Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр (читать полную версию книги TXT) 📗
– Что вы говорите, Сартин! – вскричал король. – Как я могу во все это вмешиваться? Могу ли я подписать приказ о том, чтобы все были благосклонны к графине Дю Барри? Неужели вы, Сартин, умный человек, советуете мне совершить государственный переворот, чтобы удовлетворить каприз графини Дю Барри?
– Конечно нет, сир. Мне остается лишь повторить вслед за вашим величеством: бедная графиня!
– К тому же, – сказал король, – ее положение не так уж и безнадежно. Ваш мундир позволяет вам все видеть, Сартин. А вдруг графиня де Беарн передумает? А вдруг ее высочество прибудет не так скоро? В Компьене бал будет через четыре дня. За четыре дня можно сделать многое. Ну что, будем мы сегодня заниматься?
– Ваше величество, всего три подписи. – Начальник полиции вынул из портфеля первую бумагу.
– Ого! – проговорил король. – Приказ о заключении в тюрьму без суда и следствия.
– Да, сир.
– Кого же?
– Взгляните сами, сир.
– Господина Руссо. Кто это Руссо, Сартин, и что он сделал?
– Он написал «Общественный договор», сир.
– Ах вот как! Вы хотите засадить в Бастилию Жан-Жака?
– Сир! Он ведет себя вызывающе.
– А что же ему еще остается делать?
– К тому же я вовсе не собираюсь отправлять его в Бастилию.
– Зачем же тогда приказ?
– Чтобы иметь оружие против него наготове, сир.
– Не то чтобы я ими так уж дорожил, всеми-этими вашими философами, – сказал король.
– Ваше величество совершенно правы, – согласился Сартин.
– Но, видите ли, будет много крика. Кроме того, как мне кажется, ему ведь разрешено жить в Париже.
– Его терпят, сир, но при условии, что он не будет нигде показываться.
– А он показывается?
– Только это и делает.
– В своем армянском одеянии?
– О нет, сир, мы приказали ему сменить костюм.
– И он повиновался?
– Да, но вопил о несправедливом преследовании.
– Как же он одевается теперь?
– Как все, сир.
– Ну, тогда скандал не так уж и велик.
– Вы полагаете, сир? Человек, которому запрещено выходить из дома.., угадайте, куда он ходит каждый день?
– К маршалу Люксембургскому, к господину Аламберу, к госпоже д'Эпине?
– В кафе «Режанс», сир! Он каждый вечер играет там в шахматы, причем только из упрямства, потому что все время проигрывает, и каждый вечер мне нужна целая бригада, чтобы наблюдать за толпой, собирающейся вокруг кафе.
– Ну что ж, – сказал король, – парижане еще глупее, чем я думал. Пусть они развлекаются этим, Сартин. У них хотя бы будет меньше времени возмущаться по разным другим поводам.
– Конечно, сир. Но если в один прекрасный день ему вздумается произнести речь, как он это сделал в Лондоне?
– Ну, тогда, раз налицо будет нарушение порядка, причем публичное нарушение, вам, Сартин, не нужен будет приказ за королевской подписью.
Начальник полиции понял, что арест Руссо – мера, ответственности за которую король хотел бы избежать, и больше не стал настаивать.
– А теперь, сир, – сказал г-н де Сартин, – речь пойдет о другом философе.
– Опять философ? – откликнулся король устало. – Значит, мы никогда с ними не разделаемся?
– Увы, сир! Это они не оставляют нас в покое.
– О ком же идет речь?
– О господине де Вольтере.
– А что, этот тоже вернулся во Францию?
– Нет, сир. Хотя, наверное, лучше было бы, если бы он был здесь. По крайней мере мы бы за ним присмотрели.
– Что он сделал?
– На сей раз не он, а его поклонники: речь идет, ни мало, ни много, о том, чтобы воздвигнуть ему памятник.
– Конный?
– Нет, сир. Хотя я могу поручиться, что этот человек умеет завоевывать города.
Людовик пожал плечами.
– Сир! Я не видел ему подобных со времен Полиорцета, – продолжал г-н де Сартин. – Ему симпатизируют всюду. Первые люди вашего королевства готовы стать контрабандистами, чтобы ввезти в страну его книги. Совсем недавно я перехватил восемь полных ящиков, два из них были отправлены господину Шуазелю.
