Заре навстречу (Роман) - Попова Нина Аркадьевна (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
Обогнув угол заводской стены, Ярковы, чтобы сократить дорогу, решили пересечь дровяную площадь. Она лежала в выемке. Здесь были склады нефти, керосина, стояли штабеля дров для пудлинговых печей, хранился торф, уголь. По ночам дежурил старик сторож. Красногвардейцы делали обход несколько раз в ночь. Курить было строго запрещено.
Проходя по борту выемки, Роман заметил, как во мраке площади, где смутно белели только длинные поленницы, ярко вспыхнул огонек.
Он подумал, что кто-нибудь из охраны не вытерпел, закурил… Но тут же в голову ему ударила мысль о поджоге. Не сказав ни слова, он спрыгнул вниз и с револьвером в руке побежал между штабелями торфа, скорее угадывая, чем видя темные и смутные очертания человеческой фигуры. Руки поджигателя, должно быть, дрожали — слышно было, как мелко постукивают спички в коробке. Что-то неясно белело у штабеля — свиток ли бумаги, береста ли.
— Стой! — закричал Роман. — Руки вверх!
Поджигатель бросил спички, прыгнул за штабель. Роман выстрелил. К нему уже бежали красногвардейцы, а дед-караульщик, одурев, лупил в чугунную доску.
Началась погоня по темным «коридорам» между штабелями… поиски под навесами, крики: «Вот он, вот!» — и снова поиски… Наконец увидели: ловко, как обезьяна, злодей карабкается по стене разреза. Роман еще раз выстрелил. Поджигатель вскрикнул от боли, но продолжал лезть. Так бы он и ушел, если бы не задержали его рабочие, которые шли в ночную смену.
Поджигателя поволокли к заводу. В свете заводского фонаря с него сорвали шарф, скрывающий лицо. Перед ними был Степка Ерохин.
— Кто тебя купил, гад? — тряс его за плечи Роман.
Степка кряхтел, молчал.
— Вот пырну штыком — заговоришь, — пригрозил Володя Даурцев. Глаза у него округлились, он готов был ударить… Роман удержал его.
— Смотря, анархию брось!
— Да, дядя Роман!..
— Ничего не «дядя»! Ты боец Красной гвардии… следи за собой!
— Расстрелять его, гада!
Роман вызвал милицию. Пошли на дровяную площадь, чтобы составить акт о попытке к поджогу. Но сколько Роман и Володька с товарищами не искали, нигде они не нашли ни брошенного коробка со спичками, ни свитка бересты. Ясно было, что пока ловили и вели Степку, кто-то уничтожил все следы.
На допросе Степка показал, что он и не думал поджигать, а только закурить хотел. В кармане у него нашли спички, папиросы. Никакую он коробку не бросал, бумаги или бересты не видал. Роман Ярков по злобе показывает на него… А убегал он — боялся, что Роман с товарищами, пьяные, изобьют его. Зачем на площади был? Да солдатку Дарешку поджидал, пусть ее спросят, так или не так. Спросили солдатку. Она подтвердила.
И Степка отделался несколькими днями ареста.
После Февральской революции крестьяне Западного и Южного Урала стали захватывать земли помещиков и кулаков-хуторян. На Среднем Урале бедняки боролись главным образом за леса и покосные земли.
Ключевские крестьяне весной захватили лес, а в конце лета — лога, где прежде были их покосы, отнятые заводоуправлением.
Оттягав эти лога в тысяча девятьсот двенадцатом году, владельцы провели изыскания и начали строить прииск, набирать рабочих.
Окрестные жители, знакомые с рудничной и приисковой работой, шли на новый прииск неохотно. Все знали, каково живется приисковому рабочему, — слава богу, нагляделись и сами натерпелись!
Россыпи здесь залегают на глубине от трех до восьми сажен. Шахты сырые, сверху каплет. Вылезет мокрый забойщик в зимнюю пору — обледенеет, пока до казармы добежит.
Жить в казарме без привычки ее всякий согласится.
Казарма строена из тонких бревен, проконопачена плохо. С пола холодит, от стен дует, а потолка нет, и крыша чуть дерном покрыта.
Такую же казарку построили владельцы на новом прииске Часовом. Срубили дом для смотрителя и служащих. Отрыли пласты, начали вскрышные работы. До половины выстроили здание промывочной фабрики… да на том к остановились.
