Иосип Броз Тито. Власть силы - Уэст Ричард (читать книгу онлайн бесплатно без TXT) 📗

Поставленный перед лицом этого нового кризиса, Хрущев вылетел в Югославию, где в течение трех дней вел секретные переговоры с Тито на острове Бриони. Он сказал, что в Венгрии происходят зверские убийства коммунистов и что в Москве люди говорят, что при Сталине такого бы не случилось [449]. Тито согласился оказать Хрущеву ограниченную поддержку, но в то же время разрешил руководителю венгерских повстанцев Имре Надю укрыться в югославском посольстве в Будапеште. Когда же Имре Надь, получив от Советов гарантии своей неприкосновенности, оставил территорию посольства, то сразу же был схвачен и расстрелян. Это привело к серьезному ухудшению отношений между Тито и Хрущевым.

Еще одной жертвой событий в Будапеште стал Милован Джилас, который выбрал именно этот момент, чтобы нарушить свое политическое молчание. После ряда интервью западным журналистам Джилас опубликовал 19 ноября 1956 статью в американском журнале «Нью лидер», которая начиналась так: «С победой в Польше национального коммунизма началась новая глава в истории коммунизма и стран-сателлитов Восточной Европы. С революции венгерского народа началась новая глава в истории человечества». Далее он подверг критике двойственное отношение к Венгрии югославского правительства, которое показало себя «не способным отойти от своих узких идеологических и бюрократических классовых интересов» и предало «те принципы равенства и невмешательства во внутренние дела, на которых основывались все его успехи в борьбе с Москвой» [450]. Проигнорировав поначалу различные интервью Джиласа, после появления статьи в «Нью лидер» Тито решил принять меры. Необходимо было заставить Джиласа замолчать, неудача в этом деле могла быть расценена как солидарность с его взглядами. Утверждая, что Джилас нарушил свое обязательство воздерживаться от «враждебной пропаганды», власти отменили отсрочку исполнения тюремного приговора, вынесенного в прошлом году. 12 декабря 1956 года после судебного заседания в камере, длившегося семь часов, Джилас был приговорен к трем годам строго режима и отправлен в тюрьму в Сремске Митровице, где ему уже приходилось отбывать точно такой же срок в тридцатые годы.

Говорили, что в 1956 году венгры вели себя как поляки, поляки вели себя как чехи, а чехи вели себя как свиньи, потому что и пальцем не пошевелили, чтобы завоевать себе свободу. Начиная с этого времени лишь Польша из всех стран Восточной Европы пользовалась свободой, напоминавшей югославскую, и даже в Польше эта свобода не влекла за собой обязательной поддержки коммунистической партии. Политическим голосом польского народа стала римско-католическая церковь, оставив «кесарю кесарево». Взамен поляки получили возможность выражать свободно свое мнение, ходить в костелы по воскресеньям и вспоминать своих покойников в день поминовения всех усопших.

Во время моего первого посещения Польши в ноябре 1959 года я наблюдал за странной манифестацией и позднее понял, что она имеет большое значение и для Югославии. Старая женщина, проходя по району Варшавы, где во время войны было гетто, увидела над церковью, построенной в XIX веке, нечто, напоминавшее Деву Марию. Она рассказала об этом своим друзьям, которые затем пришли вместе с ней к этой церкви, и через несколько дней каждый вечер там стали собираться огромные толпы. Я увидел огромную толпу в десятки тысяч человек, которые стояли под холодным ноябрьским дождем. Для поддержания порядка и предотвращения давки пришлось вызвать солдат.

Варшавские видения больше не повторялись, и о них вскоре забыли. Однако в 1956 году мне удалось получить разрешение побывать на праздновании тысячелетия Польши в Ченстохове, где на площади полмиллиона католиков стояли на коленях перед статуей черной мадонны и хором распевали: «Славься, Дева Мария, королева Польши!» Именно тогда я понял, что коммунизм во всей Восточной Европе обречен. В 1978 году я снова оказался в Польше, чтобы видеть реакцию ее населения на избрание поляка римским папой. Я заметил двух армейских офицеров, которые стояли у дороги и слушали по транзисторному радиоприемнику трансляцию церемонии из Рима. По их лицам струились слезы гордости и самозабвенной веры. Польша – родина одной из самых изумительных фотографий XX века: забастовщики, молящиеся на коленях на фоне верфи имени Ленина в Гданьске.

