Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
— А знаете, Сергей Леонидович, в Елизаветинскую из Екатеринодара сегодня вечером прибежала к нам моя родная сестра, ей девятнадцать лет…
— О, да это хороший знак!.. — воскликнул Марков. — Юная девушка непременно принесет нам боевое счастье… Значит, нашего полку прибыло! — совсем весело заключил генерал. — Как зовут-то ее?
— Инна.
— Инна. Хорошее имя. Мне говорили, что оно восходит к глубокой древности и означает что-то связанное со стремительной водой. У меня оно всегда ассоциировалось с журчащим ручейком!..
Рано утром, как только в штабе Сорокина стало известно, что корниловцы бесшумно снялись с позиций и ночью ушли из Елизаветинской в направлении немецкой колонии Гначбау, Глаша покатила на велосипеде в район кожзаводов.
После пятидневной почти непрерывной канонады тишина, воцарившаяся над Екатеринодаром, воспринималась как нечто необычайно праздничное.
Несмотря на ранний утренний час, на центральных улицах и на площади войскового собора было людно, шумно, туда и сюда шагали отряды ликующих красноармейцев, под звуки духовых оркестров гарцевали на конях всадники.
На балконе гостиницы Губкина стоял Золотарев и, размахивая красным знаменем, кричал в толпу, собравшуюся на улице и площади:
— Екатеринодарский гарнизон, руководствуясь моими революционными указаниями, одержал блестящую победу над белой гидрой контрреволюции. Мы ее, гадину, обезглавили! С победой, дорогой пролетариат! Ур-ра!
Красная была сплошь запружена военными повозками, колоннами пехоты и кавалерии, толпами народа. Глаша, чтобы скорее добраться до цели, свернула на Карасунскую улицу.
Ходили слухи, что корниловцы понесли немалые потери, убита масса офицеров и юнкеров.
«А вдруг и Ивлев среди сраженных?!.. — Глаша сильней нажала на педали велосипеда. — А ведь он не был матерым, неисправимым контрреволюционером. Его лишь перепугали бурные проявления народной вольности…»
На широчайшей занавоженной площади Сенного базара, там, где происходили рукопашные схватки, теперь лежали только трупы корниловцев. Свои уже были убраны.
Просторная Кузнечная улица, наполовину вымощенная булыжником, а с правой стороны ярко зеленеющая густым спорышом, выглядела еще совсем по-фронтовому.
На углу Гривенской стояла батарея из четырех шестидюймовых орудий. Вид у артиллеристов был чрезвычайно гордый: мол, поработали на славу. Ухлопали самого Корнилова!
В сторону кожзаводов по широкой Кузнечной шло немало женщин, стайками бежали мальчишки. Женщины, по-видимому, разыскивали среди убитых мужей, братьев, женихов, не вернувшихся с поля брани. Кое-где уже слышались душераздирающие вопли и причитания.
Артиллерийские казармы, находившиеся между пригородом и городом, оказались в центре самых ожесточенных схваток. Здесь, на улице и во дворах вокруг, земля, изрытая глубокими воронками, была усыпана искривленными, зубастыми, колюче-цепкими осколками.
В зеленой траве, побуревшей от засохшей человеческой крови, блестели неразорвавшиеся ручные гранаты, торчали шрапнельные стаканы, сотнями валялись расстрелянные пустые гильзы, консервные коробки, пулеметные ленты. Белели клочки ваты и обрывки бинтов в ярко-красных пятнах крови. Многие убитые лежали в маленьких индивидуальных окопах, похожих на неглубокие могилы. Заборы, ворота, ставни, домишки были побиты картечью, пулями. Под заборами вповалку лежали убитые.
В длинном рве Глаша увидела юнкеров второго пулеметного взвода, которые держали фронт до самого рассвета и совсем недавно вместе с командиром штабс-капитаном Огневым были заколоты штыками красноармейцев.
Не подозревая, что несколько часов тому назад Ивлев разговаривал с ними, зарисовывая их в альбом, Глаша очень внимательно оглядела каждого пулеметчика, а у трупа ростовского студента Любимова, на котором белела чистая сорочка с накрахмаленным воротником, даже остановилась, не понимая, почему, несмотря на размозженное лицо, грудь и ворот сорочки сохранили снежную белизну.
