Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович (книги онлайн без регистрации .TXT) 📗

Он едва узнал то место, где когда-то были расположены Переведенские слободы, где стоял домик столяра Парфена.

Все сгорело.

Возницын и Борух шли, окруженные двенадцатью солдатами сенатской роты. Убогий поп в вырыжевших худых сапогах и куцом заплатанном подряснике шел впереди с крестом.

Встречные крестились, бабы останавливались, соболезнующе качая головой. Но это шествие никого особенно не удивляло и не занимало: казни были обычным делом, особенно после прошлогодних пожаров, когда не раз казнили поджигателей.

И лишь несколько мальчишек бежало сбоку за ними.

На углу Большой Перспективной и Новой Перспективной показался деревянный Гостиный двор. Капрал повернул на Новую Перспективную.

На полянке между Гостиным двором и Морским рынком стояла кучка народа и белелись два новеньких сруба, со всех сторон обложенных хворостом и прошлогодней, почерневшей соломой.

– Вот оно! – подумал Возницын, и холодок прошел по телу, застучали зубы, как-то подогнулись в коленях ноги.

Он внимательно разглядывал кучку людей, стоявших у срубов. Тут, видимо, были плотники, кончившие приготовления для казни, стояло два-три моряка, мужик, несколько баб.

Здесь же Возницын различил человека в коричневом кафтане и треуголке.

– Он! – с радостью подумал Возницын. – Пришел заранее, чтоб не опоздать! Он прочтет!

И тепло разлилось по всему телу.

Возницын с поднятой головой смело подошел к срубам.

Солдаты оцепили место казни, человек в треуголке развернул бумагу и стал читать знакомый Возницыну приговор.

У Боруха подкашивались ноги. Он шатался как пьяный.

А Возницын смотрел то на безоблачное, синее июльское небо («День будет жаркий», – подумал он), то на далекую рощицу, на лари морского рынка и на людей, жадно смотревших сквозь редкую цепочку солдат на преступников.

И тут-то он увидел гречанку Зою.

Она стояла в нескольких шагах от него и удивленно и оторопело глядела на него и на Боруха из-за солдатского плеча. Зоя, видимо, только что подошла – в руке у нее была корзинка – и еще не могла понять, в чем тут дело.

Чтение окончилось. Худой поп подошел с крестом. Возницын поцеловал крест и пошел к срубу. У самого сруба он оглянулся назад и болезненно улыбнулся Зое, кивнув головой. Она вскрикнула и, уронив корзинку, закрыла лицо руками.

Холодный пот выступил у Возницына.

– А что если не помилуют?

– Ну полезай, что ли! – подтолкнул его в плечо солдат.

Возницын оглянулся еще раз – он увидел сморщенное, плачущее лицо Зои, увидел, как двое солдат волокли в сруб безжизненно повисшее тело Боруха, и полез в сруб через узкое отверстие, прорезанное в стене.

Он обо что-то споткнулся, до крови оцарапал себе руку. За ним пролезли двое солдат. Посреди сруба был врыт столб.

– Становись! – стараясь не смотреть Возницыну в глаза, сказал один из солдат.

Возницын стал спиной к столбу. Солдаты начали привязывать Возницына.

Когда руки отвели назад, сильно заболело в плечах – еще сказывалась недавняя пытка. Заболела потревоженная, не вполне зажившая спина. Возницын вскрикнул.

– Полегче! – сказал солдат, связывавший ноги.

– Все равно недолго мучиться, – ответил другой.

Они привязали Возницына и вылезли. Забросали окно хворостом.

Возницын стоял, напрягая слух.

Из соседнего сруба доносился голос Боруха – он неожиданно окреп, и можно было разобрать, как он говорит:

– Адонаи…

Ждать не хватало сил.

– Скоро ль? Скоро ли он начнет читать? Скоро ли придут и развяжут?

Вдруг раздались какие-то крики. Кто-то бежал к месту казни.

