Бросок на Альбион - Торопцев Александр Петрович (книги полностью TXT) 📗
МОТИВ БОЛОТ РУДДЛАНСКИХ
«Только душевное спокойствие я считаю наивысшим достоинством, но нельзя достичь спокойствия отказом от своего долга».
Верные помощники Гюго де Авранша Роберт де Авранш и Роберт де Мальпа одержали несколько побед над разобщенными отрядами валлийцев, загнали их в руддланские болота. С теми, кто не успел прорваться в болота, два молодых волка расправились по-волчьи.
Руддланские болота!
В VIII веке саксы одержали здесь победу над валлийцами, загнали местных воинов в трясину. Мало кто из валлийцев выдюжил, выжил: трудно выжить человеку в болоте, для другой жизни создал его Бог, для другой. Саксы окружили болота, не выпускали оттуда никого. Гибли в трясине валлийцы, трясина была им могилой. Не самое лучшее место для мертвого человека. Оставшиеся в живых смотрели молча на мертвых, поглощаемых болотом друзей, родных, отцов… и не находили слов. Не находили люди слов тоски своей, боли.
Слово было в начале. А что в конце? Тоже – слово?
Не находили валлийцы слов, прощаясь с родными, поглощаемыми руддланскими болотами, умирали люди, и, казалось, умирают вместе с ними слова. А живые, стиснув зубы, стояли у болотных могил, молчали. Но сердца их молчать не могли. Они пели. Пели песни без слов. Над трясиной носился ветер, хлюпала едкая жижа, зудела мошка. И плыл над болотами руддланскими грустный мотив. Не было в нем ни языческой ярости, ни христианской печали, ни безбожного откровения, ни звериной злобы, ни человеческой жажды мщения, ни слова человеческого не было в той песне. Но человеческого в ней было много. Была боль, недоумение, чувство осиротелости, испытываемое любым человеком на могиле родного или близкого. Была ясная грусть – грусть болот руддланских. «Вначале было слово». А что будет в конце? Что должно быть в конце?
Молодые волки Гюго-Волка окружили болота, расположились в сухих местах лагерем. Валлийцы держались долго. Иногда они пытались вырваться из окружения, но рыцари и лучники врага отбивали отчаянные атаки, загоняли противника в трясину.
Несколько дней подряд шли бои, прекратились, затих ветер. И над болотами завис гнетущий смрадный воздух. Еще несколько дней над болотами руддланскими стояла гнилая тишина.
Однажды под вечер нормандцы услышали странный звук, доносившийся из болот. То был не стон и не плач, но – мотив. Он кружился над трясиной, вибрировал, отражаясь от нее, не усиливался, не затихал, «дышал» ровно, спокойно, будто бы не желая, чтобы кто-то подслушивал тайну болот руддланских. Валлийцы не хотели разглашать тайну смерти своих людей, но и не в силах были удержать в себе эту тайну, эту боль. Они пели грустный мотив, а за руддланскими болотами, валяясь в траве, отдыхали сытые нормандцы. Не для них «сочинялся» мотив руддланских болот, не для них. Они слышали голоса людей и перебрасывались усталыми фразами:
– Замычали, как недоенные коровы!
– Хоронят своих, дикари.
Ночью мотив утих.
Вечером он вновь воспарил над болотами, и вновь нормандцы, устало позевывая, обзывали валлийцев грубыми словами.
Ночью мотив утих.
Вечером рыцари заметили, что голос руддланских болот явно сдал, ослаб.
– Передохли все. Скоро вернемся в город.
Утром над трясиной стояла тишина.
Роберт де Авранш повелел рыцарям готовиться к прочесыванию руддланских болот, сказал:
– Там никого не осталось в живых, нечего бояться.
Рыцари приготовились к бою, и болото подало голос, тихий одинокий, робкий.
– Последний остался, – сказал негромко Роберт де Авранш Роберту де Мальпе и удивился голосу своему: не было в нем привычного, волчьего.
– До вечера прочешем болото, отправимся домой, – таким же человеческим голосом заговорил де Мальпа.
