Илья (СИ) - Валькова Ольга Викентьевна (читать книги онлайн полностью без регистрации txt) 📗
Соловей торопливо поклонился Владимиру и осел на траву. «Ноги затекли, не держат», — пояснил скрипуче, но предупредительно, без того язвительного высокомерия, которое знал за ним Илья.
Владимир рассматривал его внимательно, без опасения, как вещь, которую предлагают на базаре. А Илья, испытавший на себе силу соловьевого «свиста», был наготове.
— А ну-ка свистни. В четверть свиста, — распорядился князь.
Соловей поднял руки к голове, но не засунул в пасть, как ожидал Илья, в приставил длинные грязные пальцы к раздутому черепу, каждый по отдельности, как будто воткнул. Локти растопырились двумя треугольниками.
В голове замутилось, поплыло; перед глазами зарябило. Стало очень тяжело, как будто что-то давило на голову и плечи. Илья держал себя изо всех сил, глядя сквозь рябь, как люди вокруг Владимира один за другим опускаются на четвереньки. Некоторые, кажется, ели землю.
Князь устоял, даже головы не сдвинул. Устояли и вои рядом с ним — двое-трое, кажется. Может, один. Кроме рукояти своего меча, зажатой в руке, Илья уже ни в чем не был уверен.
— Достаточно, — сказал Владимир.
Кошмар прекратился разом, как отсекли. Люди стали смущенно подниматься с колен.
— Теперь в полсвиста, но недолго — пока до трех досчитаю.
— Не стоило бы, — тихо, твердо и очень спокойно сказал богатырь, стоявший рядом с князем.
Владимир передернул плечом и кивнул Соловью: начинай, мол.
Город закричал. Кричали и падали люди во дворе, кричали за тыном, что-то валилось с грохотом, уже знакомые черные листья неслись вокруг, разрывая мир на обрывки картинки, между которыми зияла чернота. Князь упал на колени, уткнув кулаки в землю, но Илье в его, быть может, безумии показалось, что чем дальше от Владимира, тем страшнее разрывался мир. Конечно, князь забыл считать. Город кричал, разрываясь.
Коротким движением Илья отсек голову Соловью.
— Он ослушался тебя, княже: не в полсвиста засвистел, в полный свист, — сказал громко, металлическим голосом, которого сам не узнал.
— Да уж заметил, — проворчал Владимир, отряхивая колени. — Мог бы и не убивать, шапку эту березовую на него напялить.
— Он бы не успел, — быстро сказал тот же богатырь, что останавливал князя, — тварь не допустила бы.
Илья не знал, мог бы он успеть надвинуть Соловью бересту на башку: он этого не обдумывал. Он все для себя решил, когда Владимир приказал Соловью свистеть во второй раз, и Илья увидел жадные, нетерпеливые огоньки заинтересованности в глазах князя. И еще, теперь, вспоминая, он точно знал, что ему не показалось: там, где стоял князь, свист был слабее. Соловей не мстил, не злобствовал: он показывал товар лицом.
За тыном стонали; наверняка были и мертвые.
— За подвиги твои, Илья сын Иванов, прозванием Муромец, благодарю, — четко заговорил Владимир. Почему «Муромец», вяло удивился Илья. Он так себя не называл. А, ну да, пока к княжьему двору ехали, в народе так кричали. Сначала «из-под Мурома парень», потом просто «Муромец». Ай да князь, в хоромах сидит, а толпу слышит. — И принимаю тебя в свою дружину богатырскую. Будут тебе богатыри мои братья, а я отец. Служи верно, Русь защищая. Вечером пир.
Владимир повернулся и быстро пошел со двора. За ним потянулась свита. Тут же подошли конюхи, забрали Сивку. Какие-то люди торопливо завернули труп Соловья в рогожу, унесли, деловито замыли булыжник. Илья остался один растерянно стоять посреди двора.
— Пока своим домом в Киеве не обзавелся, жить будешь в дружинной избе, это вот тут, за углом, — Илья обернулся. К нему шел тот самый богатырь, который сначала отговоривал князя от второго свиста Соловья, а потом заступился за него, Илью. — И вещи твои, которые с коня снимут, туда все отнесут. У нас не крадут, не тревожься.