– Он очень забавен.
– Сир! Я хочу обратить ваше внимание: ему оказывают честь, которую обычно оказывают королям, – воздвигают памятник.
– Короли никого не просят оказывать им честь. Они сами решают, заслуживают ли они памятника. Кто же получил заказ на это великое произведение?
– Скульптор Пигаль. Он отправился в Ферне, чтобы выполнить макет. А пока пожертвования сыплются со всех сторон. Уже собрали шесть тысяч экю. Обратите внимание, сир, что только люди, принадлежащие к миру литературы, имеют право делать пожертвования. Каждый приходит со своим вкладом. Целая процессия. Сам господин Руссо внес два луидора.
– Ну, а что же я-то, по-вашему, тут могу поделать? – спросил Людовик XV. – Я не принадлежу к миру литературы, это меня не касается.
– Сир! Я рассчитывал иметь честь предложить вашему величеству положить конец всей этой затее.
– Остерегитесь, Сартин. Вместо того чтобы подарить ему статую из бронзы, они сделают ее из золота. Оставьте их в покое. Бог мой! В бронзе он будет еще уродливей, чем во плоти.
– Значит, ваше величество желает, чтобы все шло своим чередом?
– Давайте условимся, Сартин; «желает» – это не совсем то слово. Конечно, я был бы отнюдь не против все это остановить, но что поделать? Это вещь невозможная. Прошло время, когда короли Могли говорить философам, как Господь Океану: «Ты дальше не пойдешь!». Кричать и не достигнуть результата, наносить удары, не поражающие цели, – это значит показать свою беспомощность Отвернемся, Сартин, притворимся, что не видим.
Господин Сартин вздохнул.
– Сир! – сказал он. – Если мы не наказываем авторов, давайте по крайней мере уничтожим их произведения. Вот список книг, против которых срочно нужно принять меры, потому что одни из них направлены против трона, другие – против церкви, одни олицетворяют бунт, другие – святотатство.
Людовик XV взял список и прочитал томным голосом: «Священная зараза, или естественная история предрассудков», «Система природы, или физический и моральный закон мира», «Бог и люди, речь о чудесах Иисуса Христа», «Поучения монаха-капуцина из Рагузы брату Пердуиклозо, отправляющемуся в землю обетованную».
Король, не прочитав и четверти списка, отложил бумагу. Его черты, обычно спокойные, обрели не свойственное им выражение грусти и разочарования.
В течение нескольких минут он пребывал в задумчивости, погруженный в свои мысли.
– Перевернуть целый мир, Сартин, – прошептан он, – пусть это попробуют сделать другие.
Сартин смотрел на него с тем выражением понимание, которое Людовик XV так любил на лицах министров, потому что оно избавляло его от необходимости размышлять или действовать.
– Покой, не так ли, сир? Покой, – сказал Сартин, – вот чего хочет король?
Король утвердительно кивнул головой.
– Видит Бог, да! Я у них ничего другого не прошу, у ваших философов, энциклопедистов, богословов, у ваших чудотворцев, поэтов, экономистов, у ваших газетных писак, которые вылезают неизвестно откуда и которые кишат, пишут, каркают, клевещут, высчитывают, проповедуют, кричат. Пусть их венчают лаврами, воздвигают им памятники, строят им храмы, но пусть оставят меня в покое.
Сартин поклонился королю и вышел, прошептав:
«К счастью, на наших монетах написано: „Боже, спаси короля!“.
Оставшись один, Людовик XV взял перо и написал дофину:
«Вы просили меня ускорить прибытие Вашей будущей супруги – я готов доставить Вам это удовольствие.
Я приказал не останавливаться в Нуайоне, следовательно, во вторник утром она будет в Компьене.
Я буду там ровно в десять часов, то есть за четверть часа до ее прибытия».
«Таким образом, – подумал он, – я буду избавлен от этой глупой истории с представлением ко двору, которая мучает меня больше, нежели господин де Вольтер, господин Руссо и все философы, прошлые и будущие. Тогда это станет делом графини и дофина с его супругой. Ну что ж! Переложим хоть малую долю печали, ненависти и мести на молодые умы, у которых много сил для борьбы. Пусть дети научатся страдать – это воспитывает молодых».