Началась война, мобилизация. Рабочих стало находить труднее. А тут умер старый владелец, наследники перессорились, начали выгонять из заводоуправления старых работников, ставить новых… и прииск Часовой заглох, запустел. Узнав, что ключевские крестьяне захватили лога, выехал к ним новый управитель завода. Крестьяне разговаривать с ним не стали.
— Не о чем судить! Наша земля! Дедовская! Теперь слобода и — катись отсюдова колесом, пока цел!
Управитель обратился к уездному комиссару Временного правительства.
Комиссар решил послать в Ключи Котельникова.
— Вас они уважают, верят вам. Убедите их, что нельзя самочинно захватывать землю… Надо отдать ее владельцам! Пусть ждут Учредительного собрания. На всякий случай я распорядился: во вашему вызову немедленно будет выслана воинская команда.
Котельников самонадеянно сказал:
— Не потребуется!
Увлекшись своей «политической деятельностью», Котельников давно не заглядывал в Ключи. По дороге с полустанка он с наслаждением принюхивается к лесным запахам, любовался предосенней пестротой перелесков.
Семен Семенович ехал в превосходном настроении. Он чувствовал свою значимость, свой вес, предвкушал радостную встречу с односельчанами, с родными. Он давно не видался с матерью. Старушка не заглядывала к сыну в город с той поры, как поняла его отношения с квартирной хозяйкой. Разбил он лучшую ее мечту о доброй невестке, о внучатах.
«Какая уж теперь сноха, какие внучата, — тихо пеняла старушка, — забрала тебя в руки старая модница!»
Подремав под звон бубенчиков, Котельников разговорился с возницей.
Узнал, что ключевские мужики сколотили артель, работают на прииске артельно. Главари у них — солдат Чирухин да Ефрем Самоуков. Сами получают немного, все почти сдают государству, Советам. Мечтают, что им разрешат драгу построить, промывочную фабрику достроить. Почти все туда переселились, торопятся больше успеть сделать до зимы.
— Что и делают! Эвон как пластают!
Увидев Большую сосну, Семен Семенович приказал вознице свернуть на лога. Ему захотелось прежде посмотреть на прииск, а уж потом собирать сходку.
Он ехал по лесной дороге, пестрой от солнечных бликов, и вспоминал, как в двенадцатом году скакал верхом по этой дороге… задыхался, рыдал оттого, что лога незаконно отошли к заводу. Теперь ему приятно было вспомнить о своем «бескорыстном служении народу».
Лес кончился. Блеснула Часовая. Завиднелась вдали знакомая дымчатая гряда гор… Но место, где когда-то травы росли по пояс и до самой страды стояла зеленая тишь и глушь, нельзя было узнать.
Широкой длинной рыжей полосой тянулся разрез, в котором копошились мужики и парни — копали пески, нагружали одноколесные тачки и палубки, стоящие на дорогах. Сильные, рослые ключевские девицы погоняли лошадей и возили вручную тачки.
Вода из Часовой по желобам текла на машерты — самодельные вашгерды старателей. Женщины ровняли песок, баламутили воду.
По всему логу трава была исхожена, вытоптана, выжжена кострами. Темнели отверстия пробных ям и заброшенных шурфов, глинистые края которых поросли высоким малиновым кипреем.
На пригорке стояла контора, а против нее, на другом скате, — казарма. Стены этих зданий не успели потемнеть. Кое-где по склону лепились шалаши — балаганы.
Котельников невольно залюбовался широкой картиной артельного труда. Народ работал весело, согласованно… Но вдруг Семен Семенович вспомнил, зачем его послали. Нехорошо стало у него на душе. Он подумал, что лучше, пожалуй, уехать, пока его не заметили, но было поздно. Его увидели, узнали. Побросали лопаты, тачки, пехла [5], устремился к нему народ.
— Семен Семенович! С приездом!
— Милости просим!
— Наша взяла, Семен Семенович!
— Отняли мы лога-то! — спешили порадовать мужики своего верного ходатая и печальника.
Они ждали: обрадуется, расплывется в улыбке, начнет трясти, пожимать руки, хлопать по плечам: «Так, так, друзья мои! Чудесно! Великолепно!» А он стоял с похоронным видом, молчал.
