Северный богатырь. Живой мертвец (Романы) - Зарин Андрей Ефимович (книги онлайн полные .TXT) 📗

Брыков схватился за голову.

— О, я несчастный! Ехал, спасся и для чего?

— Чтобы обвенчаться с Машей, — перебил его Ермолин. — Не унывай! В Брыково мы еще два раза поспеть можем! Позови Павла! — приказал он слуге.

Федор вышел и вернулся со старым казачком Брыкова.

— Барин! — радостно воскликнул Павел и упал Семену Павловичу в ноги.

— Здравствуй, здравствуй! Встань! — приказал Брыков. — Говори, что с барышней?

Павел встал и, махнув рукой, ответил:

— Замучили они ее, батюшка-барин! Пилят, пилят… Особливо их батюшка. Митрий-то Власьич наседает, а тот шпыняет, ну, и сдалась! Завтра свадьба. Гостей назвали…

— Ты на чем?

— Верхом!

— Яша, готовь лошадей! — взмолился Брыков.

— Да погоди! Что мы, как лешаки, приедем? — возразил Ермолин. — Подождем еще часа три и в самую пору там будем. Я свою тройку заложу, а ты, Павел, ворочайся сейчас да на станции заготовь подставу!

XXXIII

Сила солому ломит

Маша изнемогала от неравной борьбы. В последнее время ее стали держать словно в остроге и, отняв у нее старуху Марфу, приставили к ней горничную девку, с которой Маша боялась даже говорить. Кто ее знает? Может, она все передает? Помышляла Маша и о самоубийстве, но, видимо, старый отец думал об этом и предупредительно лишил ее всего, чем можно было нанести себе рану, да и девка-прислужница сторожила ее крепко.

Маша таяла, а отец каждый день неизменно спрашивал ее:

— Когда же свадьба?

— Подождите немножко! — умоляюще произносила девушка и с холодом в сердце видела, как искажалось злобой его некрасивое лицо.

Дмитрий Брыков видел это упорство и весь дрожал от ярости и распаляемой страсти.

— Будет моей! — говорил он себе, уходя в свои комнаты, и злобно сжимал кулаки.

Трудно было сказать теперь, что руководило им в его злобном стремлении завладеть Машей: истинная любовь, безумная страсть или просто упрямое желание поставить на своем. Но иметь ее своей женой стало его неотвязной мыслью. Оставаясь наедине с собой, он иной раз вдруг вспыхивал страстью и говорил вслух, словно видел перед собою Машу и убеждал ее:

— Чего я для тебя не сделаю? Отпишу для тебя всю усадьбу и деревню с людьми; сам твоим слугой сделаюсь, буду лежать у порога твоей спальни и слушаться твоего голоса, как верный пес! Так любить никто не будет, да и нет такой любви! Поверь мне, иди за меня, Маша, сердце мое, золото мое, радость моя!

Иногда же он приходил в ярость, и тогда от его безумных речей сделалось бы страшно всякому, кто услыхал бы их:

— А, Марья Сергеевна, — шипел он ухмыляясь, — я не по вкусу вам? Вам братца надо? Ну, не обессудьте, каков есть! Рука у меня грубая. Ну, ну! У меня, Марья Сергеевна, арапник есть, мягкий, ласковый! Ха-ха! Как ухвачу я вас за ваши русые косы да ударю оземь, да стану им выглаживать! Жена моя милая, улыбнись, мое солнышко! О, сударушка, горошком вскочите! Ха-ха! Не бойся, Марья Сергеевна!.. В девках была, поглумилась, — теперь мой черед! Ноги мои целовать будешь, в землю кланяться!

Маша была бледна и худа от тоски и терзаний, но и Дмитрий изменился до неузнаваемости. Его лицо почернело и осунулось; глаза горели лихорадочным блеском и грубый, своевольный характер всякую минуту прорывался дикой выходкой. Дворовые дрожали, заслышав его шаги или голос Он не выходил из дома иначе, как с арапником, и горе было тому, кто хотя нечаянно раздражал его.

— На колени! — ревел Дмитрий и бил несчастного до изнеможения.

К Федуловым он уже не ходил.

— Твоя дочь придет ко мне женой моей, — грубо сказал он отцу, — а я женихом, чай, уж пороги отбил!

Федулов весь съежился.

— Недужится ей теперь, — забормотал он, — а как выправится через недельку-другую, так и за свадебку!

