Потоп. Том 1 - Сенкевич Генрик (читать книги полностью TXT) 📗
Тут Зенд заржал, как конь, и все удивлялись, что он так здорово ржет, и смеялись.
— Так вот какие тут порядки? — воскликнул обрадованный Кмициц.
— И погребок отменный, — пропищал Рекуц. — И смоленые бочки, и обомшелые сулеи стоят, как хоругви в строю.
— Вот и слава богу! Давайте садиться за стол!
— За стол! За стол!
Не успели рассесться и налить по чаре, как Раницкий снова вскочил.
— За здоровье подкомория Биллевича!
— Дурак! — оборвал его Кмициц. — Что это ты? За здоровье покойника пьешь?
— Дурак! — подхватили остальные. — За здоровье хозяина!
— Ваше здоровье!
— Дай бог в этом доме нам во всем удачи!
Кмициц невольно повел глазами по столовому покою и на почерневшей от старости лиственничной стене увидел ряд суровых глаз, устремленных на него. Это глаза Биллевичей глядели с портретов, висевших низко, в двух локтях от земли, потому что потолки в доме были низкие. Над портретами ровным рядом висели черепа зубров, оленей, лосей, увенчанные рогами; некоторые из них, видно, очень старые, уже почернели, другие сверкали белизной. Все четыре стены были украшены ими.
— Охота тут, верно, хороша, вижу, зверя много! — заметил Кмициц.
— Завтра и отправимся, а нет, так послезавтра. Надо и со здешними местами познакомиться, — подхватил Кокосинский. — Счастливец ты, Ендрусь, есть тебе где голову приклонить!
— Не то что мы! — вздохнул Раницкий.
— Выпьем в утешение! — сказал Рекуц.
— Нет, не в утешение! — возразил Кульвец-Гиппоцентаврус, — а еще раз за здоровье Ендруся, нашего дорогого ротмистра! Это ведь он, ясновельможные, приютил в своем Любиче нас, бедных изгнанников, без крова над головой.
— Правильно говорит! — раздалось несколько голосов. — Не такой дурак Кульвец, как кажется.
— Тяжела наша доля! — пищал Рекуц. — Одна надежда, что ты нас, бедных сирот, за ворота не выгонишь.
— Полноте! — говорил Кмициц. — Что мое, то ваше!
При этих словах все повставали с мест и кинулись его обнимать. Слезы текли по суровым и пьяным лицам растроганных товарищей Кмицица.
— На тебя только надежда, Ендрусь! — кричал Кокосинский. — Дай хоть на гороховой соломе поспать, не гони!
— Полноте! — повторял Кмициц.
— Не гони! И без того нас выгнали, нас, родовитых шляхтичей! — жалобно кричал Углик.
— Сто чертей! Кто вас гонит? Ешьте, пейте, спите, какого пса вам еще надо?
— Ты, Ендрусь, не говори так, — ныл Раницкий, на лице которого выступили пятна, как на шкуре у рыси, — не говори так, Ендрусь, пропали мы ни за денежку…
Тут он оборвал речь, приставил палец ко лбу, словно напрягая мысль, и, оглядев бараньими глазами присутствующих, сказал вдруг:
— Разве только фортуна переменится!
И все закричали хором:
— А почему бы ей не перемениться!
— Мы еще за обиды заплатим!
— Добудем богатство!
— И почести!
— Бог благословляет невинных. За наше благополучие, ясновельможные!
— За ваше здоровье! — закричал Кмициц.
— Святые слова, Ендрусь! — произнес Кокосинский, подставляя ему свои пухлые щеки. — За наше счастье!
Чаши пошли вкруговую, вино в голову ударило. Все говорили разом, и никто никого не слушал: один только Рекуц свесил голову на грудь и дремал. Через минуту Кокосинский запел: «Лен я мялкою мяла!» Услышав песню, Углик достал из-за пазухи чакан и давай вторить, а Раницкий, великий фехтовальщик, голой рукой фехтовал с невидимым противником, повторяя вполголоса:
— Ты так, я так! Ты колешь, я мах! раз, два, три! — шах!
Великан Кульвец-Гиппоцентаврус уставился на Раницкого и некоторое время следил за ним глазами, наконец махнул рукой и сказал:
— Дурак ты! Маши, маши, а против Кмицица на саблях тебе не устоять.
— Против него никто не устоит; ты вот попробуй!
— И со мной на пистолетах не выиграешь.
— Дукат за выстрел!
— Дукат! А цель?
Раницкий окинул глазами комнату, наконец крикнул, показывая на черепа:
— А вон между рогов! Дукат за выстрел!
