Отчий край - Седых Константин Федорович (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— Товарищи партизаны! — заорал он на весь плац. — Что же это такое деется? Заслуженного и проверенного командира снимают и суют на его место бывшего офицера Правильно это, я вас спрашиваю?
— Неправильно! — дружно отозвался весь полк. Прищепа налился кровью, Матафонов схватился за голову, а Роман зло усмехнулся.
Ободренный Мишка продолжал:
— Может, Прищепа и лучше знает военное дело, чем наш Улыбин, да только неизвестно, кому от этого польза — мировой революции или международной гидре. Правильно я говорю?
— Правильно!.. Режь, не стесняйся!..
— Я предлагаю не подчиняться и просить, чтобы нам оставили старого командира, в семи кипятках варенного, пытанного и перепытанного. А товарищ Прищепа пусть возвращается в штаб и доложит об этом. Правильно я говорю?
— Правильно! — снова согласно отозвались бойцы и начали горланить сильнее прежнего. Потом сотня за сотней повернулись налево кругом и двинулись с плаца к казармам.
Растерянный и возмущенный Прищепа обернулся к Роману, с бешенством в голосе сказал:
— Ловко вы все подстроили. Я, конечно, немедленно отправляюсь в штаб и обо всем доложу. Думаю, что вам от этого не поздоровится. Товарищ Блюхер сумеет навести порядок в полку.
— Ты мне эти гадости не говори! — оборвал его Роман. — Ничего я не подстраивал. Надо было самому умнее быть. Нашел время рассказывать о своем прошлом. Мог бы свою исповедь до другого раза отложить.
Когда Прищепа и его спутники ушли на станцию, к Роману подошел торжествующий Мишка.
— Ну, как оно получилось? Прокатили Прищепу на вороных?
— За каким ты чертом высказываться полез? Дубина ты этакая! Теперь беды не миновать. И тебя и меня могут под суд отправить.
— А как же мне было молчать, Роман Северьянович? Ведь ежели бы один Прищепа из офицеров был, это бы еще ничего. С ним и другой явился. Того здесь двое наших узнали. Раньше он у Семенова служил — сотник Макаров. А как он теперь в красных оказался, это еще надо проверить. Ребята о нем шибко худо говорят. А ты — под суд!
— Это правда? — спросил повеселевший Роман.
— Ребята клянутся и божатся, что правда.
— Ну, тогда у нас есть козырь про запас. Пусть ребята напишут заявление об этом Макарове. Как приедет комиссия разбирать наши дела, надо ей это заявление и вручить.
Расстроенный всем случившимся Матафонов посоветовал Роману немедленно ехать в штаб НРА и, если возможно, опередить Прищепу. Роман вскочил на коня и понесся в Читу.
Когда он явился к Острякову, Прищепа уже был там.
Не ответив на приветствие Романа, Остряков напустился на него с разносом:
— Вы что, под расстрел угодить захотели? Или думаете, что за прошлые заслуги вам все сойдет? Напрасно так думаете. Мы не в бирюльки играем. Мы организуем крепкую, дисциплинированную армию революционного народа и никому не позволим сеять анархию. Ни при каких обстоятельствах в полк вы больше не вернетесь.
— Прошу не кричать на меня! Я не из пугливых. Анархию я не разводил и разводить не собираюсь. А в том, что произошло, виноват один Прищепа.
Усмехавшийся до этого презрительно и злорадно, Прищепа повернулся к Роману и сердито буркнул:
— Не валите с больной головы на здоровую. Зачем вы затеяли митинг? Вы своими словами взбудоражили партизан.
— Полк был выстроен не для митинга. Вы это не хуже меня знаете. А выступил я затем, чтобы попрощаться с бойцами и представить им нового командира.
— Довольно! Нечего препираться друг с другом, — оборвал их спор Остряков. — Вот приедет главком, тогда и рассудим, кто прав, кто виноват. Но самого строгого взыскания, Улыбин, вам не миновать.
В это время в кабинет вошел высокий и стройный адъютант главкома. Щелкнув каблуками и вытягиваясь в струнку, он сказал Острякову:
— Главком только что прибыл. Он приказал вам явиться к нему вместе с товарищем Прищепой и немедленно вызвать в штаб комполка Улыбина.
— Он уже здесь. Сам прибыл… Пойдете вместе с нами, — сказал Остряков Роману.