Однажды Дмитрий позвал его к себе и сказал:

— Ну, слушай, старик! Довольно нашутились мы, пора и за дело! Слушай! Ежели в следующий вторник — неделя срока — ты ее в церковь не привезешь на венчание, — собирай пожитки свои и вон! В двадцать четыре часа вон от меня! Понял?

Федулов побледнел и затрясся, но через мгновенье отправился. На его лице выразилась решимость.

— Вот тебе ответ, Дмитрий Власьевич, — твердо сказал он, — зови гостей на вторник!

— Ой ли? — радостно воскликнул Дмитрий.

— Не бросал я слов на ветер! — ответил старик и быстро ушел из усадьбы.

Дмитрий проводил его недоверчивым взглядом.

Вернувшись домой, Федулов прямо прошел к дочери, выслал девку горничную и, сев против Маши, решительно заговорил:

— Вот что, милая! Говорил я тебе, что по Семену твоему плакать нечего. Теперь его и с собаками не сыщешь. А замуж идти надо! И идти за Дмитрия, бледней не бледней! Пока можно было кочевряжиться, ломайся на здоровье, но теперь конец пришел. Он меня, старика, вон гонит! Куда я с тобой денусь? Ась? Дом был — нету его! На старость по чужим дворам идти? Так, что ли? Ну, вот и сказ тебе! Во вторник под венец! Поняла? — и старик поднялся со стула и зорко впился глазами в дочь. Она опустила голову. — И помни, — раздельно, медленно сказал он, — захвораешь — хворую повезу. А станешь отказываться — прокляну! Готовься же! Завтра уже соседей оповестим.

Он ушел, а Маша упала на постель и, казалось, на время лишилась чувств. Все перемешалось в ее голове. Смерть, монастырь, бегство, лес темный. Сеня, Сидор, Ермолин!.. Хоть бы помог кто, совет дал!.. Но кругом не было ни одной доброжелательной души.

В усадьбе уже говорили о свадьбе. Люди то и дело ездили за покупками для свадебного пира. Девушки-швеи окружили бедную Машу, и в сутолоке дни летели один за другим быстрее птицы.

Дмитрий сразу повеселел. Он разогнал гонцов по соседям с приглашениями, послал за Вороновым и ездил в город заказывать себе платье.

Маша металась. Вот уже воскресенье минуло; понедельник, а завтра всему конец! Она написала Ермолину отчаянное письмо.

— Милая няня! Голубушка, — взмолилась она, улучив минуту, — спосылай Павлушу.

И Марфа взялась за дело.

— Уехал?

— Ускакал! — ответила через два-три часа старуха, и Маша немного успокоилась.

Но вот и вторник. Окруженная девушками и соседками-барышнями, стала одеваться Маша к венцу, но ей казалось, что ее обряжают словно к смерти, и в ее голове бродили какие-то отрывки мыслей. Глупая она! Писать к Ермолину? Как он может помочь ей? Чем? И слезы крупными каплями падали на ее подвенечный наряд.

— Карета ждет! Жених уехал! Сейчас шафера приедут! — шепотом разносилось вокруг нее.

— Едут, едут!

Маша, вероятно, лишилась чувств, потому что не помнила, как она очутилась в церкви.

XXXIV

Гром

Бедная Маша, казалось, сейчас упадет без чувств; Дмитрий взял ее под руку и смело двинулся к аналою. Он был бледен, хотя по его губам и скользила усмешка.

— Скорее! — сказал он священнику, но в этот момент дверь распахнулась, и в церковь вихрем влетел казачок Павлушка.

— Барышня, — закричал он, — не сдавайтесь! Барин вернулся!

В первый миг все оцепенели от неожиданности, но во второй картина изменилась. Маша с радостным криком вырвалась от Дмитрия и бросилась не к отцу, а к старой Марфе. Старик Федулов рванулся было за ней, но остановился посредине дороги; Воронов расставил руки, разинул рот и слегка присел от неожиданности и страха; на лицах всех остальных присутствующих отразилась живая радость, а Дмитрий, смущенный в первый миг, потерял всякое самообладание.

— Негодяй! — закричал он на Павла. — Как ты смел ворваться сюда? Запорю! Эй, взять его!

Но никто не двигался с места. Дмитрий шагнул к Павлу и вдруг попятился с глухим рычаньем — в дверь торопливо вошли Брыков и Ермолин.

Семен Павлович прямо бросился к Маше и тревожно спросил:

— Успели?

Она только кивнула и залилась слезами радости.

Он обнял ее и прижал к себе. Бедная! Как она похудела, побледнела! Сколько вытерпела!

Дмитрий оправился и, собрав остатки наглости, шагнул к своему брату.