Уарда - Эберс Георг Мориц (полные книги TXT) 📗

Сад верховного жреца не уступал саду махора ни величиной, ни красотой. Владения, с незапамятных времен принадлежавшие его роду, были обширны, а великолепный дом скорее следовало бы назвать дворцом.

Приехав в Фивы, Амени сел завтракать в тенистой беседке вместе со своей все еще красивой женой и миловидными дочерьми. Он ласково утешал свою супругу, просил ее не огорчаться из-за нескольких незначительных повреждений, причиненных ураганом, а девочкам обещал вместо поваленной голубятни выстроить новую, еще более красивую; он шутил с ними, слегка их поддразнивая.

Здесь, в кругу семьи, непреклонный пророк Дома Сети, суровый глава некрополя, был добродушным человеком, ласковым супругом, нежным отцом, страстным любителем цветов и всякой домашней птицы.

Когда он встал из-за стола, младшая дочь повисла у него на правой руке, старшая – на левой, и обе потребовали, чтобы он вместе с ними отправился на птичий двор.

По дороге туда их нагнал слуга и доложил Амени, что его хочет видеть Сетхем – мать Паакера.

– Проведи ее к хозяйке дома, – велел он.

Когда же раб, сжимавший в кулаке щедрую подачку, стал уверять, что вдова старого махора непременно желает говорить с ними наедине, Амени раздраженно сказал:

– Неужели мне нельзя, как всякому человеку, насладиться отдыхом? Пусть госпожа примет Сетхем, там она может подождать меня. Не правда ли, девочки, сейчас я принадлежу только вам, курам, уткам и голубям?

Младшая дочь поцеловала отца, а старшая ласково провела рукой по его рукаву, и, весело болтая, они увели Амени с собой.

А час спустя он пригласил Сетхем в сад.

Нелегко было отчаявшейся и перепуганной матери отважиться на это посещение.

В ее добрых глазах стояли слезы, когда она рассказывала верховному жрецу о том, что тяжким камнем лежало у нее на сердце.

– Ты его духовный наставник, – говорила она. – Ты ведь знаешь, как мой сын чтит богов Дома Сети, сколько делает он им щедрых подношений, даров и жертв. Мать свою он и слушать не хочет, а ты имеешь власть над его душой. Он замышляет что-то ужасное, и если ты не пригрозишь ему карой богов, то он подымет руку на Мена и, быть может… быть может, и на…

– Фараона, – сурово закончил Амени. – Я знаю об этом и поговорю с ним.

– Прими мою глубокую благодарность! – воскликнула растроганная вдова и схватила край одежды жреца, намереваясь приложиться к ней губами. – Ведь ты сам при рождении сына возвестил моему супругу, что он родился под счастливым расположением светил и вырастет для славы и украшения нашего рода и всей страны. А теперь… теперь он безрассудно хочет погубить себя и в этой и в потусторонней жизни.

– То, что я возвестил твоему сыну, неизбежно сбудется, – торжественно произнес Амени, – хотя порой боги и ведут нас, людей, запутанными путями.

– О, как благотворны эти слова для моей измученной души! – воскликнула Сетхем. – Если бы ты только знал, какой ужас терзал мою грудь, когда я решилась пойти к тебе! Но ты знаешь еще не все! Высокие мачты из цельных кедровых стволов, те, что Паакер привез в Египет из Сирии, из далекого Ливана, чтобы на них развевались флаги, украшая ворота нашего дома, нынче на восходе солнца повалил на землю этот страшный ураган.

– Точно так же будет сломлено и своенравие твоего сына, – изрек Амени. – Для тебя же, если ты наберешься терпения, взрастут новые радости.

