Бросок на Альбион - Торопцев Александр Петрович (книги полностью TXT) 📗

Харальд уже отдавал другие приказы. О Марии, о Зое, о других приключениях на юге Европы, в Малой Азии, в Средиземном море он тут же забыл, как забывают герои о том, что уже никогда не пригодится им в их великих делах. Мария, однако, вспоминала эту историю всю жизнь, может быть, потому что других подобных злоключений с ней не случалось, а, может быть, по иной причине, о которой впечатлительные, пугливые женщины стараются вслух не говорить.

И еще одна женщина вспоминала Харальда долго-долго. Спасительница его. Она встречалась с ним всего два раза в жизни. Первый раз – в тот день, когда дружина Харальда возвратилась из очередного похода в Сицилию. В порту верингов (а в их войске было много греков, жителей столицы Византийской империи) встречали обитатели Константинополя: женщины, дети, старики, родственники тех воинов, кто перешел в дружину скандинавов после того, как Георгий Маниак покинул Харальда. Потери в том походе были небольшие, добыча – огромная.

На берегу к вождю верингов подошла невысокая женщина. Она назвала имя своего мужа. Харальд сказал:

– Он погиб, – и добавил: – он хорошо сражался, не раз выручал нас в трудных переделках, – и вспомнил предсмертные слова воина, его просьбу, – ты получишь его долю добычи. И я тебе дам столько, чтобы ты вылечила сына. Я пришлю к тебе хорошего врача.

Харальд не разбрасывался словами. Он отдал женщине все, что причиталось, добавил ей из своей доли много денег, отправил в тот же вечер к ней хорошего врача из скандинавов. Врач вылечил сына. Женщина не забыла это.

В тот вечер, когда арестованных во дворце вели в темницу, она с двумя слугами возвращалась с базара. Увидев верингов, женщина поспешила домой. Не доверяя даже верным слугам, она сама решила спасти Харальда, повелела слугам смастерить длинную лестницу. Отчаянный был план! Но он удался смелой женщине. Охранники уснули прямо перед дверью в башню, уверенные, что сбежать из темницы невозможно. Женщина выбрала точный момент – за час до рассвета, когда сон даже у охранников очень крепок, повелела слугам нести к башне лестницу, сама пошла с ними. С противоположной от двери стороны установили греки лестницу… Узники выбрались на волю, женщина со своими людьми растворилась в лабиринте улиц ночного огромного города, и теперь, когда галера Харальда вышла в открытое море, вождь верингов вспомнил с благодарностью эту женщину и вздохнул неосторожно.

– О чем печалишься, Харальд? – спросил Ульв удивленно. – Все хорошо, ты опять победил.

– Я рад, что ей удалось нас спасти, – ответ вождя был неожиданным.

– Как ее зовут, кто она?

– Она жена грека, погибшего в Сицилии. Больше я о ней не знаю ничего. – Харальд глянул Ульву в глаза, сказал задумчиво: – Он погиб, чтобы нас спасти. Она спасла нас, отблагодарив за сына. Как странно устроена жизнь.

– Мы скоро будем у Ярицлейва. Ты забудешь все печальное.

– Это так, Ульв, – улыбнулся Харальд, и вскоре он, зачарованный предстоящей встречей с Ярицлейвом, его дочерью Эллисив, стал сочинять «Висы радости».

ЛИНДИСФАРНЕ

Галера Харальда вошла в устье Днепра и поплыла вверх по течению. Все враги остались позади. Здесь, в степи, в эти годы было относительно спокойно. Пацинаки, гроза купцов и небольших русских южных городов, покидали степь, уступая место племенам половцев, надвигавшихся на Северное Причерноморье из-за Оары. Смена хозяев степи. Что она даст народам Европы? Харальд об этом не думал – степь была слишком далека от его родины, чтобы сейчас думать о половцах, пацинаках. Он знал наверняка, что больше служить Ярицлейву – никому вообще – не будет. Долгими часами он стоял на носу быстроходного судна, в голове кружились строки вис, он чувствовал себя счастливым.

