Большое гнездо - Зорин Эдуард Павлович (читать полностью бесплатно хорошие книги TXT) 📗
А в Кокорине ждали гостей. За околицей кучились мужики и бабы, промеж них мельтешили ребятишки, впереди всех стоял поп в парадном облачении и беспокойно всматривался в даль петляющей по полям дороги.
Скоро показался возок. В толпе засуетились, поп выдвинулся вперед; отставая на полшага от него, неуклюже переваливаясь на толстых ногах, шел староста.
Солнце било в лицо. Веселица жмурился и протирал глаза. Возок остановился, игуменья вышла, оглядываясь вокруг себя; вслед за нею вышла Феодора.
Нет, не обманули дружинника черницы, правду сказывали, а ведь до последней минуты теснило Веселице грудь — что, как дал он промашку, что, как не Феодору взяла с собой игуменья? У старухи вздорный нрав, всякое могло случиться.
Давно не виделся Веселица с Феодорой: по наговору Пелагеи ворота монастыря были закрыты для нее на крепкий запор. Ни выйти, ни весточки подать. Признает ли она его, не откажется ли? Что подумает, признав в нарядном дружиннике бездомного закупа?..
Вдруг оробел Веселица, замешкался, вцепившись в поводья коня. «Уж не повернуть ли?» — подумал, слабея духом. Конь пофыркал, недоуменно косясь на хозяина.
Тут в кустах зашелестело — Веселица вздрогнул и обернулся.
— А я-то гляжу, кого бог носит на огородах, — сказал невесть откуда появившийся за спиной мужик.
Потертый треух сдвинут на сторону, из-под рыжих кустиков бровей, словно из норки, выглядывают два серых улыбчивых глаза. В пегой бороде мужика запутались сухие соломинки.
— Ты отколь? — стараясь казаться строгим, спросил его Веселица.
— А из зарода, — сказал мужик. — Упились мы вечор, вот и занесло в зарод. Ты-то что в деревне высматриваешь?
— Не твое дело, — оборвал мужика Веселица,— знай, иди досыпать в свою избу.
— Ишь ты — сердитой, — протянул мужик. — А огород-то мой...
— Уж не твоя ли и ближняя изба?
— Моя, а чья же?
— То-то гляжу — хозяин бражник. Щепой перекрыть поленился, подгнили венцы...
— Неча тебе, мил человек, чужие углы обнюхивать, — обиделся мужик.
— Вот и в мои дела не лезь.
Не ко времени появился хозяин огорода — того и гляди, всю задумку испортит. И чего привязался?
Мужик скреб пятерней в бороде и с любопытством разглядывал Веселицу.
— Эй, слышь-ко, — позвал он.
— Ну чего тебе?
— Знавал я одного купца во Владимире... Уж не ты ли это будешь?
— Уймись, не доводи до греха.
— Он самый и есть, — будто не слышал его мужик. — Веселицей тебя кличут?
Мужика не просто было унять. Разгулявшийся с вечера мед все еще бродил в его голове. Да и впрямь любопытно: кого высматривает на огородах купец.
— Не купец я, а князев дружинник, — рассердился Веселица. — Ступай отсюдова, покуда цел.
Так и есть — всю задумку испортил ему нежданный собеседник.
Мужик стоял, пошатываясь и мотая перед лицом обмякшей рукой. Веселица до половины выдернул из ножен меч.
— Ну?
— Свят-свят, — отпрянул мужик. — А ты и впрямь шальной.
— Изрублю, не погляжу, что пьяный...
— Да ты не серчай на меня, Веселица.
— Ишшо покаркай!..
Скрылся мужик. Перекрестился Веселица, подумал: «Ну, теперь пора», вскочил в седло. Конь заплясал под ним, вздрогнул широким крупом, понес рысью через огороды — только ошметки влажной земли полетели из-под копыт.
Толпа сгрудилась возле игуменьи, все с недоумением глядели на приближающегося вершника.
Веселица свистнул по-молодецки, ожег коня плеточкой: э-эх! Разом перемахнул через плетень. Шапка с лиловым верхом сбита на затылок, губы поджаты, глаза прищурены лихо. Разорвала плотный круг толпа, шарахнулась в стороны. Только игуменья, вытянув перед собою посох, осталась стоять на месте, да Феодора, повернувшись побелевшим лицом к приближающемуся Веселице, быстро крестила лоб.
— Э-эх! — снова выдохнул Веселица, наклонился, подхватил ее под руки, вскинул перед собою на луку седла — и был таков. По дороге легче пошел конь, да еще плеточка, да еще попутный ветер. Располоскал гриву на обе стороны — любо: давно соскучился по вольной скачке застоявшийся на конюшне конь.
