Себастьян Бах - Оржеховская Фаина Марковна (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
Каким унынием повеяло на Баха, каким скучным показался ему захолустный городок! Покрытые травой улицы, по которым бродит стадо, медлительные люди, медленная жизнь! Тем не менее, когда дядя Иоганн-Михаил спросил Себастьяна, не собирается ли он остаться в Любеке, тот ответил, что ни в коем случае. У него появилась новая цель: оживить сонный уголок, куда его забросила судьба. Как только он усовершенствуется в органном мастерстве, вернется сюда и постарается, по примеру Бухстехуде, пробудить в жителях интерес к музыке. Почему бы не устраивать еженедельные концерты, пусть небольшие? Разве не найдутся любители, способные поддержать это начинание?
Дядя Иоганн-Михаил был человек практический. Он сказал:
– Да ведь они тебе и в церкви не позволяют играть много. На что ж ты надеешься?
– Богослужение – это другое дело. Я имею в виду концерты.
– Гм! – сказал дядя Михаил. – Лучше бы ты там остался!
Живя в доме у Бухстехуде, Себастьян мог наблюдать его семейный быт. Жены у Дитриха не было, а единственная дочь не доставляла ему радости. Себастьяна возмущало отношение Маргреты к отцу. Она словно не замечала того положения, которое он занимал в обществе. В меру почтительная, она была совершенно равнодушна к тому, что заполняло жизнь отца: никогда не посещала его концертов и даже уходила к себе, когда он дома играл для гостей. Говорила с отцом мало; казалось, что присутствие дочери как-то сковывает старика.
Однажды, не сдержавшись, Бах сказал при Маргрете, что это более чем странно не слушать игру родного отца, которым восхищается весь город. Маргрета вспыхнула и ушла.
Бухстехуде прикрыл глаза рукой и сказал насмешливо, но без горечи:
– Разве тебе неизвестно, что не бывает пророка в своем отечестве?
Время шло, а Бах все задерживался в Любеке. Правда, еще один раз он съездил в Арнштадт – по причине, которая не имела никакого отношения к его службе. Он был необыкновенно скрытен, и Бухстехуде, в сущности, ничего не знал о нем…
Наконец Себастьян получил предупреждение. Пришлось расстаться с Любеком и Бухстехуде.
Старик был огорчен. Проведя последний вечер с Бахом, он сказал ему:
– Боюсь, что ты не найдешь сочувствия в Арнштадте и долго там не продержишься. Мне самому приходилось в молодости скитаться. На что может рассчитывать немецкий музыкант без денег, без связей? Мне удалось выдвинуться только благодаря выгодной женитьбе. Я женился на дочери здешнего органиста и стал его преемником по службе.
Так устраивались многие.
– Если бы ты был моим сыном или зятем, я мог бы обеспечить тебя. – Бухстехуде глянул в сторону.– После меня ты стал бы органистом нашей церкви.
Было ясно, на что он намекает. Бах промолчал. Бухстехуде проводил его до входной двери и поцеловал в обе щеки. Был уже вечер. Себастьян вышел за ограду дома.
Он не успел проститься с Маргретой и только попросил ее отца передать поклон любезной фрейлейн. Гм! Не очень-то любезной! Это даже хорошо, что она не присутствовала при прощании… Однако ему суждено было увидеть ее еще раз. Две девушки шли впереди и громко разговаривали…
– Нет, я уверена,– донесся до Баха раздраженный голос Маргреты,– отец говорил с ним обо мне! Недаром ходят слухи: не ездите к Бухстехуде, юные музыканты! Он женит вас на своей уродине!
– Успокойся, Грета! Ты все еще уязвлена поступком Матесона.
– Тем, что он сбежал? Бедняга! У него прямо зубы щелкали при мысли о выгодной службе. И все-таки – удрал, как только отец предложил и меня в придачу. И Гендель также пустился в бегство. Но я их не обвиняю. Матесон хотя бы признавал мой ум. А отец все испортил. И еще удивляются, что я на него злюсь!
Бах растерялся. В первый раз он стал невольным свидетелем чужой семейной трагедии. Он замедлил шаги, чтобы не слушать больше. Но девушки также пошли медленнее.