Они переглянулись, промолчали, будто бы это – человеческое – напугало их, и разошлись по своим местам: один к югу от болот, другой – к северу.
В этой истории странно не то, что все герои-валлийцы погибли, и не то, что два «волка» заговорили человеческими голосами и сами же испугались этого: с каким волком не случалось подобного!
В этой истории странно то, что мотив болот руддланских люди (нормандцы – больше было некому) запомнили, передали непонятно зачем и как валлийцам, и те напевают его в грустные минуты жизни вот уже 900 лет.
УДАР ПО ДУХОВЕНСТВУ
«Вот и вглядись в суете нашей жизни в преходящую плоть нашу: сейчас расцветаем, а завтра – увянем».
«Увидев несправедливость других, задумайся над собой».
К концу 1070 года нормандцы покорили всю Англию от Твида до мыса Корнваллийского, от Галльского моря до Саверны. Организованное сопротивление «альбионцев» было сломлено. Обитатели острова, не смирившиеся с поражением, уходили в горы, в болота, собирались в отряды, наносили неожиданные удары по врагу. Рыцари расправлялись с ними жестоко, руководителей (в основном из знати бывшей) превращали в рабов, а чаще, после изуверских пыток, убивали.
Многие патриоты навсегда покидали Альбион, бежали в Данию, Норвегию, на юг Европы. Сивард Глочестерский собрал большой отряд, ушел в Средиземное море, был принят императором Византии на службу, как полвека назад Харальд Суровый, стал верингом. Он нашел неплохой выход из положения; покинул родину, где остались один на один с врагом только самые отчаянные воины.
На севере Кембриджской земли они устроили лагерь-убежище, куда стекались те, кто решил драться до конца. Патриотам оказывали помощь монастыри. Вильгельм I узнал об этом и в конце 1070 года нанес страшный удар по духовенству, ограбил все монастыри и церкви.
К этому времени на Альбионе разгулялся голод. Он губил людей семьями, селениями, районами. Нормандцы, ограбив население, запаслись продуктами и деньгами, жили не голодно, но в постоянном страхе. По вечерам глава любого нормандского семейства собирал домочадцев за общим столом, читал молитву, которая заканчивалась словами, столь привычными для моряков, оказавшихся в открытом море во время страшного шторма: «Бог да благословит и сохранит нас». Домочадцы хором повторяли: «Аминь», наглухо закрывали двери, укладывали рядом с постелями луки со стрелами, секиры и палицы, кинжалы и железные вилы, копья и мечи. Спали сытые нормандцы чутко.
Чутко спали голодные «альбионцы». Страх смерти постоянно висел над ними. Спастись от голода они могли только в бою. Вильгельм ничего не делал, чтобы спасти людей, у него были другие заботы. Он пригласил на остров сионского епископа Эрменфруа и кардиналов Иоанна и Петра, очаровал их блистательным приемом и богатыми приношениями. В Винчестере Вильгельм давал гостям шикарные обеды, люди на Альбионе гибли от голода.
На торжественном собрании сионский епископ еще раз возложил на голову уже изрядно растолстевшего Вильгельма корону короля Англии, затем громким басом снял с него проклятие Альреда. Во дворце Винчестера присутствовало английское духовенство и нормандские епископы, монахи.
Вильгельм осмотрел свысока (он был высок, сидел на высоком троне) присутствующих и зачитал воззвание, низложив, с согласия папы Римского Александра II, все саксонское духовенство. Это был сильнейший удар по английской церкви. В зале винчестерского дворца воцарилось молчание.
Король Англии, вторично коронованный, очищенный от проклятия, призвал к трону старца Стиганда. Присутствующие прекрасно помнили, как архиепископ Кентерберийский с оружием в руках вышел навстречу нормандцам, показав тем самым пример английскому духовенству, как вести себя с незванными пришельцами. Но имел ли право Вильгельм I лишать Стиганда духовного сана за это «злодеяние»? Имел ли право папа Римский делать это? Конечно же, нет! И оба они, Вильгельм и Александр, нашли иной предлог для расправы с архиепископом Кентерберийским.
