Гетманские грехи - Крашевский Юзеф Игнаций (книги бесплатно без txt) 📗
Письма, которые проходили через его руки, убедили его в том, что значительная часть кажущихся приверженцев гетмана или решительно склонялась на сторону противника, или старалась откупиться от мести обещаниями остаться бездеятельными. Ему становилось жаль человека, который так безгранично верил людям, совершенно не заслуживающим его доверия, или утешался поддержкой таких ник чему не способных и легкомысленных людей, как виленский воевода. Стране угрожала внутренняя война, но ясно было для всех, что гетман ни в каком случае не выйдет из нее победителем.
Он счел своим долгом, не вмешиваясь в это лично, постараться примирить гетмана с фамилией. Правда, он не обдумывал возможных способов, но был готов воспользоваться первым удобным случаем. Он сам не пошел к доктору Клементу, но, встретившись однажды на улице с Беком, которого он встречал у француза, и, заговорив с ним на политические темы, Паклевский вскользь заметил, что он был бы рад примирению и дал понять, что гетману ничего другого и не остается, если он не хочет получить сурового наказания и обречь страну на рискованные и грозные испытания.
– Я не много могу сделать, но, что сумею, то сделаю, – сказал Теодор. – А где мы встретимся?
– У доктора Клемента.
Несколько дней спустя, Паклевский в разговоре с канцлером заметил, что теперь нетрудно было бы склонить на свою сторону гетмана небольшими уступками.
– Вы очень ошибаетесь, сударь, – возразил князь, – гетман слеп и упрям; того, чего он бы пожелал теперь, мы ему не дадим, потому что мы превосходно обойдемся и без его поддержки; а того, что мы могли бы предложить ему, он из гордости не захочет принять.
– Если бы стольник, хотя бы из простой вежливости, сделал один шаг к нему навстречу! – шепнул Теодор.
– Кандидат, претендующий на корону, не может унижать себя перед своими явными врагами, хотя бы это был его зять.
Князь махнул рукой.
– Да нам он и не очень теперь нужен. Кончились дни могущества гетмана.
Придя к доктору Клементу, Теодор узнал от него, что гетман был бы не прочь пойти на некоторые уступки.
– Пусть же супруга гетмана возьмет это дело в свои руки и положит начало сближению, – сказал Теодор, – а я, как только представится случай, буду склонять другую сторону к уступчивости при переговорах.
Было бы всего удобнее устроить встречу у супруги секретаря литовского (Огинской), дочери канцлера.
Подав эту мысль, Паклевский в продолжение нескольких дней ничего не слышал о том, была ли она приведена в исполнение, но вот однажды утром Клемент прибежал к нему с известием, что гетманша переговорила уже со своей кузиною и уговорила мужа быть у нее: теперь все дело было за канцлером и русским воеводой, которые должны были согласиться приехать и вести переговоры.
Теодор, относя канцеру бумаги, очень ловко ввернул словцо о том, что по городу ходят слухи, будто гетман собирается приехать к супруге литовского секретаря в надежде встретиться там с канцлером.
Старик бросил на него быстрый взгляд и пренебрежительно пожал плечами.
– Почему же это невозможно? Если он изъявит нам свою готовность быть с нами заодно, как следовало давно уже сделать, мы не закроем перед ним двери; но, если он вздумает ставить нам условия…
Князь рассмеялся и заговорил о чем-то постороннем.
Начав это дело, Паклевский из чувства какого-то милосердия к гетману не успокоился до тех пор, пока не осуществилось свидание Чарторыйских с Браницким в доме Огинской. На несчастье гетмана, выезжая из дома, по нерешительности своего характера, он нашел нужным спросить совета у больного старосты браньского, который несколько дней перед тем страдал ревматизмом. Раздражительный и надменный Стаженьский, имевший преувеличенное понятие о величии гетмана, хотя и не высказался против примирения, но желал выторговать его на хороших условиях; он советовал гетману не быть слишком уступчивым.
