Кораблекрушение у острова Надежды - Бадигин Константин Сергеевич (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Нам сие давно известно, — отозвался правитель. — Мы знаем, какой страшной казнию умерщвлены шесть главных преступников, обвиненных в измене. И при отце нашего государя, царя Ивана Васильевича, на Москве таких казней не видано… Вот письмо, — Борис Годунов двумя пальцами взял бумагу, лежавшую на столе, — ты здесь пишешь, что снарядишь корабли для морского разбоя, — неожиданно перешел к другому правитель. — Хочешь захватывать все иноземные корабли, приходящие в наши пристанища. Как это понимать? Ты хочешь подорвать нашу торговлю, хочешь начать войну с нашим государством. Твое письмо? Отвечай!
— Нет… да… Я писал его три года назад, когда в России не было твердой власти.
— Как, разве у нас не было царя?
— Я не то хотел сказать, — замялся Горсей.
— Нет, то, — вступил в разговор Андрей Щелкалов. Его маленькие, глубоко сидящие глаза сверлили англичанина. — Ты сказал о великом государе Федоре Ивановиче тако: не царем бы ему быть, а монахом. И голова-де маленькая у него, и ума в ней как у курицы. У нас за такие речи противу государя — смертная казнь.
— Лжа, не говорил я этого!
— Говорил. Прочитай, что пишет твой слуга Фома Востенем.
— Он лжет.
— Ну хорошо, — миролюбиво сказал Борис Годунов, — пусть так. А твое письмо?
— Я только хотел защитить права нашего общества, — стал выворачиваться Горсей. — Нам пожалованы отцом нынешнего царя, Иваном Васильевичем, повольности: плавание всем иноземцам, которые не будут иметь дозволения ее величества королевы Елизаветы, запрещено в Холмогоры, на реку Обь, Варзугу, Печору, в Колу, Мезень, на Соловецкие острова.
— Такой повольности не бывало! — рявкнул Андрей Щелкалов. — Этого хотела ваша королева, но великий государь и царь Иван Васильевич своего согласия не дал.
Увидев, что дело обстоит плохо, Джером Горсей решил вернуть благосклонность Бориса Годунова любым путем.
— Я видел королевину грамоту, — начал он вкрадчиво. — Ее величество королева Елизавета скоро пошлет ее царю Федору Ивановичу…
— Что ты видел? — насторожился Борис Годунов.
— Утаивать не буду, расскажу все. Прошу по-прежнему быть милостивым ко мне.
— Рассказывай.
— После победы над испанским флотом королева будет требовать у русского правительства многих повольностей для лондонских купцов.
— Она победила испанцев, но не русских, — мрачно сказал Андрей Щелкалов. — Пусть у них требует.
— Королева знает положение в Московском государстве и хочет им воспользоваться. Ее величество пишет в письме так: «Ваши недруги и северные соседи, зная наше морское могущество, не смеют без нашего соизволения разграбить и истребить ваши северные поселения. Если бы не наше королевское величество, они остановили бы весь торг русских в поморье рыбой, жиром, соболями. Они не выпустили бы из Двины в море ни единой, даже малой лодки. И ни один иноземный корабль с товарами не войдет в ваши владения. Знайте, что ежегодно несколько вражеских кораблей тайно выжидают случая напасть на ваши берега».
— Лжа, великая лжа! — стукнул кулаком об стол Андрей Щелкалов. Он потерял свою обычную выдержку: покраснел, глаза выпучились. — Я говорил тебе, Борис Федорович…
— Погоди, послушаем, что еще напишет королева в своей грамоте.
— «…Однако я пока не запрещаю никому мирно приходить в ваши царства, — продолжал Горсей, — хотя к запрету причина есть. Англичане первые учредили это плавание. Я полагаю, что ни один народ не осмелится плавать по морям вопреки нашему желанию…» Вот что я запомнил из той грамоты. Письмо большое.
— Н-да… — сказал Борис Годунов. — Ты утверждаешь, что такое письмо будет послано нашему великому государю и царю Федору Ивановичу?
— Утверждаю. Ручаюсь головой.
— Когда?
— В самом скором времени.
— Выходит, что не русский царь хозяин в своих владениях, а ваша королева?!