А в деревне — суматоха и крик. У Досифеи остамели ноги от страха. Перепугавшийся поп размахивал нагрудным крестом:
— Господи, помилуй мя...
Тут откуда ни возьмись, вынырнул из-за крайней избы мужичок. Рыжие брови кустиками, в глазах веселые бесы пляшут.
— Ай да Веселица!.. Ай да купец!
Очнулась Досифея, отбросила посох, обеими руками вцепилась в мужичка:
— Ты про кого такое сказываешь?
— Ей-богу, забыл...
— А я тебя сейчас опамятую! Эй, староста! А ну-ка, потряси мужика — да не жалеючи, да пошибче, да чтобы все сказал, как на духу, — откуда сам и с кем дружбу водит. И почто хозяйке своей перечит, хоть и во хмелю.
2
У Досифеи и не такие храбрецы-молодцы языки развязывали. Развязал и мужичонка свой язык — недолго повозился с ним староста. Стала выспрашивать его игуменья с толком и не спеша:
— Веселица, говоришь?
— Он самый и есть, матушка, — стуча зубами, отвечал мужик.
— А не обознался?
— Куды уж там...
— Не со страху наговорил?.
— Всё, как на исповеди... Шибко удивился я, как увидел его на огородах. Давеча еще с Мисаилом он тут хаживал — тощой был и в рваном платье. А тут конь при ем, и одёжа справная, и меч опять же... Не, обознаться я не мог. Хошь, перед иконой побожусь?
— А почто сразу не признался? — прищурилась Досифея.
— Дык не в обычае у нас... Кокоринские все мужики крепкие.
Глаз у игуменьи наметан: ни правду, ни кривду скрыть от нее не могли. Быстро смекнула она, что не врет мужичок.
— Ладно, — сказала она, смягчаясь. — Ты ступай-ко отселева да вдругорядь на глаза мне не попадайся.
— Спасибо, матушка, — обрадованно поклонился ей мужичок. — Дай бог тебе здоровья.
На следующий день, ни свет ни заря, отправилась игуменья во Владимир к Марии. Долго ждать ее не заставила княгиня, велела звать в терем. На пушистые полавочники усаживала, угощала мочеными яблоками и ягодами. Пока говорили о том, о сем, всё думала Досифея, как бы половчей подступиться к главному. А начала издалека — похвалила деревеньку, поблагодарила за подарок.
— Земли у Кокорина жирные, хороший осенью снимем урожай...
— Да сама-то глядела ли? — спросила Мария. — Самой-то приглянулось ли?..
— Об чем спрашиваешь, княгинюшка!..
Самое время заговорить о Веселице. Но только открыла игуменья рот, как дверь отворилась и прямо с порога бросился к Марии Константин, старший Всеволодов отпрыск. Нос покраснел от слез, губы обиженно вздрагивают.
— Что с тобою, сынок? — встрепенулась Мария. — Али обидел кто?..
— Четка шибко грозится, — всхлипывая, пожаловался
Константин. — Батюшке обещал донесть, ежели не выучу псалтирь.
Нахмурилась Мария, погладила сына по голове.
— Я уж думала, беда какая. А на Четку ты не серчай. Помни, како в народе сказывают: без муки нет и науки. Негоже князеву сыну грамоте не уметь. Нынче не только поп, а и кузнец простой и горшечник чтению и письму разумеет...
— Ты меня лучше к Веселице отпусти, — попросил Константин, высушивая на щеках тылом ладони слезы. — Веселица на коне учит скакать, стрелять из лука... С ним хорошо.
— Всему свое время. А батюшке на Четку жаловаться и не смей. То его, князев, наказ.
— Скучно мне.
— Скука переможется. Ну что загрустил?
— Не хочу к Четке возвращаться. Пущай Юрий учит псалтирь, а меня отправь к Веселице.
— Эко заладил: к Веселице да к Веселице, — со строгостью в голосе оборвала его княгиня. — Вот ужо примусь за тебя...
— Значит, и ты с Четкой заодно?
— Не с Четкой, а с князем. Батюшка твой зело учен и вам учиться строго наказывал.
Слушая беседу княгини с сыном, кивая мальцу с елейной улыбкой на устах, вдруг подумала Досифея, уж не зря ли пришла она с жалобой на княжой двор, ежели Веселица окаянный при князе — свой человек. То-то же не побоялся, супостат, пойти на такое злодейство. А мужичонко сказывал— купец. «Ужо доберусь я до тебя, — обозлилась игуменья. — Ужо попляшешь ты у меня под батогами. А ишшо пред иконою грозился клятву дать...»
