Рославлев, или Русские в 1812 году - Загоскин Михаил Николаевич (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗

Вместо ответа урод вытаращил на нас свои заспанные глаза и промычал, как годовалый бык.

– Ну, проснись, брат! – продолжал Андрей. – Что ты свои буркалы-то на нас вытаращил? Иль не видишь, что барин мой русской офицер?

Поляк кивнул головою и замычал громче прежнего.

– Да полно мычать-то! Тебя спрашивают толком: можно ли нам здесь переночевать?

Поляк раскрыл свою огромную пасть и, показывая на небольшой остаток языка и на свой рубец, провыл жалобным голосом.

– Разве не видишь, что он нем! – сказал я. – Но если он не может говорить сам, то, кажется, понимает, что говорят с ним другие. Послушай, голубчик, нет ли здесь, кроме тебя, кого-нибудь? Немой кивнул головою и вышел вон. Минуты через три дверь во внутренние комнаты стала понемногу растворяться, и к нам заглянула новая харя, под пару прежней, только без усов и в спальном женском чепце. Я сделал шаг вперед, рожа спряталась, дверь захлопнули, и мы остались опять вдвоем с Андреем. Подождав несколько времени, я решился добиться толку и растворил дверь, которую так невежливо заперли у меня под носом. Слабый свет из передней отразился в одном углу темной комнаты, и я хотя с трудом, но рассмотрел, что он завален рогатинами. Вошел опять немой и, дав нам знак рукою идти за ним, провел через сени в небольшую горенку, в которой стояла кровать и накрытый стол. Наш молчаливый проводник, показав мне на графин с водкою, большое блюдо с холодным жарким, поставил на стол свечу и вышел. «Ого, – подумал я, принимаясь за жаркое, – здесь, видно, лучше прежнего моего хозяина знают русскую пословицу: соловья баснями не кормят».

– Но что за странность? – продолжал я вслух, – куда ни взглянешь, везде оружие. Этот дом настоящий арсенал! Вот и здесь висят пистолеты.

– Только без кремней, – прибавил мой слуга, – а в передней все ружья в исправности. А ножей-то, ножей!.. Ох, сударь!.. мне это что-то подозрительно. Куда это мы с вами запропастились?

– Трус! тебе все мерещатся разбойники. На, ешь да ложись спать; вон, кажется, там и для тебя подкинута постеленка.

– А разве вы не изволите раздеваться?

– Нет! я завернусь в шинель; сосну часика три, а там и в дорогу.

Глаза мои смыкались от усталости; и прежде, чем Андрей окончил свой ужин, я спал уже крепким сном. Не знаю, долго ли он продолжался, только вдруг я почувствовал, что меня будят. Я проснулся – вокруг все темно; подле меня, за дощатой перегородкой, смешанные голоса, и кто-то шепчет: «Тише!.. бога ради, тише! Не говорите ни слова». Это был мой Андрей, который, дрожа всем телом, продолжал мне шептать на ухо: «Ну, сударь, пропали мы!..»

– Что ты говоришь?

– Тише! ради Христа тише!.. Мы у разбойников.

– Как у разбойников?..

– Молчите и слушайте!

Я замолчал и, едва переводя дух, стал внимательно прислушиваться.

– Да, брат, поработали мы сегодня порядком! – говорил кто-то за перегородкой на чистом польском языке. – Hex его вшисцы дьябли везмо!.. [145] Как он возился с нами – насилу угомонили!

– Справились бы вы с ним без меня! – перервав охриплый, отвратительный бас. – Да, да, ребята! если б я не подоспел в пору, так вам бы жутко пришло. А что? каково я хватил его рогатиною? Небось – не промахнулся.

– Воля ваша, – заговорил кто-то довольно приятным голосом, – смейтесь надо мной, если хотите, а я, право, досадую, что пошел к вам в товарищи, Эй, господа! поверьте мне, рано ли, поздно ли, а нам беды не миновать и что за радость? прибыли мало…

– Да зато потехи много! – пропищал кто-то тоненьким голоском.

– Хороша потеха! Десятеро на одного. Вспомнить не могу – бедняжка! как он застонал, когда повалился наземь.

– Вот еще какой сердечкин! – перервал охриплый бас с громким хохотом. – Небось ты по головке бы его погладил?

– Да я таки и приласкал его по головке прикладом! – подхватил первый голос. – Экой живущой – провал бы его взял! Две пули навылет, рогатина в боку, а все еще шевелился. Е, пан Будинской! посмотри-ка на себя! у тебя руки и все платье в крови! Поди умойся.