В последние дни похода он не думал о родине своей, Норвегии. Харальд был человеком дела, тактиком жизни, тактиком боя. Такие люди не просчитывают наперед несколько ходов (лет своих лично, друзей, близких, соотечественников). Таким людям, тактикам, хорошо живется, счастливо. Победы их радуют, поражения, если огорчают, то не надолго, потому что поражения у тактиков нечасты, а смерть для них настолько неожиданна, что им даже некогда бывает пожалеть себя, свою жизнь, непросчитанную, составленную из целого ряда событий, как правило, бурных, быстролетных.

Пока Харальд думал лишь о встрече с Ярицлейвом и Эллисив. Встречи этой он не боялся. Он был сильным человеком. Он одержал столько побед, что даже самые великие и удачливые полководцы всех времен и эпох позавидовали бы ему. Недаром в императорском дворце его часто сравнивали с Велизарием и Нарсесом, не зря коварная Зоя мечтала пристегнуть его к своему престолу. Харальд был сильный и молодой. Он не боялся встречи с Ярицлейвом. Он не боялся встречи с Эллисив – он сочинял ей «Висы радости».

Но… почему поэты пишут стихи любимым своим? Потому что они боятся! Потому что все влюбленные, кем бы они не были, пугливы, как голуби. На полях битв и сражений они могут проявлять чудеса героизма, но перед встречей с любимой они становятся похожими на одуванчики, подрагивающие от каждого, даже легкого, дуновения майского ветра в страхе за хрупкие надежды свои.

Два верных веринга, Халльдор и Ульв, старались всегда быть рядом с вождем, будто бы не доверяли они ни спокойствию ранней осени, неспешно колыхающей звонкие травы по обе стороны Днепра, ни той удаче, которая выпала им, когда целой и невредимой скользнула с железной цепи их галера под убийственный хруст второго корабля, ни задумчивому настроению Харальда, ни тишине в степи.

Иногда вечерами, у костров, Халльдор пытался узнать о том, что будет делать на родине Харальд. Тот скупо отвечал:

– Возьму наследство, которое причитается мне.

– Значит, битва? – задавал следующий вопрос воин.

Высокий, крепкий, сильный, он внешне чем-то напоминал Харальда, но только внешне. Халльдор был удивительно спокойным, уравновешенным человеком. Скупой на слова, он так же строго относился ко всем излишествам, которые мутили головы соратникам и самому Харальду. А еще Халльдор имел свое мнение, отстаивал его резкими, упрямыми, а то и вызывающими фразами. Это, чисто спартанское качество, свойственное, впрочем, многим народам, в том числе и норвежцам, раздражало Харальда. Ульв часто вставал между ними, гасил огонь страстей. Но однажды спор все-таки разгорелся.

– Я лишь возьму свое, – сказал вождь верингов.

– Норвегия воюет со всеми и сама с собой уже две сотни лет, – Халльдор никогда не говорил так, но тему он заявил слишком серьезную, чтобы она могла погаснуть сама собой или с помощью Ульва.

Харальд забыл о «Висах радости» и неожиданно резко вскрикнул:

– Да, война – дело мужчин! Вспомни, как жили наши предки до похода на остров Линдисфарне! Земля и море не могли накормить детей наших предков, и они вынуждены были бросать младенцев на копья, чтобы…

– Старый скальд – я был совсем ребенком – рассказал мне про остров Линдисфарне, – перебил вождя Халльдор, но сын Сигурда Свиньи, единоутробный брат Олава Святого, не мог не договорить своей мысли:

– У них даже религия, оправдывала это! Оправдывала убийство собственных детей!

– То было в июне, – неожиданно громко сказал Ульв. – Наши предки сели на корабли и поплыли на запад.

… В июньский полдень 793 года стояли молчаливые монахи на каменистом берегу острова Линдисфарне, расположенном неподалеку от северо-восточной оконечности Альбиона, и смотрели в морскую серебристую даль. С востока, гонимые ветром судьбы, приближались красные четырехугольные паруса диковинных кораблей с высокими фигурными носами.