Поморы - Богданов Евгений Федорович (читать полную версию книги TXT) 📗
— С Авдотьей? — Фекла чуточку смешалась. — Обыкновенные отношения. Как со всеми…
— Из за обыкновенных отношений она пакости делать не будет. А камни в проруби опускала именно она. Есть честные люди, сообщили куда следует.
Фекла вспыхнула:
— Так и разбирайтесь с ней сами Я-то при чем? Ведь я-то никому не вредила! Зачем мне допрос устроили?
Митенев вздохнул с сожалением.
— Это, Фекла Осиповна, не допрос, а беседа по душам. Мы бы хотели, чтобы вы на собрании рыбаков разоблачили Тимонину, подали всем пример бдительности и дисциплинированности.
— Мне выступать неловко. Кто вам сообщил, тот пусть и разоблачает.
Митенев поморщился с видимой досадой.
— Жаль, Фекла Осиповна, что вы так неискренни. Члену правления колхоза такое не к лицу. Мы, — он все нажимал на это мы, и Фекла невольно подумала кто же стоит за этим множественным числом. — Мы вами недовольны. Вы наверняка дали Тимониной обещание не выдавать ее. Но ведь взбучку ей все же устроили? Уж я то знаю ваш характер!
Откуда ему и про взбучку известно? — Фекла посмотрела на улыбающегося Митенева испуганным, остановившимся взглядом, но тут же решила: На пушку берет, по догадке.
— Про какую взбучку и про какое обещание вы говорите?
— Это вам лучше меня известно. Ладно, кончим этот разговор. — Митенев встал, прошелся по крошечному кабинету — невысокий, кряжистый, с редкими седыми волосами на затылке и совершенно голым теменем. — Времена нынче тяжелые. Пользуясь тем, что немцы напали на нас, всякая нечисть поднимает голову. Не забывайте о бдительности, Фекла Осиповна. А с этим делом мы как-нибудь разберемся до конца.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
В середине декабря из Унды в Архангельск вышел рыбный обоз из двенадцати подвод. На десяти санях везли мороженую навагу, упакованную в плетеные короба, а на двух, замыкавших обоз, — корм для лошадей. Сопровождали подводы Ермолай, исколесивший в своей жизни немало тундровых и лесных путей дорог, Фекла Зюзина и Соня Хват. Обозников снабдили продуктами на две недели и винтовкой с патронами.
Ермолай распорядился:
— Ты, Феклуша, девка смелая, опытная. Тебя — в конец обоза. Что случится — кричи, бей в колотушку, я и услышу. А тебе, Соня, место посередке.
Малоторенный зимник проходил по рекам: Ундой до самых верховьев, а там — через небольшой, в два-три километра водораздел — до Сояны. Иной дороги не было, всюду леса, непроходимые болота с кустарниками. В летнюю пору — путь только водой. Этот зимник именовался новым. В довоенное время в Архангельск ездили через Долгощелье или Мезень на Нисогору — село возле Лешуконья, потом на Пинегу, а дальше — по Северной Двине. Новая дорога сокращала путь на добрых полсотни верст. Поздней осенью, в конце ноября, по перволедку проходили тут небольшие обозы, но после них выпадал снег, и путь пришлось прокладывать почти заново. Хорошо, что снегопадов было немного.
Обоз двигался медленно по извилистому речному руслу, сжатому с обеих сторон ельниками. До самой Кучемы на десятки километров ни единой деревеньки. Ветхие охотничьи и сенокосные избушки и то редки. Расстояния такие, что черт мерял-мерял, да и веревку потерял.
Унылая в своей бесконечности и в томительном безлюдье равнина. Кони шли тихо, помахивая обындевевшими мордами, снег местами чуть не по брюхо. Переднему, самому крепкому и выносливому мерину, который проминает дорогу, приходилось совсем туго. Ермолай еще в начале пути уменьшил ему воз, переложив часть клади на задние сани.
Погода стояла ясная, без облачности и снегопада. Поджимал мороз. Ночами в небе крупные звезды — словно колотые льдинки. Среди них — большая голубая луна, холодная, равнодушная, пялилась на усталый обоз и словно поддавала оттуда, из бездонной чернети неба, холоду. На возу при таком морозе не усидишь, да лошадям и так тяжело. Обозники шли пешком: впереди Ермолай с винтовкой за спиной, словно солдат ведет за собой всех, в середине — Соня — то подбежит, то притомившись, станет на полозья саней, как озорун-мальчишка, подкатится — и опять бежит. Фекла шла размеренно, напористо за последней подводой.
