Серапис - Эберс Георг Мориц (е книги .txt) 📗
Жених Горго был убит горем: во время пожара на отцовской верфи погиб второй его брат. Ввиду такого несчастья, никто из семьи корабельщика не думал о громадном денежном ущербе, понесенном стариком Клеменсом, у которого сгорели обширные склады строевого леса. Дочь Порфирия подошла к молодому префекту в нерешительности и смущении, но, узнав о постигшем его ударе, она нежно прижалась к любимому шепча ему слова утешения. Марк и Евсевий тоже приняли горячее участие в его печали, и затем бедной Даде пришлось горько поплакать в свою очередь. Старый священник принес ей роковую весть о смерти Карниса и Герзы, а тяжело раненный Орфей был перенесен в госпиталь.
Таким образом, в веселой музыкальной комнате воцарилось самое удрученное настроение, которое отчасти разогнал приход Димитрия. Он явился за Дадой и братом, чтобы вести их к матери. Мария уже знала обо всем случившемся и ждала своего сына с невестой. Ее пасынок приехал в экипаже, уверяя, что ноги отказываются ему служить. По его словам, человек в этом случае похож на лошадь. Верховой конь быстро устает, если его заставлять возить тяжести, а сильная ломовая лошадь устает от скачки. Так и его ноги измучены непривычной беготней по мощеным городским улицам, а убогий мозг утомился хитрыми планами и ловкими комбинациями, которые ему приходилось придумывать. Однако благодаря богам этот ужасный день приходит к концу. Сегодня он даже не в силах радоваться своему успеху, превзошедшему всякие ожидания. Между тем глубокое удовлетворение, светившееся в глазах Димитрия, явно противоречило его уверениям, и приход молодого человека невольно подействовал благотворным образом даже на его опечаленных друзей, которых он принялся ласково утешать.
Горго вторично поцеловала Даду на прощание. Узнав о смерти родных, осиротевшая девушка горько плакала. Ее тихие слезы растрогали дочь Порфирия; она тотчас подошла к певице и нежно привлекла ее к себе, как сестру.
После ухода двоюродных братьев Горго осталась наедине с Константином и старцем Евсевием. Девушка жаждала облегчить свое сердце откровенной беседой с ними. Хотя она обещала своему жениху немедленно отправиться к его опечаленным родителям, ей было необходимо сначала высказать тяготившие ее сомнения, а потом уже просить почтенных стариков, чтобы они благословили ее союз с Константином. Не дальше как сегодня утром Горго с радостью была готова принять христианство, но теперь эта решимость поколебалась. Ей было тяжело огорчать убитого горем жениха, однако совесть заставляла ее открыть перед ним всю душу.
Присутствие Евсевия оказалось как нельзя более кстати, потому что дочь Порфирия желала стать христианкой по убеждению. Таким образом, оставшись с глазу на глаз с ним и молодым префектом, она высказала всю горечь, накопившуюся за последние часы в ее сердце против последователей нового учения. Христиане совершали одно возмутительное дело за другим. Они глумились над чужой святыней, уничтожали редкостные произведения искусства, подожгли храм Исиды и корабельную верфь. Очень вероятно, что братья Горго, бывшие ревностными христианами, погибли во время кровавой катастрофы в Фессалониках, где по приказанию самого цезаря было предательски перерезано более десяти тысяч мирных граждан без различия религии. Такое страшное злодейство позорило монарха, называвшего себя опорой христианства и считавшегося мудрым повелителем и благочестивым человеком.
— Что скажете вы оба в оправдание своих единоверцев? — заключила Горго, обращаясь к жениху и почтенному священнику. — Каким образом поддержите мою решимость принять религию, которая допускает такие постыдные дела?
Однако ни тот, ни другой не стали оправдывать случившегося, и Константин признал, что подобные вещи унижают высокую любовь к ближнему, положенную в основу христианского учения.
— Лукавые рабы, — воскликнул он, — совершают преступные деяния, которые прямо противоречат воле их Владыки.
Но такое объяснение не удовлетворило Горго, и она резонно заметила жениху, что о господине можно судить по его слуге.