Гетман застал во дворе Огинских канцлера и русского воеводу. Оба они встретили гетмана с веселыми лицами и довольно дружелюбно. Но видно было по их обращению с ним, что, будучи уверены в себе, они даже не удостаивали гневом противника, который был им не страшен; этот легкий оттенок в обращении князей уже с первого впечатления задел гетмана.
Беседуя, трое мужчин прошли в кабинет и остались одни, но гетман не торопился говорить о своем деле.
– Сейм за плечами, как же ты ко всему этому относишься, граф? –Канцлер умышленно титуловал гетмана графом, чтобы игнорировать в нем гетмана.
– Я надеюсь, что в союзе с нами и видя вещи яснее, чем другие, пойдешь вместе с нами, не правда ли?
– Зная ваш ум и вашу любовь к Речи Посполитой, я тоже питаю эту надежду, – прибавил русский воевода.
– Все усилия наших противников не приведут ни к чему. Князь "пане коханку" может обстрелять площадь, но войны не объявит.
Гетман молчал и слушал.
– Прошу верить мне, что я был бы очень рад, если бы мог быть с вами. – А что же вам мешает? – спросил канцлер. – Я думаю, что вашего желания вполне достаточно. Вы должны знать настроение страны. Литва наша, и большая часть короны заодно с нами.
– Многие из тех, – прибавил воевода, – на которых вы рассчитываете, хоть и не разрывают с вами открыто, но тайно протягивают к нам руки. Я не привожу имен, можно и так догадаться.
– Будьте с нами, – сказал канцлер, – и мы забудем все прежние обиды… Я знаю, что вы недовольны стольником за то, что он первый не сделал вам визита. Но вы не могли и требовать этого от него так же, как от примаса. Претендент на корону не может навязывать себя даже родственникам. Гетман, который был неприятно задет этими словами, слегка смешался, но не ответил и не поднял этого вопроса.
– Но в конце концов, – сказал он, – я не для того сюда приехал, чтобы говорить об обидах. Поговорим об условиях. Вы хорошо понимаете, что я не могу оставить тех, которые шли за мной, не обеспечив их чем-нибудь, что могло бы их удовлетворить. Я не отказываюсь от соглашения, но прошу сказать мне условия.
Русский воевода и князь-канцлер переглянулись между собою, и последний, выждав немного, равнодушно спросил:
– Ну, как же идут ваши постройки в Белостоке? Мы слышали, что вы прилагаете усилия к тому, чтобы сделать из него второй Версаль?
Воевода встал и заговорил о погоде. Гетман, видя, что никто и не думает обсуждать с ним условия, гордым молчанием закончил разговор. Несколько минут оба князя старались поддерживать легкий салонный разговор, очень искусно избегая всего, что могло иметь хотя бы отделенное отношение к политике.
Гетман также, оправившись от первого впечатления, произведенного на него этим пренебрежительным отказом от переговоров, старался казаться веселым и равнодушным.
Этот странный разговор, в котором все участвовавшие в нем старались говорить не о том, что было у них на уме, продолжался довольно долго к большому неудовольствию гетмана.
Видя, что он собирается уходить, канцлер прибавил еще:
– Дорогой граф, прошу тебя верить, что мы примем тебя с распростертыми объятиями, если ты захочешь идти с нами. Можешь не сомневаться в этом.
– Да, но вы не можете требовать от меня, чтобы я, сам сдаваясь на вашу милость, обрекал на немилость тех, которых честь повелевает мне защищать.
– Кого? – с улыбкой спросил воевода.
– Прежде всего Радзивилла! – сказал гетман.
Наступило выразительное молчание, причем взгляд канцлера блуждал вокруг, как будто ему не хотелось слушать.
– А потом киевского воеводу! – закончил Браницкий.
Тут воевода пожал плечами и отошел к окну.
– Дорогой граф, – сказал канцлер, – думай только о себе и о нас, а все остальное предоставь Божьему.
Больше не о чем было говорить: гетман пошел проститься с супругой секретаря, откланялся и уехал.
Канцлер, после его отъезда, как будто повеселел.
– Наша совесть чиста, – сказал он, – а теперь a la grace de Dieu!
Так кончились ничем все усилия Теодора, который уж не решился продолжать старания в этом направлении.
