Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс (мир бесплатных книг TXT) 📗
— Уезжай! — глухо сказал султан Касым Бурундуку, и тот на этот раз не стал ничего больше говорить…
Не прошло и месяца, как вожди и старшины казахских родов подняли на белой кошме султана Касыма. Его, как и положено, омыли в молоке сорока белоснежных кобылиц и провозгласили ханом…
К весне следующего года, когда хан Касым готовил свои аулы к перекочевке на джайляу в Улытау, к нему прибыла группа жителей Сайрама во главе с посланником хакима. Они просили о принятии в подданство, потому что не могли самостоятельно оборонять город от всех желающих разграбить его в это смутное время. Так как город издавна принадлежал Белой Орде и подавляющее большинство его жителей были кровно связаны со степью, горожане решили возвратиться именно под булаву Касым-хана. Они сказали, что раньше не сделали этого только из-за боязни перед Бурундуком.
Вскоре Касым-хан с огромным войском вошел в Сайрам, город стал подчиняться ему. Касым продолжал продвижение в Северный Туркестан по направлению к Ташкенту. Завет отца своего Джаныбека, помнил он: не может существовать казахское государство без своих южных городов. Долгая и жестокая предстояла борьба, но другого выхода не было…
Прежде всего новый хан наладил отношения с соседним Моголистаном. Еще при Джаныбеке породнилась его семья с ханом Моголистана Жунусом. Один из сыновей Джаныбека был женат на дочери Жунуса, той самой отчаянной Султан, что спасла когда-то три тысячи чистокровных коней отца ценою ночи, проведенной в юрте султана Касыма. Когда муж Султан умер, по древнему казахскому закону, она перешла в дом его брата — султана Касыма. Наконец-то исполнилась ее мечта — она стала женой Касыма!
Одного не знала прекрасная Султан, что через пятнадцать лет не станет хана Касыма, она уедет в Моголистан к своим родным и вскоре будет в четвертый раз выдана замуж за ненавистного ей с детства кашгарского правителя, над которым когда-то она жестоко посмеялась за его уродство.
Роды, кочующие вдоль Чу и Таласа, признали пока хана Касыма. И по примеру своего отца он настойчиво принялся восстанавливать единую Белую Орду. Снова ко всем казахским родам и племенам поскакали гонцы с призывом к объединению.
Тем временем события развивались своим чередом. Происходило все так, как предсказал еще Джаныбек. Покорив всю Среднюю Азию и по-прежнему не видя чересчур агрессивных действий со стороны Белой Орды, Мухаммед-Шейбани отложил дальнейшее завоевание степи Дешт-и-Кипчак и все свои помыслы устремил на Иран и прилегающие к нему страны. «Когда везет человеку, брошенный им камень катится в гору». То же происходило и с Мухаммедом-Шейбани. Одно сражение за другим выигрывал он, пока окончательно не отнял у Ирана Хорасан и Герат. Но ему все было мало, и он продолжал испытывать свое счастье. Мухаммед-Шейбани повернул свое войско к Памиру, рассчитывая легко справиться с горными, недостаточно хорошо вооруженными племенами. Но горные жители, знавшие как свои пять пальцев все тропы, оказались неуловимыми для регулярного войска. Не привыкшие к головокружительной высоте
и турьим тропам, лашкары срывались вниз и погибали на чудовищных камнях. Все пропасти были усеяны костями.
Лишь к осени выбралось войско из тысяч ущелий. Больше половины осталось в горах, и ни одной лошади не было у лашкаров. На беду пошли дожди, и великое множество людей утонуло в разлившихся реках. Сам чуть живой от тропической лихорадки, Мухаммед-Шебани с остатками своей армии еле добрался до Хорасана…
Нет, это не было уже грозное войско, перед которым трепетала недавно вся Средняя Азия. Жалкие скелеты, качающиеся от ветра, пришли наконец в Мерв. Лашкары, при одном имени которых переставали плакать дети, превратились в беспомощное сборище оборванцев. Даже оружие побросали они по дороге, и теперь несколько женщин с кочерыжками могли бы разогнать эту армию. Понимая, что пользы от такого войска мало, Мухаммед-Шейбани распустил всех по домам, чтобы дать подкормиться. Лашкары разбились на множество мелких шаек и разбрелись по всей Средней Азии, грабя, убивая и сея смуту…
В этот момент, не без подсказки со стороны хана Касыма, и появился под стенами Мерва шах Исмаил, владетель Ирана. Ничего не оставалось делать Мухаммеду-Шейбани, как принять сражение. Вот как говорили об этом историки: «Кто заставляет пить до дна чашу шербета предсмертной агонии, тот напьется сам этой отравы… Его предсмертная чаша переливалась уже через край, птица счастья улетела с его макушки, острый кинжал его притупился, потеряв былую остроту. Сколько заставлял он пить из чаши смерти других, столько же и сам отведал!..»