— Куда? — спросил Кмициц.
— Между рогов! Два дуката! Три! Давайте пистолеты!
— Согласен! — крикнул пан Анджей. Три так три! Зенд, неси пистолеты!
Все загалдели, стали препираться; Зенд тем временем вышел в сени и через минуту вернулся с пистолетами, мешком пуль и рогом пороха.
Раницкий схватил пистолет.
— Заряжен? — спросил он.
— Заряжен!
— Три! Четыре! Пять дукатов! — орал пьяный Кмициц.
— Тише! Промажешь! Промажешь!
— Попаду! Смотрите, вот в тот череп, между рогов… Раз, два!
Все обратили внимание на могучий череп лося, висевший напротив Раницкого; тот вытянул руку. Пистолет дрожал у него в руке.
— Три! — крикнул Кмициц.
Раздался выстрел, комнату наполнил пороховой дым.
— Промазал? Промазал! Вон где дыра! — кричал Кмициц, показывая рукой на темную стену, от которой пуля отколола щепку посветлей.
— До двух раз!
— Нет! Давай мне! — кричал Кульвец.
На звуки выстрелов сбежались испуганные слуги.
— Вон! Вон! — крикнул Кмициц. — Раз! Два! Три!
Снова раздался выстрел, на этот раз посыпались обломки костей.
— Дайте же и нам пистолеты! — закричали все вдруг.
Повскакав с мест, друзья стали бить кулаками слуг по загривкам, чтобы те поторопились. Не прошло и четверти часа, как вся комната наполнилась громом выстрелов. Дым заслонил свет свечей и фигуры стреляющих. Грому выстрелов вторил голос Зенда, который кричал вороном, клекотал соколом, выл волком и ревел туром. Его ежеминутно прерывал свист пуль, летели обломки черепов, щепки от стен и рам портретов; в суматохе шляхтичи стреляли и по Биллевичам, а Раницкий, разъярясь, рубил портреты саблей.
Изумленные, перепуганные слуги стояли в оцепенении, тараща глаза на эту потеху, больше похожую на татарский набег. Завыли и залаяли собаки. Весь дом поднялся. Во дворе собрались кучки людей. Дворовые девки подбегали к окнам и, прижавшись лицами к стеклу, приплюснув носы, смотрели, что творится в покое.
Наконец их заметил Зенд; он свистнул так пронзительно, что у всех зазвенело в ушах, и крикнул:
— Ясновельможные! Девушки под окнами! Девушки!
— Девушки! Девушки!
— Давай плясать! — безобразно заорали шляхтичи.
Пьяная ватага через сени выбежала на крыльцо. Мороз не отрезвил разгоряченных голов. Девушки, истошно крича, разбежались по всему двору; шляхтичи ловили их и пойманных уводили в дом. Через минуту в дыму, среди обломков костей и щепок они пустились с девушками в пляс вокруг стола, на котором разлитое вино образовало целые озера.
Так потешались в Любиче Кмициц и дикая его ватага.
ГЛАВА III
Следующие несколько дней пан Анджей был ежедневным гостем в Водоктах и каждый раз возвращался все больше млея от любви и восторга. Он и товарищам превозносил свею Оленьку до небес, пока в один прекрасный день не сказал им:
— Милые мои барашки, сегодня поедете на поклон, а потом мы уговорились с панной Александрой съездить всем в Митруны, на санях в лесу покататься и посмотреть третье наше поместье. В Митрунах панна Александра будет нас радушно принимать, ну а вы тоже ведите себя пристойно, смотрите, искрошу, если кто оплошает…
Кавалеры с радостью бросились одеваться, и вскоре четверо саней везли удалых молодцов в Водокты. Кмициц сидел в первых, очень красивых санях в виде серебристого медведя. Везла их калмыцкая тройка, захваченная в добычу, в пестрой упряжи с лентами и павлиньими перьями, по смоленской моде, которую смоляне переняли от восточных своих соседей. Кучер правил, сидя в медвежьей шее. Пан Анджей в бархатной зеленой бекеше на соболях, с золотыми застежками и в собольем колпачке с цапельными перьями, был весел, игрив. Вот что толковал он сидевшему рядом с ним Кокосинскому:
— Послушай, Кокошка! Покуролесили мы в эти вечера сверх всякой меры, особенно в первый вечер, когда досталось и черепам и портретам. А с девками и того хуже. Вечно это черт Зенд подстрекнет, а потом кому все отзовется? Мне! Боюсь, как бы люди болтать не стали, ведь о моем добром имени речь идет.
