Первый генералиссимус России (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
В этот день, точнее, в эту ночь были резаны не только бороды, но и полы длинных боярских кафтанов.
И хотя Шеин от всего случившегося в его доме не знал, куда прятать свои глаза, праздник, по мнению государя, удался, как нельзя лучше. Все вдоволь насмеялись и повеселились. А те, кто стал объектом насмешек и шуток, похожих на издевательство, сами виноваты. Нечего было являться на новогодний пир с грузом прошлых веков.
ЭПИЛОГ
После памятного новогоднего праздника интерес царя к Алексею Семеновичу пропал.
Сначала государь долгое время был занят собственным розыском по делу мятежных стрельцов. Более 1700 несчастных было свезено в Москву и Преображенское. В Преображенском приказе Ромодановского было оборудовано двадцать застенков для пыток и допросов. И если Шеин в свое время, к огорчению «князя-кесаря» Федора Юрьевича, особого интереса присутствовать при допросах не проявил, то государь испытывал болезненное желание личного присутствия при пытках и допросах.
«Не государево это дело — смотреть на мучения людей, — рассуждал сам с собою Шеин. — И без него есть, кому заниматься сим прискорбным делом». Но вслух о том — Боже упаси!
Потом была показательная недельная казнь «государственных воров», когда ежедневно более сотни бывших стрельцов лишались живота своего. Тела казненных, иногда уже обезглавленные, развешивались по Белому и Земляному городам и у съезжих изб четырех возмутившихся полков. Несколько было повещено и у ворот Новодевичьего монастыря, напротив кельи Софьи.
Вместе со стрельцами подверглись казни и полковые попы, то ли не сумевшие, то ли не пожелавшие словом божеским удержать своих чад от бунта. Вот и разделили пастыри последнюю участь с неспокойной паствой своей.
Кто-то надоумил патриарха Адриана вступиться за осужденных. Вышел Адриан печалиться к месту казни в Преображенском с иконой Богородицы. Но Петр Алексеевич так гаркнул на старца, что у того и руки, и ноги затряслись.
«К чему эта икона? — брызгая слюной, бешено вращая налившимися кровью глазищами, нервно дергая кадыком, гневался государь на первосвященника. — Разве твое дело приходить сюда? Убирайся скорее и поставь икону на свое место! Быть может, я побольше твоего почитаю Бога и Пресвятую Его Матерь… Но я исполняю свою обязанность и делаю богоугодное дело, когда защищаю народ и казню злодеев, против него умышлявших».
Со времен царя Ивана Васильевича Грозного никто так не рыкал на первосвященников.
«Антихрист, чистый антихрист, — зашептались сквозь слезы и причитания родственники казненных. Патриарх же, сгорбившись пуще прежнего, стал удаляться от места казни. Смотреть на происходящее было жутко. Невыносимо жутко.
За казнями были пострижения Софьи Алексеевны и Марфы Алексеевны в иноческий сан. Та же участь постигла и супругу царя — Евдокию Федоровну. И не было больше в миру этих царевен и царицы. Только черницы Сусанна, Маргарита и Елена томились под неусыпной стражей из солдат в женских монастырях.
Последней каплей в разрыве добрых отношений с государем стала грубая выходка Петра Алексеевича на дне рождения у Лефорта. Кто-то из «доброхотов», возможно, сам Лефорт, шепнул царю, что главный генерал, оставаясь без государева пригляда, за мзду выдавал свидетельства на чины — полковникам, майорам и капитанам.
Петр Алексеевич, поверив, пришел в такую ярость, что весь затрясся. Выхватив шпагу, он с такой силой ударил ею по столу, что вся посуда, жалобно звякнув, тут же покинула столешницу.
«Вот так точно я разобью и твой полк, и тебя самого! Да еще кожу с вас сдеру! — топая ногами, брызжа слюной, кричал на Шеина потерявший над собой контроль государь. — Вор! Мерзавец! Мздоимец!»
Алексей Семенович попытался объяснить, что никаких денег ни с кого не брал, что майорское звание он дал только Семену Акимову, переведенному из потешного Семеновского полка в обыкновенный солдатский. Ну, а лейтенантскую должность дал младшему брату Семена, имя которого, хоть убей, не помнит. Но они-то верно служат государю.
