Потоп. Том 1 - Сенкевич Генрик (читать книги полностью TXT) 📗

Тем временем мечник хлопнул в ладоши и, когда явился слуга, велел подать четвертую чару, затем наполнил ее, поднес к губам свою и сказал:

— За твое здоровье! Рад видеть тебя в моем доме.

— Я был бы очень рад, когда бы так оно было!

— Гость — это гость… — нравоучительно промолвил мечник.

Через минуту, почувствовав, видно, что как хозяин он должен поддержать разговор, спросил:

— Что слышно в Кейданах? Как здоровье пана гетмана?

— Плохо, пан мечник, — ответил Кмициц, — да и трудно ждать, чтобы было лучше в столь тревожное время. Много у князя забот и огорчений.

— Надо думать! — уронил Худзинский.

Кмициц минуту поглядел на него, затем снова обратился к мечнику и продолжал:

— Князь, которому всемилостивейший король шведский посулил auxilia, хотел не мешкая двинуться на врага под Вильно и отомстить за еще не остывшее пепелище. Ты, верно, знаешь, груда развалин осталась нынче от Вильно. Семнадцать дней горел город. Рассказывают, одни только ямы подвалов чернеют, из которых все еще тянет гарью…

— Беда! — сказал мечник.

— Да, беда, и уж коли нельзя было отвратить ее, то надо покарать врагов и обратить в такое же пепелище их столицу. И час возмездия был бы уже близок, когда бы не смутьяны, которые, не веря самым достойным намерениям доблестного пана гетмана, окричали его изменником и вместо того, чтобы идти с ним на врага, оказывают ему вооруженное сопротивление. Не диво, что князь, коего бог предназначил для великих свершений, стал слаб здоровьем, — видит он, что злоба людская все новые чинит ему impedimenta [115], из-за которых может погибнуть все предприятие. Лучшие друзья обманули князя, те, на кого он больше всего надеялся, покинули его или предались врагам.

— Сбылось над ним! — сурово произнес мечник.

— Тяжело страждет от этого князь, — продолжал Кмициц. — Я сам слышал, как он говорил: «Знаю, что и достойные люди худо обо мне думают, но почему же не приедут они в Кейданы, почему не скажут открыто в глаза, что они имеют против меня, почему не хотят меня выслушать?»

— Кого же это князь имеет ввиду? — спросил мечник.

— В первую голову тебя, милостивый пан, ибо князь, особо тебя почитая, подозревает, однако, что и ты в стане его недругов…

Мечник стал поспешно гладить свою чуприну; поняв наконец, что разговор принимает неожиданный оборот, он хлопнул в ладоши.

В дверях показался слуга.

— Ты что, не видишь, что темнеет? Света! — крикнул мечник.

— Видит бог, — продолжал Кмициц, — сам я хотел приехать к тебе с повинной, но прибыл нынче по приказу князя, который и сам собрался бы в Биллевичи, да пора неподходящая…

— Слишком много чести! — сказал мечник.

— Не говори так, пан мечник, обыкновенное это дело, что соседи навещают друг друга, да нет у князя минуты свободной, вот он и сказал мне: «Прощенья попроси у Биллевича за то, что сам я не могу приехать, скажи, пусть приезжает ко мне со своей родичкой, да только немедля, потому не знаю я, где буду завтра или послезавтра». Вот и приехал я, пан, звать тебя в гости, очень рад, что вы с панной Александрой в добром здравии; я ее в дверях видел, когда приехал сюда, но только пропала она тотчас, как туман на лугу.

— Да, — подтвердил мечник, — я сам ее послал посмотреть, кто приехал.

— Жду ответа, пан мечник! — сказал Кмициц.

В эту минуту слуга внес светильник и поставил его на стол, и при свечах стало видно, какое растерянное у мечника лицо.

— Большая это честь для меня, — пробормотал он, — да… вот… сейчас не могу… Видишь, пан, гости у меня… Ты уж попроси у князя прощения…

— Ну, гости не помеха, — сказал Кмициц, — они князю уступят.

— У нас самих есть язык, сами можем за себя ответить! — вмешался в разговор Худзинский.

— Не станем ждать, покуда за нас решат дело! — прибавил Довгирд из Племборга.