– Отец желает тебе добра, – заговорила подруга Маргреты. – Он боится, что ты останешься одна и его преемник затеет оспаривать наследство. Стало быть…
– Какой вздор! Он более всего заботится об этих молодых музыкантах. Ну, и о том, чтобы и меня сбыть с рук… Но, увы! – это не удается…
Бах торопливо зашагал вперед и нагнал девушек.
– Прошу прощения, только я сейчас уезжаю и хотел бы пожелать вам всего лучшего…
После услышанного каждое слово звучало глупо. Подруга Маргреты невнятно сказала:
– Доброго пути!
Дочь Бухстехуде зорко посмотрела на Баха, туго завязала пуховый платок под острым подбородком и произнесла коротко и сухо:
– Прощайте, господин Себастьян!
Глава шестая. МАРИЯ-БАРБАРА.
Вернувшись в Арнштадт, Себастьян приступил к занятиям. Он мог убедиться в своем мастерстве. Орган был куда хуже, чем в Любеке, но теперь он звучал поднее и глубже, чем прежде. Однако вскоре начались неприятности. Никаких концертов, разумеется, нельзя было затевать. Одно дело – богатый купеческий город Любек, другое – захолустный Арнштадт. В Любеке церковные службы сменялись светскими концертами; они состоялись в самой церкви. Богатых горожан было немало, и они отлично уживались с церковниками, щедро платя им за помещение. В Арнштадте же смельчака, затеявшего отвлечь прихожан от церкви, немедленно объявили бы еретиком. Баха ждала эта участь.
Его положение становилось труднее с каждым днем. Он терпел придирки до тех пор, пока над ним не учинили настоящий суд. Девять человек, усевшись за длинным столом, задавали ему вопросы, на которые он отвечал все запальчивее. Один из церковников тщательно записывал вопросы, но не ответы – это Себастьян заметил. Ясно, что на бумаге все будет выглядеть не так, как происходит на самом деле. Отвечая на вопрос, зачем он отлучался из Арнштадта, Себастьян сказал, что начальству это должно быть известно: он ездил в Любек совершенствоваться в органной игре.
– Этого не требуется, – прервал его пастор, – надобно лишь в пределах допустимого заполнять перерывы в проповеди.
Вспыхнув, Бах стал объяснять, в чем, по его мнению, состоит призвание музыканта. Его прервали. Ему пришлось выслушать длинное и странное объяснение.
«Мелодии, коими он пользуется во время богослужений, неподобающе певучи и лишены благочестия. В опере подобные напевы могут быть терпимы, во храме они опасны для слуха молящихся. Что же касается способов обработки, то они еще в большей степени, чем сами напевы, свидетельствуют о заносчивости грешника, а вовсе не о смиренном благочестии служителя церкви».
Себастьян не верил ушам. Слишком певучая музыка? И это обвинение! Что же составляет музыку, ее душу?
А вопросы продолжались и становились все оскорбительнее:
С кем он пировал в кабачке на прошлой неделе? «Пировать не мог, – отрывисто отвечал Бах, – так как не имею достатка».
Однако его видели там! Кто был второй?
«Никто, – отвечал он. – Это был обман зрения».
А та девица, с которой он музицировал недавно в церкви? Тоже обман зрения?
«Это была моя невеста. И я не стану больше отвечать».
Но он был слишком вспыльчив от природы, чтобы сдержать себя. И, когда ему показалось, что допрашивающий отозвался непочтительно о Марии-Барбаре, он резко повернулся и вышел, прежде чем его успели удержать.
– Значит, ты назвал меня своей невестой? – спросила позднее вечером Мария-Барбара, сидя на скамейке у своего домика и заплетая косу.
У нее была привычка постоянно заплетать и расплетать свои две косы, которые она носила неподобранными.
– Разве мы не дали друг другу слово?
– Да, – сказала она, – родные решили, что из нас будет недурная парочка, и нам это не показалось неудачным.
– Ты же сказала: «Я не прочь!» Помнишь?
– Да, я так сказала. Но не слишком ли это опрометчиво?
– Опрометчиво?
– Ну да. У меня ничего нет. Ты имел службу и потерял ее. Что с нами будет дальше?
– В Мюльхаузеие требуется органист. Поеду туда.
– Там будет то же самое, насколько я тебя знаю.
– А ты меня знаешь?
– Кажется, знаю. По крайней мере, твои недостатки.
