Невеста Нила - Эберс Георг Мориц (читать онлайн полную книгу TXT) 📗

Нефорис собралась в церковь. Упомянув о том, какую честь принесло их дому посещение святейшего отца, она просила Ориона проводить ее к обедне. Любящий сын исполнил эту просьбу, отложив на время собственные дела. Он посадил мать в карруку, велел вознице ехать осторожно и сел рядом с ней. Дорогой юноша спросил, о чем она беседовала с патриархом; ответ Нефорис был успокоителен, но встревожил юношу в другом отношении. Эта бодрая, рассудительная женщина, по-видимому, сильно изменилась под гнетом несчастья. Ее речь стала бессвязной, мысли путались; сын понял только, что она не говорила Вениамину об отцовском проклятии.

Глава якобитской церкви наверняка осуждал в ее присутствии поступки покойного, и это заставило вдову замкнуться в себе. Она жаловалась сыну на то, что Вениамин никогда не умел понять ее мужа. Ей было страшно посвящать патриарха в свои дела; только в церкви, перед лицом самого Искупителя, Нефорис надеялась найти достаточно силы для предстоящей исповеди. Она слышала голос, обещавший ей отпущение грехов и помилование сыну, которое последует в доме Божием. Ей часто слышатся голоса ночью и днем; матери больно огорчать своего сына, но она должна сообщить ему одну важную вещь. Не далее, как вчера, ей почудился голос старшего сына, пострадавшего за святую якобитскую веру. Он сказал, что древний род Менаса должен погибнуть, если мелхитка сделается женой Ориона. Вениамин подтвердил опасения напуганной женщины и заклинал ее на прощание запретить сыну женитьбу на дочери Фомы под угрозой лишить его материнской любви. Если патриарх требует того же, что и таинственный голос, значит, откровение было от Бога, и ему следует повиноваться. Прежняя досада на Паулу снова вспыхнула в сердце вдовы и даже в голосе ее звучало нескрываемое раздражение! Орион умолял мать успокоиться и напомнил ей обещание, данное у постели умирающего отца. Нефорис заплакала, жалуясь на свою судьбу, но в эту минуту экипаж остановился у церкви. Ориону все-таки удалось образумить и успокоить больную; нежный звук его голоса вызвал даже приветливую улыбку на ее лице, когда она входила в храм.

В нартексе [70]возле маленького мраморного бассейна трое кающихся на глазах у всех бичевали себя до крови. Здесь матери и сыну пришлось разойтись в разные стороны, потому что женщины стояли отдельно от мужчин за решеткой с красивой деревянной резьбой. Направляясь туда, Нефорис в раздумье покачала склоненной головой; Орион представил ей выбор: уступить воле патриарха или исполнить желание сына. Ей очень хотелось порадовать юношу, но Вениамин угрожал лишить ее вечного блаженства, если она согласится на брак Ориона с еретичкой. А вечное блаженство было для нее порукой свидания с горячо любимым мужем, и ради этого она не задумалась бы пожертвовать и сыном, и всеми земными благами.

Орион занял место, предоставленное семейству мукаукаса прямо против святая святых, где стоял алтарь и священники совершали богослужение. Алтарь отделялся от главного корпуса церкви, состоявшего из трех частей, иконостасом, украшенным невзрачными картинами и слегка позолоченной резьбой; вообще вся внутренность храма не производила соответствующего внушительного впечатления. Когда-то богатая, базилика при столкновении якобитов с мелхитами была ограблена последними, и обедневший город не смог придать древней святыне хотя бы половину ее былого великолепия. Орион осмотрелся по сторонам; окружающая обстановка не внушала ему благоговения.

Молящиеся оставались на ногах все время божественной службы; она продолжалась очень долго, и потому не только женщины искали опоры, изнемогая от усталости, но даже многие мужчины как будто хромые или параличные поддерживали себя костылями. Неблагозвучное пение египтян ежеминутно прерывалось резким звоном металлического круга; присутствующие бесцеремонно беседовали между собой, а когда между ними возникала перебранка, священник громко унимал их с амвона. Обычно народ расходился из церкви по окончании литургии, если не было причастников, но в этот период всеобщей тревоги уже целую неделю с кафедры гремели проповеди.