— Давно надо дать всем иноземцам одинаковые права в торговле и мореходстве. Агличане первые увидели Никольское устье, пусть так. Для себя выгоду нашли. Почему другим двери закрывать? Пора кончить с повольностями, не то хуже будет, — не успокаивался Щелкалов.
— Постой, постой, Андрей Яковлевич… Не торопись, разберемся… А вот с морями как? Ваша королева думает, что ни один народ не осмелится плавать по морям без ее позволения… По-нашему, не так, морская дорога — божья, никто ее закрывать не волен, и царь наш, Федор Иванович, от сего не отступит… Еще что знаешь?
— Королева будет требовать выдачи своих подданных, которые приняли русскую православную веру.
— Пусть требует. Кто принял русскую веру, того не отдаст на поругание наш великий государь. И требовать королева у нашего государя не может, токмо просить. Что еще знаешь?
— Корабли испанского короля были разбиты и обращены в бегство с великим срамом. Кораблей было всего сто сорок два, больших и малых, и на них людей больше тридцати тысяч. А возвратились в Испанию только сорок два корабля и на них людей три тысячи двести… Королева не потеряла ни одного корабля, а людей убито всего сорок человек.
— Слыхали и об этом. Славная победа. Однако закрывать морские дороги сия победа права не дает. — Борис Годунов посмотрел на Щелкалова. — Что ж, господин купец, спасибо, что поведал о королевском письме. А теперь иди.
— Меня надо благодарить, — помолчав, сказал Джером Горсей, — что королева не послала корабли к Двинскому устью; она хотела — я ее отговорил.
— Лжа! — снова вышел из себя Щелкалов. — Ты отговорил! Я бы тебя на дыбу вздел, вот тогда и послушали бы, что ты скажешь.
Джером Горсей поклонился правителю и вышел. На душе у него было неспокойно. Борис Федорович отнесся к нему не так, как раньше, а гораздо прохладнее. «Кто-то успел мне напортить, — думал он, возвращаясь на подворье. — А все виноват проклятый дьяк Щелкалов, от него идет много пакости».
В кабинете правителя Бориса Годунова разговор продолжался.
— Борис Федорович, — говорил Щелкалов, — призови купца Антона Марша. Он в наших руках. Аглицкие купцы готовы его на куски разорвать за долги. Пусть все начистоту выложит.
— Где он?
— Рядом в горнице дожидается.
— Зови.
Щелкалов вернулся с купцом Антони Маршем. Купец был перепуган и, волнуясь, нервно покашливал и заламывал пальцы.
Остановившись напротив правителя, он опустил глаза на ковер.
— Господин Антон Марш, — сказал дьяк Щелкалов.
Купец поднял глаза.
— Скажи нам, куда прошлым летом тайно уплыли из Никольского устья аглицкие купцы Джон Браун и Ричард Ингрем. Ведомо тебе?
Антони Марш кинул быстрый взгляд на правителя, на дьяка Щелкалова.
— Нет, не ведомо.
— Смотри не ошибись. Если все скажешь, не будешь в ответе. Корабль с твоими товарами, что в Коле стоит, выпущу в Любек. Товаров на нем, поди, на десять тысяч.
— Откуда вам известно?
— Мне все известно. Про твой корабль знают аглицкие купцы, просят не выпускать в море и твоими товарами рассчитаться за долги.
Антони Марш схватился за голову и заметался по комнате.
— Боже мой, я разорен, меня посадят в долговую тюрьму!
— Если расскажешь нам, куда уплыли Джон Браун и Ричард Ингрем, мы твой корабль выпустим в Любек.
Антони Марш подумал. Вспомнил, что в Москве хотя и хорошо относятся к англичанам, но за воровские проделки по голове не погладят. Можно очутиться в земляной тюрьме и попасть к палачу в руки.
— Хорошо, я скажу, но прошу сдержать слово.
— Будет, как сказано.
И Антони Марш выложил про совещание в английском дворе, рассказал, зачем посланы два коча в Скифское море.
В кабинете воцарилось молчание. Правитель, задумавшись, постукивал короткими пальцами по столешнице.
— Значит, ты утверждаешь, что закоперщиком всех дел Джером Горсей? — вымолвил он наконец. — Он создал новое купеческое общество из агличан, он хочет построить свою крепость на нашем острове и захватить соболиную торговлю?
— Да, так, Горсей всему причина. Он страшный человек, может причинить большое зло. В Лондоне у него есть покровитель.