«Нет за мной тяжких грехов. Не виновен я», — пытался оправдаться Шеин. — «А-а, ты еще и невиновен, — замахнулся уже не по столу, а на самого «генералиссимуса» шпагой царь. — Убью!»
И точно бы убил, если бы не вступились Никита Зотов да Федор Ромодановский, загородив собой поблекшего побледневшего Шеина. Пришел на помощь и Лефорт, получивший удар шпаги по собственной руке, едва не лишившись пальцев. Слава Богу, что поблизости оказался Алексей Данилович Меншиков, который только и смог успокоить рассвирепевшего самодержца.
Отойдя от гнева, Петр Алексеевич потом, как ни в чем ни бывало, пропировал всю ночь. А вот Шеину после всенародной экзекуции было не до пиров и веселья.
С того памятного вечера Шеина больше на пиры и торжества не приглашали. Он не был официально лишен своего главенства в армии, но его никуда не посылали, словно позабыли о его существовании.
В декабре месяце государь, взяв с собой Лефорта и Федора Алексеевича Головина, отбыл в Воронеж. Там, несмотря ни на что, продолжался строиться флот. Один за другим спускались на воду боевые корабли. Уже даже не тридцатишестипушечные, а сорока и сорокашестиорудийные.
Алексей Семенович скучал без дела и тихо угасал от невесть какой болезни. Приглашаемые им немцы-врачи выстукивали, выслушивали его через деревянные трубочки с раструбами — и пожимали плечами: «Вроде бы, здоров…» Иногда пускали кровь, иногда прописывали какие-то микстуры. Но лучше не становилось.
Чувствуя, что жить осталось не так уж много, через Федора Ромодановского «пристроил» сына Сергея, которому шел четырнадцатый год, в Преображенский гвардейский полк прапорщиком. Отправляя на службу, напутствовал кратко: «Служи верно, сын. Не посрами род наш».
В следующем году один за другим умерли генерал Гордон и адмирал Лефорт — первые сподвижники царя.
Петр Алексеевич откровенно переживал такую утрату. Но горевать долго не приходилось — жизнь продолжалась и требовала государевых забот и действий.
Генерал-адмиралом стал боярин Федор Алексеевич Головин, активный участник «Собора». Он же являлся и главой Посольского приказа. И вскоре получил только что учрежденный царем орден Андрея Первозванного, став первым кавалером этого ордена.
Федор Головин был лет на десять постарше самого Шеина. И не очень-то при правительнице Софье Алексеевне преуспел в посольских делах с Китаем, но вот сумел выбиться в наипервейшие при Петре Алексеевиче.
«Что ж, большому кораблю — большое плавание, — отметил сей факт Шеин. — И меньше подводных течений и скал. А мне пора завершить свой Журнал Азовского похода.
Алексей Семенович болезненно переживавший необъявленную опалу. Несколько раз порывался пойти к царю и объясниться. Даже доходил до государевых палат. Но всякий раз, по совету Меншикова, говорившего, что Петр Алексеевич не в духе и «лучше его не раздражать», возвращался домой.
Чтобы вынужденное бездействие не так тяготило, писал и переписывал «Журнал», в котором вел сказ о походах русских армий к Азову. Устранял помарки и неточности, вносил дополнения и уточнения. А еще мечтал увидеть свое детище напечатанным, даже денежки приготовил. Только жизненные соки иссякли.
12 февраля 1700 года Шеина Алексея Петровича не стало. Ему едва исполнилось тридцать восемь лет.
Несмотря на занятость и охлаждение к генералиссимусу, царь Петр, счел возможным лично присутствовать при погребении Шеина. Он же произнес краткую речь на могиле.
Хоронили Шеина, как и прочих соратников Петра Алексеевича, в Троицко-Сергиевской лавре. Здесь, по замыслу самодержца, должен был со временем появиться пантеон его сподвижников.
Народу собралось немного: сын, дворовые слуги, несколько бояр, представители полков, которыми некогда командовал Шеин.
Держась в тени, стояли и сыновья бывшего десятника курских стрельцов Фрола Акимова.
«Когда-то я кричал «Едуть!» — вспомнил майор Семен Акимов, — теперь впору сказать «приехал». Хороший человек… был, — перекрестился он и смахнул предательски навернувшуюся слезу. — Царствие ему небесное и память людская».