И хотя в Польше, наблюдая такие сцены, я испытывал только радость, в Югославии у меня возникали дурные предчувствия. В Польше римская католическая церковь представляет почти всю нацию. Во многих отношениях она и есть нация, выжившая тогда, когда польского государства не существовало. Более того, польская католическая церковь не пыталась уничтожить евреев, цыган или православных христиан. В Югославии, однако, хорватская католическая церковь представляет лишь треть нации, и ее руки обагрены кровью.

Хотя Тито и признавал на словах дружбу с Советским Союзом и членство в «социалистическом лагере», практически все югославы, вне зависимости от того, были они членами партии или нет, считали себя ближе к Западу. Возможно, я смогу лучше всего объяснить это двумя анекдотами. Во время своего пребывания в Варшаве в 1959 году я случайно познакомился с одним журналистом родом из Черногории, который писал серию статей о Восточной Европе для газеты «Борба». Он презрительно относился ко всем восточноевропейским странам, рассматривая даже Польшу как колонию Советского Союза. В особенности презирал он Чехословакию, которая когда-то была самой «западной» и процветающей из всех славянских наций. Когда он приехал в Прагу, чехословаки прикомандировали к нему женщину-переводчицу, которая, как он подозревал, была приставлена следить за ним. Она вступила с ним в интимные отношения и делала вид, что влюблена в него. Когда его командировка подошла к концу, рассказывал мне черногорец, «женщина пришла на вокзал проводить меня. Она сказала, что будет очень скучать по мне и хочет увидеть меня снова. Она предложила встретиться следующим летом – чехам разрешалось их правительством отдыхать на югославском побережье. И тогда я сказал ей, что она – самая красивая сотрудница органов госбезопасности из всех, с кем мне приходилось спать. Вы знаете, это была такая хорошая актриса, что, когда я сказал это, она расплакалась».

Наилучшее доказательство того, где находится Югославия между Востоком и Западом, я получил в 1962 году, выполняя задание проехать по всему периметру железного занавеса, от Киркенеса на Баренцевом море в арктической Норвегии до турецкой границы с Болгарией. Во время этого моего осеннего путешествия произошел кубинский ракетный кризис, и напряженность на границе значительно возросла. Однажды, когда я навел бинокль на восточногерманскую пограничную вышку, находившуюся на другой стороне минного поля, которое было окружено заграждением из колючей проволоки под напряжением, и стал настраивать фокус, то вдруг обнаружил, что смотрю прямо в ствол автомата. Сопровождавшего меня фотографа в Греции арестовали, а в Турции нам обоим пришлось целую ночь провести в приграничном полицейском участке. В Югославии мы захотели взглянуть на румынскую границу, на тот ее участок, находящийся к северо-востоку от Белграда, где были застрелены Арсо Йованович и его друзья, пытавшиеся спастись бегством. Мы приехали в грязную деревушку близ границы в Банате. Там нас остановили жандармы и потребовали предъявить пропуска. Мы объяснили, что у нас их нет, после чего они арестовали нас. В этот момент подошла небольшая толпа жителей деревни и начала спорить с обоими патрульными. Это англичане, сказали они, а англичане были на их стороне в двух мировых войнах и продолжают оставаться их друзьями до сих пор. Вскоре полицейские уступили общественному мнению, улыбнулись и разрешили нам поговорить с местными жителями и сфотографировать их. В Югославии, так же как в Норвегии, Финляндии, Западной Германии, Австрии, Греции и Турции, мы знали во время кубинского кризиса, что находимся по нашу сторону от железного занавеса.