– Погодите! Пустите! Ратуйте! – кричал чей-то голос.

Сердце у Возницына заколотилось.

– Идут! Спасены!

В ответ что-то закричали солдаты.

И тотчас же сквозь наваленный хворост и немшоный сруб вдруг ясно засветились огни. Волосы поднялись дыбом.

– Что они делают? Подожгли? Не может быть!

Хотелось закричать, чтобы остановились, затушили. Он рванулся, веревки еще крепче впились в тело.

Густой сизый дым подымался со всех сторон, закрывал все – небо, солнце…

Слезы посыпались из глаз. Едкая гарь сдавила горло. Сжала голову. Горечь лезла в рот, в нос, душила…

Он хотел откашляться.

– Софьюшка! – крикнул он, вздохнул полной грудью и безжизненно поник, обвисая на веревках.

…Когда проворные желтые язычки пламени лизнули полу возницынского кафтана, Возницын уже ничего не чувствовал.

Сруб горел жарко, с шумом…

Эпилог

I

Софья еще в дороге решила, что снимет угол где-нибудь на Березовом острову: она помнила – за Невой, в Гагаринском доме, помещается Синод, который сейчас нужен ей в Питербурхе больше всего, а во-вторых – на Березовом острову она не так боялась встретиться с кем-либо из шереметьевской дворни – Шереметьев жил на Адмиралтейском.

Софья легко нашла угол неподалеку от Синода, в переулке, у какой-то гречанки, снимавшей целый домик.

Гречанка, сильно располневшая, но еще красивая сорокалетняя женщина, жила с подростком-сыном, который уже служил гребцом на Сенатской пристани – перевозил сенатских служителей через Малую Неву. Кроме хозяев в домике, в боковушке, приютился «синодальный дворянин» Пыжов.

Хозяйка поместила Софью в уголку, за ширмой. Софья осталась довольна квартирой и особенно тем, что в домике живет синодский чиновник: можно будет через него узнать подробно о сашином деле, куда сослан и насколько.

Софья развязала свой узелок с платьем (она приехала с таким же небольшим узелком, как в первый свой приезд в Питербурх, в 722 году) и легла немного отдохнуть. Она лежала, думая все о том же – о Саше.

Целый год Софья не видела его, истосковалась, измучилась. Как-то, через месяца полтора после ареста Саши, хлопотливая, заботливая Анна Евстафьевна приехала сама в Дубровну, будто бы на ярмарку, а в самом деле только за тем, чтобы повидаться с Софьей и подвезти ей хлебца.

Помаскина успокоила Софью: Саша, оказывается, сидел не в Тайной Канцелярии, а в Синодальной, был жив-здоров и допрашиван «без пристрастия» [51]. Взяли его по нелепому доносу – будто бы Саша перешел в иудейство.

Помаскина рассказывала, что угощала вином синодского секретаря Протопопова, чтобы узнать, какое наказание грозит Саше. Секретарь сказал: ежели будет доказана виновность Возницына, самое большое, что могут сделать с ним – послать в какой-либо монастырь.

Чтобы увериться вполне, тетушка поставила секретарю еще штоф, и секретарь принес ей выписку из Уложения Алексея Михайловича. Эту выписку Помаскина привезла показать Софье.

В ней было написано:

Софья немного успокоилась.

Потом, через полгода, уже весной, Помаскина с верным человеком передала Софье, что Синод потребовал Сашу из Москвы в Питербурх и что Помаскина вызвана туда же свидетелем по делу Возницына.

До середины июля Софья прожила в имении пана Обромпальского в качестве наставницы его детей. В Ильин день она поехала за покупками в Дубровну и встретила там сына Боруха – Вульфа. В Дубровне жили старуха-жена и взрослая дочь Боруха и семья Вульфа.

Софья знала, что Боруха арестовали по одному делу с Сашей.

Вульф только-что вернулся из Питербурха. Он был не то болен, не то чем-то сильно расстроен.