Годами он был помоложе Ильи, к тридцати, но жизненным опытом — много богаче, это чувствовалось. Чуть пониже ростом, почти такой же широкоплечий, он смотрелся кряжистей и основательней. У него было очень спокойное лицо, чистое, с правильными чертами, и манера говорить спокойная. Голова и борода в красивых чуть вьющихся прядях, немножко разного оттенка. Усы и брови чуть темнее.
— Я Добрыня, — он протянул руку. Илья пожал ее с удовольствием: рука была теплая, надежная, крепкая. — Пир вечером, а ты с дороги, небось, голодный. Пойдем, посмотришь, где тут можно недорого и хорошо поесть, потом, если хочешь, город покажу. Я свое отстоял, свободен теперь.
У ворот их догнал невысокий, плешивый, очень шустрый старичок. «Фома Евсеич, казначей князев и всех прибытков-убытков доглядчик», — уважительно пояснил Добрыня. Старичок сунул в руку Илье увесистый мешочек. «Жалованье от князя богатырю дружины евойной Илье Муромцу. Выдается не в положенный срок ввиду». В дальнейшие разговоры Фома Евсеич не вступал, развернулся — и нет его. Чего именно «ввиду», не сказал, но жить в таком городе, как Киев, Илье действительно было не на что.
Они вышли за ворота (стражники, откатившие створку, уважительно кивнули обоим); обогнули тын, нырнули в какой-то пустой переулок, прошли еще одним и зашли в харчевню. Илья, ожидавший, что кормить его будут там, где кормятся княжьи люди, с удивлением огляделся. Мест за длинным столом было занято немного, но не дружинниками. Скорее были тут небогатые разъезжие торговцы, охранники караванов — обычно люди невозмутимые, малоразговорчивые, степенные и много повидавшие. Однако сегодня ужас, пережитый городом, ощущался и здесь. Едоки были мрачны и наливались хмельным; бледный половой торопливо подносил новые кувшины. Еще один сметал с пола осколки посуды. Добрыню тут знали: без всяких вопросов поставили перед ними по мисе щей, густо сдобренных сметаной, поросенка с кашей, хорошо, до прозрачности протушенную репу. Принесли большой запотевший кувшин кваса.
— Я хмельного не пью, — сказал Добрыня, — матушке зарок давал: до женитьбы не пить. А ты если…
— Я тоже не буду, — отозвался Илья, — не привык.
Наголодавшийся Илья набросился на еду, но при этом успевал жадно вслушиваться в своего спутника; когда Добрыня произнес «матушка», прозвучали грусть и нежность, и Илью это взволновало, а самому Добрыне явно хотелось спросить, как это Илья — такой старый и вдруг в богатыри.
И вообще, Илья видел, что Добрыня к нему приглядывается — что, мол, за человек.
Но поели молча.
— Ты правильно сделал, — сказал Добрыня, когда мисы убрали. — Наш Красно Солнышко — владыка лучше не сыщешь, но есть вещи, которых он не понимает. У него уже был опыт общения с нечистью — нехороший, пора бы уняться. И Вольга к нему шастает, как к себе домой.
Последние слова спокойный Добрыня произнес с отчетливым неодобрением.
«Это старая мудрость Руси, — отозвалось эхом у Ильи в голове, — не мечом ее взять».
Доставая кошель, чтобы расплатиться, Илья с улыбкой сказал: хорошо, мол, что казначейство княжеское вошло в его положение: жить надо, а жаловать его пока не за что — потрудиться для князя он толком не успел.
Добрыня странно как-то на это усмехнулся, пригнулся к столу.
— В одном ты прав — казначейство многое понимает, в том числе и это. Вот скажи — ты оттуда, из оврага, ну или из гнезда соловьева, — взял себе что-нибудь?
Илья даже задохнулся. Да как можно такое и помыслить-то? Добрыня протянул через стол руку, сжал его плечо и встряхнул.
— Успокойся ты. Евсеичу так же ясно, как и мне, что ты ни к чему там не притронулся. В таких вещах он на семь саженей под землю видит. А вот сам он наверняка уже отправил людей — разобрать добро в овраге: что годно — в княжескую казну. Так что прибыток князю ты уже принес, изрядный, об этом не тревожься.
— А как же люди? Те, чьи кости…
— Достанут, разберут. Если кого признать как-то можно — родственникам отдадут. И всех по-людски похоронят. Ты Евсеича за нелюдь не держи — человек он неплохой, и что может — по-совести сделает, просто попечение у него такое — казна.
— А как же… Имущество в овраге — оно же чье-то.