«И что оно только будет сейчас? — думал Роман, шагая следом за Остряковым. — Если и Блюхер такой же, не миновать мне трибунала».
В приемной Блюхера Остряков сказал Роману и Прищепе:
— Обождите здесь, — и, пригладив волосы, одернув френч, скрылся за обитыми черной клеенкой высокими дверями.
Через несколько минут он выглянул из кабинета, сказал:
— Проходите оба.
Блюхер встретил их стоя за массивным письменным столом с двумя телефонами и чугунным письменным прибором, по обе стороны которого стояли стаканы трехдюймовых снарядов с цветными карандашами и ручками. Три ордена Красного Знамени украшали его грудь. Он оказался смуглым, красивым, среднего роста, человеком лет тридцати с небольшим. У него были густые, зачесанные назад каштановые волосы, аккуратно подстриженные небольшие усы. Блюхер походил на многих кареглазых и чернобровых, умеющих следить за своей внешностью партизан из казаков. Поставь его вместе с ними в строй и ни за что не подумаешь, что он не Иванов или Сидоров, а Блюхер. «И никакой он не немец», — успел подумать Роман, пока Блюхер молча разглядывал его и Прищепу спокойными внимательными глазами.
— Кто из вас Улыбин? — наконец обратился он к ним.
— Я Улыбин, товарищ главком!
— Доложите, что у вас там произошло?
— Полк был построен для встречи с новым командиром. Как старый командир, я коротко попрощался с бойцами и представил товарища Прищепу. Все сперва шло хорошо. Но товарищ Прищепа сам все испортил. С места в карьер объявил, что он бывший офицер, служивший у Колчака. Он полагал, что своей искренностью настроит людей в свою пользу, а вышло наоборот. Сами знаете, какое отношение у партизан к офицерам.
— Это отношение надо ломать, товарищ Улыбин. А вы, кажется, не очень старались.
— Я же не знал, товарищ главком, что Прищепа бывший офицер. Если бы я знал об этом раньше…
— Ну, тогда дело было бы гораздо хуже, — усмехнулся Блюхер. — Верно я говорю?
— Нет, неверно. Я понимаю, что нельзя всех бывших офицеров стричь под одну гребенку. Настраивать бойцов против товарища Прищепы я не собирался. Когда они стали кричать, что не подчинятся офицеру, я выступил и сделал все, чтобы успокоить их.
— Это правильно, товарищ Прищепа?
— Не совсем, товарищ главком. Сначала Улыбин усердно уговаривал своих людей. Но после моего вторичного выступления, когда бунт вспыхнул с новой силой, он не проронил ни слова. Он прятался за мою спину и потихоньку злорадствовал.
— Вот как! Даже злорадствовал? Что же это вы, товарищ Улыбин? Двурушничали, выходит? — с повеселевшими глазами спросил Блюхер.
— Я не двурушничал. Прищепа после одной глупости выкинул другую. Он не придумал ничего умнее, как взял да спросил бойцов, есть ли у них жалобы на меня. Зачем это ему понадобилось, я не знаю. Но его вопрос взорвал бойцов и обидел меня.
— Я действовал согласно устава, товарищ главком! — вмешался Прищепа.
— Согласно устава? — рассмеялся Блюхер. — А где же была у вас голова? Нужно было подумать, прежде чем задавать такой вопрос. После него Улыбину поневоле пришлось молчать. На его месте я поступил бы точно так же… Я думаю, что все ясно, товарищ Остряков. Назначение Прищепы придется отменить. В данном случае он не проявил достаточного такта… Вы можете быть свободны, Прищепа. Мы тут обсудим, куда вас послать. А вы, товарищ Улыбин, останьтесь.
Когда Прищепа ушел, Блюхер пригласил Романа садиться.
— Вы правильно сделали, примчавшись немедленно в штаб. Теперь я вижу, что Прищепа информировал товарища Острякова недостаточно объективно. Я думал, что в полку форменный бунт начался.
— Ну, до бунта далеко, товарищ главком. Если бы Прищепа не признался, что он бывший офицер, все было бы в порядке. Я сначала даже обиделся на своих бойцов, когда они встретили Прищепу аплодисментами. Я думал, что они меня больше любят.
— Даже так было? — окончательно смягчился Блюхер. — Понимаю, понимаю… Это хоть до кого доведись — неприятно. Значит, мы можем спокойно посылать на ваше место другого товарища.