В этом сражении, намного не дожив до возраста своего деда Абулхаира, погиб в поединке с молодым шахом Исмаилом хан Мухаммед-Шейбани. Что ни год вторгался он в пределы Ирана, принося неслыханные страдания его народу. Теперь шах Исмаил приказал изготовить из черепа завоевателя чашу для пиров, и, как говорят в народе, вино из этой чаши становилось слаще…
А в это время хан Касым продолжал сплачивать казахские роды в единое государство и создавать регулярное войско. И хоть немало приходилось ему воевать, усиления своего ханства и его влияния в Средней Азии добился хан Касым не войнами, а умелой, сдержанной и выжидательной политикой. Продолжая дело отца, он медленно, но верно отвоевывал северотуркестанские города. Только накануне своей гибели Мухаммед-Шейбани распорядился о недопущении кочевников в степи Дешт-и-Кипчак на базары Туркестана. Тех, кто продавал им что-нибудь, ждало наказание, вплоть до лишения жизни. Так дальше продолжаться не могло.
И вот время пришло!..
День выдался ясный, солнечный. Осенний легкий ветерок шуршал пожелтевшей травой. В окружении ведущих казахских батыров всех родов и жузов стоял Касым-хан на крыльце своего дворца в Созаке.
Трехсоттысячное конное войско, на треть уже регулярное, ждало сегодня ханского знака, чтобы двинуться на врагов, которые снова появились на границах казахского ханства: с востока и юга — войска китайского богдыхана, ойротского контайчи, тимуридов, с запада — отряды крымских, ногайлинских и прочих султанов…
Касым-хан медленно обвел взглядом выстроившиеся войска. Казалось, от одного конца степи до другого неподвижно застыли железные квадраты готовой пройти перед ханом конницы, сверкали на солнце ровные ряды стальных пик, литые щиты были заброшены за спины воинов.
И вдруг, нарушая все правила, вынесся откуда-то из синей степи небольшой отряд. Во главе его скакал огромный батыр в черном панцире. Капюшон покрывал его лицо, и только узкая щель у глаз оставалась открытой. Хан сразу узнал всадника, и лицо его озарила улыбка.
— Орак-батыр!..
— Одноглазый батыр!..
Знакомое имя прошелестело по всему войску из конца в конец. «Да, если Орак-батыр захотел принять участие в походе, то это хорошее предзнаменование, — подумал Касым-хан. — Стало быть, мое дело по душе народу!»
Так и открыл воинское шествие Орак-батыр, и, хоть не очень ровным строем проехал мимо его отряд, хан Касым и все стоявшие с ним батыры и военачальники подняли руки в воинском приветствии…
А следом уже мчались квадраты регулярной конницы. Касым-хан невольно засмотрелся на юного батыра в зеркальном серебряном панцире на молочно-белом аргамаке во главе одной из тысяч.
— Кто этой? — спросил он у стоящего рядом батыра.
Тот улыбнулся.
— Разве так давно не видели вы своего сына Хакназара, мой повелитель-хан?
Ни слова не промолвил Касым-хан, только в глазах его загорелся едва заметный огонек. Он словно предвидел будущее.
В течение восьмидесяти лет сражались казахские ханы за города Северного Туркестана. И только что проскакавший мимо юноша — будущий хан Хакназар — освободит полностью северотуркестанский вилайет и перенесет свою ставку в Яссы. При нем произойдет окончательное размежевание казахской степи на три жуза и воссоединение их в едином ханстве с киргизами…