— Я отрекаюсь от старых богов, — прибавила дочь Порфирия, — именно потому, что их последователи возбудили во мне глубокое отвращение, но теперь я должна признаться, что многие христиане превосходят язычников в нравственной испорченности и уж во всяком случае, в большей степени отличаются животной грубостью и жестокостью. Убедившись в этом, я потеряла доверие к религии, которую мне предстоит принять, и это потрясло меня до глубины души.
До сих пор Евсевий слушал девушку, не прерывая; теперь он подошел к ней ближе и ласково спросил — решилась ли бы она осушить русло благодатного Нила только из-за того, что он во время разлива иногда затопляет луга и производит опустошения.
— Настоящие дни и совершенные в них постыдные дела, — с грустью продолжал дьякон, — оскверняют нашу веру, и каждый истинный христианин строго осудит бесчинства грубой черни. Позорное злодейство императора также подвергнется осуждению церкви. Оно бросает мрачную тень на его славное царствование, и собственная совесть покарает Феодосия. Я вовсе не намерен защищать то, что не заслуживает оправдания, однако…
— Все это не меняет сути дела! — с жаром перебила Горго. — Возмутительные преступления так же возможны и часты между вами, как между язычниками, от которых я отрекаюсь ради христианства.
— И отрекаешься не из-за одной нравственной испорченности, — с живостью прибавил префект. — Признайся, Горго, что твое негодование делает тебя несправедливой к самой себе и собственному сердцу. Не из презрения к жалким и развращенным последователям старых богов решилась ты принять мою, то есть христианскую веру, но к этому привело тебя другое, более глубокое чувство…
— Разумеется! — поспешила сказать девушка, краснея при воспоминании о том, что Дада усомнилась в искренности ее любви к жениху. — Но скажи мне по правде, Константин, и ты, почтенный Евсевий, что побуждает христиан к их жестокостям в настоящие дни, что руководит ими: любовь или ненависть?
— Ненависть! — глухо отвечал префект.
— В эти роковые дни, — с горечью заметил старик, — наша религия предстает в самом неблагоприятном свете: она принимает форму, совершенно не согласную с духом учения Христова. Вот что я должен сказать тебе, благородная девушка. Поверь моим словам! Ты, я думаю, не раз имела случай убедиться, как самые возвышенные, самые великие чувства, переступая положенные границы, становятся настоящим злом. Так благородная гордость, перейдя известные границы, обращается в ненасытное честолюбие; высокая добродетель смирения граничит с малодушием, предприимчивость с безумной погоней за наживой, причем люди попирают все, что становится им на дороге к успеху. Что может быть трогательнее нежной материнской любви? А между тем любящая мать, защищая свое дитя, становится злобной мегерой. Так и вера, утешительница и отрада наших душ, может обратиться в свирепое чудовище, когда люди исказят ее ожесточением и непримиримостью к другим религиям. Если ты хочешь узнать истинную суть христианства, то тебе не следует смотреть на грубую толпу, на честолюбивых лицемеров, которым выгодно подстрекать и разнуздывать ее страсти, и даже на всевластного цезаря, потому что и он в минуту ослепления способен отступить от правды. Если же ты пожелаешь видеть настоящие христианские добродетели, то загляни в семейные дома истинных единоверцев. Я хорошо знаю их круг, так как мне приходится постоянно в нем вращаться при исполнении своих смиренных обязанностей дьякона. Здесь ты поймешь, какая высокая благодать заключается в учении Спасителя, здесь ты встретишь чистую христианскую любовь, единодушие, сострадание к бедным и радостную готовность прощать несправедливости. Мне не раз довелось встречать христиан, которые делали добро своим личным врагам, когда те были в несчастье; отдавали последнее язычнику и иудею из одного человеколюбия; ухаживали за ним в болезни и горе, несмотря на различие религий. В этих людях ты встретишь, дитя мое, любовь ко всему прекрасному, твердую надежду на Бога среди самых тяжелых испытаний и ясное спокойствие духа перед лицом смерти. Смерть христианину представляется не более как переходом к лучшей жизни, и он умирает с уверенностью получить прощение грехов благодатью Иисуса Христа.