Ночь застала путников в пустынном месте посреди реки. Ермолай, остановив мерина, крикнул:
— Прива-а-а-а-ал!
Обоз повернул к берегу. У кромки густого чернолесья с приземистыми одинокими елями распрягли лошадей, привязали их к саням, дали сена. Ермолай отправил Феклу и Соню искать сушняк для костра, а сам, скинув полушубок, принялся вырубать пешней прорубь, чтобы достать воды для лошадей.
Запасли на ночь дров: Фекла действовала топором за хорошего мужика, расчистили под деревом снег, развели огонь. Ермолай добрался до воды: стали поить коней. К костру наносили елового лапника, заварили крупяную похлебку с комбижиром и луком, вскипятили чай. Все делали молча — устали, еле ноги волочили. Когда поели да напились чаю, малость повеселели. Ермолай аккуратно, чтобы не просыпать ни крохи драгоценной махорки, скрутил цигарку и оглядел темный лес вокруг.
— Вот, девоньки, и ночлег. На мягкой постели, под звездочками, одним словом, на лоне природы… Я промеж вас лягу — теплее будет.
— А обоз кто будет сторожить? — спросила Фекла.
— От кого? На добрую сотню верст — ни души.
— А волки? — подала голос Соня. — Могут напасть. Сторожить будем по очереди. Давайте, я первая.
Ермолай завернулся в тулуп и, щурясь на пламя костра, успокоил девушек:
— Волки, конечно, могут быть. Но ведь лошади-то у меня как поставлены? В круг! Мордами друг к другу, а задами в стороны. Ни один волк не сунется, задними копытами мигом брюхо распорют. Кованые! Спите без забот. Дай-ко я вас укрою. — Он старательно укутал их овчинными тулупами. — Приятных снов!
А сам поудобнее устроился у костра, положив винтовку на колени. Долго сидел так. Потом сходил к лошадям, проверил, на спинах ли у них попоны, подкинул сена и вернулся на место.
Утром, позавтракав и напоив коней, снова пошли мерять версты.
Когда миновали Кепину, на обоз обрушилась метель. Ветер пронизывал насквозь, переметал дорогу, покрывая лед плотными застругами. Лошади выбивались из сил, и приходилось делать остановки чаще.
На пятые сутки поздним вечером обоз стали преследовать волки. Фекла и Соня размахивали зажженными смоляными факелами, Ермолай палил из винтовки. Кони храпели и рвались вперед из последних сил. Огнем и выстрелами волков отогнали, однако ночь на привале провели беспокойно, почти не спали.
Наконец обоз подошел к Архангельску. Вконец измотавшиеся, усталые, уже в потемках добрались до рыбной базы. Городские дома с окнами, затененными светомаскировкой, были неприветливы, словно нежилые…
Старинный поморский Архангельск стал прифронтовым городом, приобретя в военное время особенно важное значение как морской порт. Еще до войны сюда приходили иностранные корабли за лесом со всех концов света, от причалов наши пароходы отправлялись в Атлантику, в Арктику и Северным морским путем на восток. А теперь, когда балтийские и черноморские порты были захвачены или блокированы фашистами, а Мурманский из-за близости к фронту был закрыт, Архангельский порт по-прежнему давал выход в Атлантику. Из Мурманска сюда перевели большую часть транспортных судов. Немцы захватили южный участок Кировской железной дороги, и сообщение Мурманска с Архангельском установилось через Кандалакшу. По смешанному железнодорожно-водному пути наши войска, сражавшиеся в Заполярье, получали боеприпасы, продовольствие, пополнение. Все сколько-нибудь пригодные суда, вплоть до буксиров и рыбацких ботов, доставляли воинские грузы.
Если в мирное время зимой навигация здесь почти закрывалась, то сейчас порт перешел на круглогодовую работу. Еще в конце августа 1941 года на Двину пришел первый союзнический караван с импортными грузами, а в октябре — второй. Третий караван встречали уже зимой, когда в Белом море стояли льды. Путь для транспортов пролагали ледоколы.
