Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович (книги бесплатно без регистрации txt) 📗
9
Раздался глухой удар, и кто-то с болезненным стоном рухнул рядом с Савмаком. Дверь опять заскрипела, свет исчез, и ключ звякнул в замке.
– О-ох! – протянул каким-то вымученным тоном новый узник. – Ты здесь, Савмак?
– Лайонак! – изумленно воскликнул тот, узнав друга по голосу. – Тебя схватили? За что? Неужели ты попался?
– Почти что так. Помоги мне подняться. Они мало того, что исхлестали меня, но и тянули на колесе. Ох-хо!..
– Помог бы, да руки у меня связаны и затекли, шевельнуть не могу.
– А ноги?
– Ноги свободны, да что толку, отсюда не убежишь.
– Давай, я попробую правой рукой развязать твои узлы. Правая у меня лучше действует. О-о! Как я ненавижу их, Савмак. Где же скифский царь? Почему он не хочет разрушить этот город неволи?
– И я об этом думаю… Вот узел на спине, я все время чувствовал его… Так-так…
Они возились в темноте, охая и стоная. Наконец Савмак почувствовал, как веревки сначала ослабли, потом свалились на пол. Но стоило ему пошевелить суставами, как страшная боль заставила его вскрикнуть.
– Затекли суставы-то, – пробормотал Лайонак.
Медленно жизнь возвращалась в перетянутые конечности, по коже побежали мурашки, вернулась способность шевелить пальцами. Савмак сразу же принялся осторожно ощупывать товарища, спрашивая, где больно.
– Кажется, они тебе кости не изломали… Ложись вот сюда на солому, я лягу рядом, вместе согреемся… Расскажи – что случилось?
– Рассказ короткий. Подслушал нас этот новый раб Астрагал. Пастух любит говорить громко. Астрагал предал нас.
– Что же говорил Пастух?
– Что в народе все знают о сговоре Перисада с Диофантом.
– Ага! А дальше?
– Ну, его схватили там же, в имении, и сразу вздернули было на колесо. Но почему-то отложили до другого дня. Пастух с помощью одного из рабов бежал и сейчас мутит крестьян.
– Молодец!
– Больше того, сколотил себе отряд и уже поджег овчарни Саклеевы. Овец его порезал, а мясо крестьянам роздал… Сейчас ловят его. Может, уже поймали.
– Пастуха поймали? Нет, Лайонак, не такой он человек, чтобы так просто сдаться. Живым он не попадет им в руки.
– Это верно… А меня сегодня схватили на конюшне… Били, допрашивали: кто, мол, еще говорил худое, с кем встречался Пастух и где… Я сказал, что ничего не знаю… Завтра, наверное, опять начнут пытать…
Они беседовали всю ночь, не смыкая глаз. Утром, когда вновь загремел замок, друзья обнялись.
– Прощай, друг, – сказал Савмак, – кто из нас останется живым – отомстит за другого. Поклянемся кровью добыть свободу рабам и себе!..
– Клянусь!
– А на пытке ничего не скажем.
– Ничего!
– Прощай! Если оба погибнем, Пастух справит по нас тризну.
Савмака вывели первым. Он щурился и шел наугад, подталкиваемый стражами. Его привязали к столбу. Он как бы обнимал связанными руками холодный каменный цилиндр. Двое воинов, с которыми он вчера лишь вместе ел кашу, стали по сторонам и по знаку сотника начали методически хлестать его гибкими вишневыми палками. После двадцати ударов Фалдарн поднял руку и сказал:
– Это тебе небольшой задаток, неисправный и неблагодарный воин. Теперь тебя будут допрашивать другие. Воины, ваше дело закончено, можете уходить.
Воины ушли, явились палачи. Они только что позавтракали, рыгали удовлетворенно и чмокали губами. Пока они разжигали жаровню, гремели железными прутьями и двигали станок с зубчатым колесом, Савмак огляделся. Фалдарн сидел за столом и что-то говорил царским писцам.
Явился Олтак с дандариями. Сотник и писцы поднялись со своих мест.
– Раба буду допрашивать я! – надменно заявил царевич. – Таково указание высоких лиц.
Савмаку показалось, что Олтак преднамеренно сделал ударение на ненавистном ему слове «раб».
Все поняли, от имени каких «высоких лиц» действует самоуверенный дандарий, знали жестокий характер Алкмены и сделали вывод, что дела Савмака совсем плохие.