– Постой, дай прежде выпить, – отвечал грубый голос. – Гей, водки!

Можете себе представить, каково мне было слушать этот зверской разговор. После минутного молчания тот же бас заревел:

– Что ж водки-та! Гей, панна Казимира! Панна Казимира! ну, поворачивайся проворней!

– Тише, пан! – заговорил женской голос, – вы этак разбудите проезжих.

Меня обдало с головы до ног холодом. «Ну! – подумал я, – доходит и до нас дело».

– Каких проезжих? – спросил тонкой голос.

– Какой-то русской офицер с слугою. Они заплутались и заехали сюда.

– Добро пожаловать! – сказал вполголоса охриплый бас.

– Да где же они?

– Вот здесь – за стеною.

Тут голоса притихли. Я приложил ухо к перегородке и с трудом вслушался в несколько отрывистых фраз. Казалось, тот же охриплый бас говорил вполголоса:

– Да, да, Казимира, скажи, чтоб фурмана с лошадьми отпустили: наш гость завтра не поедет.

– Слышите ль, сударь? – шепнул Андрей дрожащим голосом.

– Мы угостим его по-своему! – продолжал бас. – Пойдемте отсюда, братцы. Ян! как съедут со двора, ворота запереть и спустить собак.

«Хорошо угощенье!» – подумал я, чувствуя во всем теле что-то похожее на лихорадочный озноб.

– Ну, сударь! – сказал Андрей, когда все утихло за перегородкою.

– Да, мой друг! нет сомненья: мы у разбойников.

– Что нам делать?

– Спасаться, пока еще можно.

– Но как, сударь? Весь дом набит людьми.

– Подождем, пока все улягутся.

– А если ворота будут заперты?

– Мы перелезем через забор. Но молчи! если догадаются, что мы не спим…

– Боже сохрани! тут нам и карачун. Прошло с полчаса; наш проводник съехал со двора, ворота заперли, и, казалось, кругом нас все затихло. Андрей отворил потихоньку дверь, заглянул в сени: в них не было никого. Я надел шинель, подпоясался шарфом и, держа в руках обнаженную саблю, вышел вместе с ним на крыльцо. Начинало уже светать; окинув быстрым взглядом весь двор, я заметил, что в одном углу забора недоставало нескольких частоколин и можно было без труда пролезть в отверстие. Кругом дремучий лес; если успеем до него добраться – мы спасены. Потихоньку, почти ползком, мы прокрались вдоль стены к углу дома. Забор от нас в пяти шагах… еще несколько минут, и мы на свободе!.. Вдруг две огромные меделянские собаки бросаются к нам навстречу… Я был впереди и успел выскочить в отверстие. Но бедный Андрей – ах! я слышал его отчаянный крик, который сливался с лаем собак и громкими голосами людей, выбегающих из дома. Я мог остаться, мог умереть вместе с ним; но спасти его было невозможно. А если мне посчастливится уйти от разбойников, то в первой деревне я найду помощь, ворочусь с вооруженными людьми и, может быть, застану его еще в живых. Вот что думал я, спеша добежать до лесу. Я был уже на половине дороги, как вдруг слышу позади себя близкой лай; оглядываюсь – о ужас!.. За мной гонится одна из собак. Я собираю все мои силы – не бегу, а лечу… страх – да, господа, признаюсь – страх придает мне крылья. Вот уже я в лесу – бегу куда глаза глядят, перепрыгиваю через кусты, колоды, валежник… Проклятая собака, как тень, следует за мною; она уже в двух шагах; я слышу ее удушливое дыхание… Принужденный защищаться, я останавливаюсь и, прислонясь к толстому дереву, начинаю отмахиваться моею саблею. Злобная собака вертится, прыгает вокруг меня. Ужасный рев ее раздается по всему лесу, и пена бьет клубом из ее открытой пасти. Несколько раз я пытался нападать на нее сам, но всякой раз без успеха; казалось, она отгадывала вперед все мои движения: то бросалась в сторону, то отскакивала назад, и все сабельные мои удары падали на безвинные деревья и кусты. Наконец зло взяло и меня… Я бешусь, рублю сплеча во все стороны: кругом меня справа и слева летят щепы, а проклятая собака целехонька и час от часу становится неотвязчивее.

– Постой-ка! – прервал Зарядьев. – Посмотрите, господа! Что это такое – вон там за кустами?