симеон, тщательно расчесывая гребешком бороду.
— Чай приходите ко мне пить. Я ведь ваш должник получаюсь. Милости прошу, — по-старинному сказал Константин, вспоминая, что к чаю у него есть и пряники, и халва, и банка меду, которым угостил его инок Никодим. Вспомнив, однако, про Никодима, Константин будто обо что-то споткнулся: «Не забыть бы свет в бане погасить…»
Келья Константина гляделась празднично. Стол застелен белой простыней, на замен скатерти. На столе — мед в банке, пряники, халва, большой фаянсовый чайник, подаренный игуменом Захарием на день рождения. Две чашки — хозяйская и для дорогого гостя. Кругом все прибрано, книги на этажерке выстроились ровненько, постель гладко застелена, пол подметен. Для гостя — стул. Хозяину сидеть на койке. Даже лампадка в красном углу под иконами Спаса, Троицы и Св. Серафима светит небуднично, ярче.
Отец Симеон пришел в гости в добром расположении духа. Лицо рубиново светится — баня дала пылу, уличный мороз прибавил красноты, — пришел с гостинцами: достал из-под накинутого на плечи тулупа штофик водки, банку соленых огурцов, шмат сала с розовыми прожилками.
— Я не пью. Только чай употребляю. Кагор еще, может быть. Сало — тоже редко. А водку вообще… — засомневался Константин. — У меня даже стопок нету.
— Стаканы-то найдутся? — снисходительно усмехнулся отец Симеон, приобнял Константина. — После бани — не грех, дорогой брат мой. Не бусурмане. Русский обычай: банный пар и здравие водочкой закрепить. Не грех. — Отец Симеон размашисто перекрестился на иконы в углу.