– Слушай, раб! Говори лишь правду.
– Я не раб! – с возмущением ответил узник, стараясь повернуть голову.
Мышцы на его широкой спине напряглись, багровые полосы ударов стали кровоточить.
Олтак уселся на скамью и оглядел окружающих с язвительным выражением на лице.
– Ты – вскормленник царя, – не спеша произнес он наставительным тоном, – царский нахлебник. С детства ты ел то, что давал тебе царь, – значит, и обязан ему вечной покорностью. Так говорят эллины. Но лишь глупый человек не понимает, что это и есть то же самое рабство.
– Я страж, воин царский.
– Верно. И в то же время раб царя. Вроде домашнего пса, что стережет ворота. Царь волен убить тебя, продать, просто отдать кому-нибудь. Вот и сейчас ты отдан мне, и я могу сделать с тобою все, что захочу.
Довольный сказанным, Олтак рассмеялся, вращая глазами. При неполном освещении он не заметил, что не только Савмак, но и писцы, даже сотник внимают его словам с напряженным и угрюмым видом.
Какая-то общая мысль нашла на них, как туча на небо.
– Но довольно об этом! – сурово заключил Олтак. – Скажи мне: встречался ли ты ранее с Гликерией, дочерью Пасиона и племянницей Саклея?
– Встречался случайно один раз.
– Ага! Писцы, пишите все, что он говорит. О чем вы говорили, чем занимались?
– О чем говорили – не твое дело, болтливый дандарий.
Олтак подскочил от таких слов. Лицо его вытянулось, брови взметнулись вверх, он походил на человека, внезапно укушенного змеей.
– Ах, подлый!.. Но ты украл чужое имя, выдавал себя за сына Саклея!
– Ни за кого я себя не выдавал. Это вот ты стараешься выдавать себя за эллина, рядишься в эллинские одежды, но всякий скажет, что ты вонючий сармат!
– Бейте его! – вскричал вне себя царевич и начал крест-накрест хлестать Савмака нагайкой.
Подскочили дандарии и с криками, стараясь угодить своему повелителю, взмахнули плетьми. Они били не разбирая, по голове, плечам, окровавили лицо узника, вырвали из его волос целые пряди темных кудряшек, цеплявшихся за крученую сыромять. Савмак сжимал кулаки и молчал.
– Нет, паршивый пес, бешеный шакал, чесоточный осел, ты скажешь – имел ли связь с девчонкой, удалось ли тебе обмануть ее?
Савмак рассмеялся хрипло.
– Глупый дандарий, царский блюдолиз! Вижу я, что ты сам хотел бы иметь эту девушку. Только не ко мне за этим обращаться надо.
Фалдарн почти одобрительно крякнул. Савмак держался молодцом. Настоящий воин! Такого потерять жалко.
– Говори! – бесновался царевич в исступлении. – Говори – где и когда имел встречи с Саклеевой племянницей? Какие были у вас общие дела?
Хищные ноздри вздрагивали от запаха теплого человеческого мяса, дикое возбуждение охватило Олтака. В нем проснулись инстинкты его полуразбойничьего племени. Он хлестал не останавливаясь, с каким-то зверским наслаждением.
Но пытаемый проявил удивительную стойкость. Он не оборачивался, стоял на ногах крепко, упершись упрямым лбом в холодную колонну, уже обрызганную его кровью.
– Говори, были ли у тебя шашни с этой девкой! Признаешься – будешь помилован, – требовал Олтак, следуя указанию Алкмены, хотя сам был глубоко убежден в нелепости этого обвинения.
Однако он сам распалял себя, неясные подозрения рождались, множились в ненавидящем сердце. Воин был хорош собою и заслуживал любви женщины. Могла же и Гликерия заглядеться на него. Эти мысли ожесточали Олтака, он рад был бы содрать шкуру с ненавистного и гордого раба, вырвать его сердце.
Послышался топот ног, двери со скрипом распахнулись. Быстро вошли Саклей, возбужденно трясущий острой бородкой, и его младший сын Алцим с обнаженным мечом. За ними ввалилась толпа вооруженных наемников.
– Шашни? – подхватил Саклей, поднимая руки вверх. – О боги, кто это сказал? Уж не ты ли, подлый страж, изменивший своему долгу?.. А ну, отойди, Олтак, я сам допрошу его. Если Савмак заявляет, что он имел связь с моей племянницей, то это касается меня и моего доброго имени.