– Еще раз благодарю тебя! – сказала вдова. – Мне осталось сообщить тебе еще одно. Я знаю, как дорожишь ты временем, когда видишься со своим семейством, и хорошо помню, как ты говорил некогда моему супругу, что здесь, в Фивах, ты чувствуешь себя, как рабочая лошадь, когда с нее снимают упряжь и выпускают пастись на зеленый луг. Поэтому я не хочу тебе больше мешать, но боги ниспослали мне такое странное сновидение… Паакер не стал и слушать моего материнского совета, разбитая горем, удалилась я к себе. И вот, когда уже взошло солнце, меня всего на несколько минут сморил сон. Я увидала проповедника Пентаура, который так удивительно похож на моего покойного супруга лицом и голосом, и будто навстречу ему выходит Паакер, поносит его ужасными словами и в конце концов бросается на него с кулаками. Тут жрец воздевает руки к небу, словно бы для молитвы, точь-в-точь как вчера во время праздника, но, оказывается, он делает это не для молитвы, а для того, чтобы обхватить моего сына и начать с ним бороться. Борьба длилась очень недолго, и вдруг Паакер стал сморщиваться, утратил человеческий облик, и к ногам жреца упал уже не мой сын, а какой-то большой ком сырой глины, из каких гончары выделывают посуду.

– Странный сон! – промолвил Амени, заметно волнуясь. – Странный сон! Но он сулит тебе благо. Глина податлива, Сетхем, а поэтому обрати сугубое внимание на то, что возвещают тебе боги. Богам угодно, чтобы из прежнего сына для тебя возник новый, лучший сын; как это произойдет – мне неведомо. Иди же, возложи жертву и доверься мудрому решению тех, кто правит вселенной! Хочу дать тебе еще и другой совет: если Паакер придет к тебе с раскаянием в душе, прими его в свои объятия, а потом расскажи об этом мне. Если же он не переломит своего упрямства, то запрись от него в своих покоях, и пусть он отправляется в путь без твоего прощального слова.

Когда успокоенная его речами Сетхем удалилась, Амени прошептал:

– Она получит прекрасного сына вместо этого грубияна, так пусть же сейчас она не затупит нам оружие, необходимое для удара! Как часто сомневался я в пророческом значении снов, но сегодня у меня есть все основания укрепить свою веру в это! Правда, сердце матери чувствительнее, нежели сердца прочих людей.

Возвращаясь от Амени, Сетхем возле дворца везира повстречалась с колесницей сына. Оба они видели друг друга, но оба отвернулись, так как приветливо поздороваться они не могли, а холодно раскланиваться не хотели. И лишь когда кони Паакера разминулись с ее носильщиками, мать оглянулась на сына, а сын – на мать. Взгляды их невольно встретились, и оба они почувствовали, как болезненно сжались их сердца.

Вечером того же дня, переговорив с везиром, получив от Амени благословение на все, что ему предстояло совершить, и, принеся жертву богам у гробницы отца, Паакер уехал в Сирию.

Когда он собирался взойти на колесницу, ему доложили, что доставлен плетельщик циновок, подпиливший мачты у его ворот.

– Выколоть ему глаза! – Это были последние слова Паакера, произнесенные им в своем доме.

Сетхем долго смотрела вслед сыну.

Она отказала ему в прощальном слове, а теперь молила богов смягчить его сердце и уберечь его от напастей и греха.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Со времени отъезда Паакера прошло три дня. Несмотря на ранний час, в мастерских царевны Бент-Анат уже вовсю кипела работа.

После богатого событиями и волнениями праздничного вечера, когда за окнами неистовствовал ураган, Неферт и царевна провели всю ночь без сна. Наутро Неферт была так слаба и измучена, что попросила подругу дать ей хоть день передохнуть. Но Бент-Анат не вняла ее просьбе, стала подбадривать ее и убеждать, что добрые дела не следует откладывать на завтра. В конце концов Неферт пришлось последовать за ней в мастерские.

– Нам обеим нужно отвлечься от тяжких мыслей, – сказала Бент-Анат. – Ты знаешь, иногда я невольно вздрагиваю: мне кажется, словно на мне выжжено клеймо, словно у меня вот здесь, на плече, горит пятно позора с тех пор, как его коснулись грубые пальцы Паакера.

В первый день Неферт пришлось преодолеть немало трудностей, на второй ее уже увлекло начатое дело, а на третий она испытала радость от своих маленьких успехов.

Бент-Анат сумела найти ей подходящее занятие. Она поставила ее руководить девочками и женщинами, которые разбирали целебные травы. Это были дочери, жены и вдовы фиванцев, сражавшихся в армии фараона или уже павших на поле боя.