— Вот видишь, пан мечник, — сказал Кмициц, делая вид, что принимает за чистую монету сердитые слова шляхтичей, — я знал, что они кавалеры политичные. А чтобы их не обидеть, прошу и их от имени князя в Кейданы.

— Слишком много чести! — ответили оба шляхтича. — У нас дела.

Кмициц бросил на них странный взгляд, а потом сказал холодно, точно обращаясь к кому-то постороннему:

— Когда князь просит, отказываться нельзя!

При этих словах шляхтичи вскочили со стульев.

— Стало быть хочешь заставить? — спросил мечник.

— Пан мечник, — с живостью ответил Кмициц, — гости поедут, хотят они этого или не хотят, потому что мне так заблагорассудилось; но с тобою я не хочу прибегать к силе и покорнейше прошу исполнить волю князя. Я на службе и получил приказ привезти тебя; но пока не потеряю всякую надежду уговорить тебя, буду просить сделать это по доброй воле! И клянусь тебе, волос у тебя там с головы не упадет. Князь желает поговорить с тобою и желает, чтобы в это смутное время, когда даже мужики собираются в шайки и грабят с оружием в руках, ты поселился в Кейданах. Вот и весь разговор! Будут тебя там принимать как гостя и друга, даю тебе слово кавалера!

— Я протестую как шляхтич! — сказал мечник. — Закон мне защита!

— И сабли! — крикнули Худзинский и Довгирд.

Кмициц засмеялся, но тут же, нахмурясь, сказал, обращаясь к шляхтичам:

— Спрячьте ваши сабли, не то велю обоих поставить у риги и — пулю в лоб!

Шляхтичи струсили, переглянулись, посмотрели на Кмицица, а мечник крикнул:

— Неслыханное насилие над шляхетской вольностью и привилеями!

— Никакого насилия не будет, коли ты, пан, согласишься по доброй воле, — возразил Кмициц. — И вот тебе доказательство: я оставил в деревне драгун, сюда один приехал, чтобы позвать тебя как соседа к соседу. Не отказывайся же, время нынче такое, что трудно отказ принять во внимание. Сам князь попросит у тебя прощения, и будь уверен, примут тебя как соседа и друга. Ты и то пойми, когда бы дело обстояло иначе, пуля в лоб для меня была бы стократ легче, нежели ехать сюда за тобой. Покуда я жив, волос не упадет у Биллевичей с головы. Подумай, пан, кто я, вспомни пана Гераклиуша, его завещание, и сам рассуди, мог ли князь гетман выбрать меня, когда бы таил умысел против вас?

— Так почему же он прибегает к насилию, почему я должен ехать по принуждению? Как могу я верить ему, коли вся Литва кричит о том, что в Кейданах стонут в неволе достойные граждане?

Кмициц вздохнул с облегчением, по голосу и речам мечника он понял, что тот начинает колебаться.

— Пан мечник! — сказал он, повеселев. — Между добрыми соседями принуждение часто берет initium [116]. Когда ты приказываешь снять у доброго гостя колеса с брички и запираешь кузов в амбаре, разве это не принуждение? Когда заставляешь дорогого гостя пить, хоть вино у него уже носом льется, разве это не принуждение? А ведь тут дело такое, что коли мне и связать тебя придется и везти в Кейданы связанного, с драгунами, так и то для твоей же пользы. Ты только подумай: взбунтовавшиеся солдаты бродят повсюду и творят беззакония, мужики собираются в шайки, приближаются шведские войска, а ты надеешься, что в этом пекле тебе удастся уберечься от беды, что не сегодня, так завтра, не те, так другие не учинят на тебя наезда, не ограбят, не сожгут, не посягнут на твое добро и на тебя самого? Что же, по-твоему, Биллевичи — крепость? Ты что, оборонишься тут? Чего тебе князь желает? Безопасности, ибо только в Кейданах ничто тебе не угрожает, а тут останется княжеский гарнизон, который как зеницу ока будет стеречь твое добро от солдат-своевольников, и коли у тебя хоть одни вилы пропадут, бери все мое добро, пользуйся.

Мечник заходил по комнате.

— Могу ли я верить твоим словам?

— Как Завише [117]! — ответил Кмициц.

В эту минуту в комнату вошла панна Александра. Кмициц стремительно бросился к ней, но, вспомнив о том, что произошло в Кейданах, и увидев холодное ее лицо, замер на месте и только в молчании издали ей поклонился.