Как только Орион занял свое место, на возвышении появился оборванный монах с изможденным лицом. Сын мукаукаса не раз встречал его в харчевне на берегу Нила за кружкой вина. Странный оратор, очевидно, щеголял неопрятностью своей одежды; взойдя на кафедру, он принялся укорять собравшийся народ, утверждая, что обмеление Нила есть не что иное, как кара Провидения за грехи египтян. Вместо того чтобы утешить встревоженных людей, ободрить их, дать им надежду на лучшие времена, монах в пылкой речи изобразил, какие наказания ожидают их за греховное малодушие.

По его словам, разгневанный Господь недаром мучит всю страну нестерпимым зноем. Однако эту жару можно назвать освежающим северным ветром в мартовские дни по сравнению с пеклом адского огня, который сатана уже готовит для грешников. Палящее солнце на земле освещает мир, а пламя преисподней лишено света, чтобы еще усиливать ужас осужденных. Бесы гонят грешников через узкий мост в царство сатаны, ударяя копьями, вилами и кольями, глубоко вонзая в их тела свои острые зубы. В смертельном страхе и тесноте на этом пути мать топчет ногами своего грудного ребенка, отец – свою дочь; а когда грешники переступят через колючий порог ада, навстречу им вырываются клубы зловонного дыма; он душит их, но вместе с тем оживляет, как свежий воздух, и дает несчастным силу чувствовать новые мучения с необыкновенной восприимчивостью. Кроме того, грешников встречает жалобный вопль бесов, от которого сотрясаются своды преисподней. Скрежеща зубами, сатана схватывает осужденных с решетки, где их поджаривают, сжимает и крошит их, как сочный виноград, – железными челюстями, а потом заглатывает в свою раскаленную утробу. Иногда же бесы подвешивают грешников за языки в пылающих печах или сажают их то в лед, то в пламя, а потом дробят на адской наковальне в мелкие куски или стягивают их веревками до смерти и душат плетками. Против такой жестокой пытки самая ужасная боль на земле кажется сладкой, как поцелуй возлюбленной; мать слышит шипение мозга в черепе грудного младенца…

Монах еще долго разглагольствовал на эту тему, но Орион отвернулся от него с невольным содроганием. Жаркий, спертый воздух в церкви мешал свободно дышать, клубы кадильного дыма колыхались и уходили под высокий купол. Юноша почувствовал, что у него начинаются странные галлюцинации под влиянием этой обстановки. И вдруг в душе Ориона заговорила юношеская смелость, жажда свободы, любовь к жизни. Какой-то внутренний голос шептал ему: «Прочь рабские цепи; на волю отсюда! Не преклоняйся перед божеством, которое управляет людьми с помощью страха! Ищи Отца Вселенной, обнимающего своей любовью все человечество. Но, свергнув с себя оковы, не будь рабом страстей. Стремись неутомимо к высокой цели. Употребляй на пользу данные тебе блага: молодость и силу, свободный ум и сокровища души».

«Жизнь есть служение, – сказал он сам себе. – Я буду верен добродетели, подобно стоикам, потому что добродетель прекрасна сама по себе и дает чистое наслаждение. Доискиваться истины, опираясь только на собственную силу, делать только то, что находишь честным и справедливым, – вот к чему следует стремиться каждому. К двум заветным желаниям моего сердца: примириться с отцом и получить руку Паулы я прибавлю еще третье: отыскать высшую цель, которая для меня достижима, и приблизиться к ней, насколько это в моих силах. Меня доведет туда добросовестный труд, а моей путеводной звездой станет любовь».

С пылающими щеками и глубоко дыша, Орион осмотрелся вокруг, как будто отыскивая противника, с которым ему предстояло помериться силами. Проповедь была окончена; молящиеся жалобно пели псалом: «Господи, не погуби меня со беззакониями моими!» Эти слова напомнили юноше его грех, ужасное проклятие умирающего отца, и гордая голова склонилась на грудь. Он подумал, что его совесть удручает слишком тяжкая вина. Сын, лишенный благословения, не может надеяться на счастье в жизни… Но тут перед Орионом возник образ Искупителя, взявшего на себя грехи мира, и ему стало ясно, что Христос не отвергнет кающегося. Юноша опустился на колени и смело исповедал перед Сыном Божиим все, что тяготило и смущало его душу.