Группа пожилых женщин подошла к убитым, начала пинать их ногами:
— У-у, проклятущие! У-у, кадеты!
Понимая, как дико вымещать злобу на трупах, Глаша сказала:
— Стойте, гражданки! К чему такое неистовство?
Видя на груди ее алый бант, пышно завязанный, а на руле велосипеда красный флажок, женщины смущенно остановились.
— А ты, товарищ комиссарша, погляди, сколько наших они положили!
— Вижу, но и мы их немало… Вон, посмотрите на траншею, что на улице перед артиллерийскими казармами. Она вся полна офицеров.
Потом, ведя рукою велосипед и шагая, Глаша среди убитых, разбросанных на булыжной мостовой, узнавала гимназистов, студентов, юнкеров, которых еще месяц назад встречала на Красной. Прежде бравые, гордые, а сейчас исхудавшие, запыленные, они лежали с серыми лицами, навеки сомкнув дочерна запекшиеся губы.
«Ни чести, ни славы вам. Вот даже родители боятся прийти подобрать вас», — думала Глаша, страшась увидеть среди убитых Ивлева.
Обойдя почти все улицы кожзаводов, она вскоре покатила по Елизаветинской дороге к ферме. Здесь то и дело встречались всадники с красными ленточками, вплетенными в конские гривы. Где-то за Елизаветинской бухали пушки.
«Наверное, уже добивают окруженных там корниловцев!» Глаша нажала на велосипедные педали.
Когда же осмотрела дом на молочной ферме, комнату, в которой был убит Корнилов, позиции, которые занимали корниловцы, стало ясно: сражение за Екатеринодар было событием далеко не местного характера и значения.
В этом пятидневном сражении решалась судьба не только Екатеринодара, Кубани, красных войск Северного Кавказа, Корнилова, Добровольческой армии, но и судьба будущего России. Здесь старое, сконцентрировав почти весь цвет русского офицерства, лучших и наиболее боевых генералов, делало судорожные усилия, чтобы повернуть колесо истории вспять. Здесь впервые за все время гражданской войны в бешеных кровавых схватках померились силами старая и новая Русь — со всей ожесточенностью, какая была возможна. Здесь корниловцы не жалели жизни и крови. Наконец, здесь был сражен Корнилов, имя которого делали знаменем Добровольческой армии и всего белого движения. Такого популярного и авторитетного вожака вряд ли они теперь найдут. Значит, снаряд, угодивший в белый домик фермы, попал в самое сердце русской контрреволюции. И быть может, будущие историки на полных основаниях приравняют удачный выстрел по домику фермы к другим значительным выстрелам русской революции, предрешившим многое в ходе всей гражданской войны.
По голубому простору весеннего неба неслись с юга белые разлохмаченные облака с сияющими от солнца краями. Упругий ветер, пахнущий теплом и влагой южных морей, многообещающе пел в ушах, овевал лицо и, казалось, готов был превратить Глашу в этакую быстрокрылую ласточку, способную мчаться над зеленеющими полями и цветущими садами вместе с нарядно белыми облаками…
В самом деле, обогнав многих пеших и конных воинов, Глаша вскоре уже кружила по улицам Елизаветинской.
В ограде церкви подле разрытой могилы толпился народ.
— Он самый и есть! — сказал один из золотаревских вояк, заглядывая под крышку гроба. — Вишь, во рту блестит: золотой генеральский зуб!..
Значительная часть сорокинского отряда, преследуя остатки корниловцев, ушла из станицы, однако в самой Елизаветинской раздавались винтовочные выстрелы. Это золотаревцы расстреливали на месте юнкеров, отставших от своих частей.
Возле школы, в которой было оставлено более двухсот раненых, собралось немало екатеринодарских женщин. В толпе какие-то типы кричали:
— Чего стоим? Надо потоптать гадов!
Несколько почтенных стариков из елизаветинских казаков, которым атаман Филимонов строго-настрого наказал уберечь раненых от расправы, растерянно стояли у высокого школьного крыльца.
— И этих бородатых снохачей, прихвостней кадетских, надо зараз прикончить!
Глаша, соскочив с велосипеда, принялась решительно расталкивать сгрудившуюся толпу:
