Первый генералиссимус России (СИ) - Пахомов Николай Анатольевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
Находясь в плену, Михаил Борисович коротко сошелся с будущим патриархом Филаретом, отцом царя Михаила Федоровича. Вместе с ним и другими видными русскими боярами был возвращен в Россию в 1619 году при обмене пленными.
В 1620–1621, а также в 1625–1628 годах возглавлял один из сыскных приказов. С 1628 по 1632 год руководил Пушкарским приказом. Кроме того, в период с 1620 по 1632 год, пользуясь расположением патриарха Филарета и царя Михаила Федоровича, принимал участие в многочисленных дипломатических переговорах.
Во время русско-польской войны за Смоленск, в апреле 1632 года, был назначен командующим русской армией. После неудачной попытки взять у поляков Смоленск, попал в окружение. Среди воинских начальников возникли ссоры и раздоры. Войско страдало от холода, голода и болезней. Чтобы сохранить остатки войска, вступил в переговоры. Они закончились 15 февраля 1634 года капитуляцией и оставлением противнику 123 орудий, но сохранением воинской силы.
По возвращении в Москву Михаил Борисович Шеин Боярской думой был обвинен в измене, и по ее же приговору казнен 28 апреля. Царь вступиться за Михаила Шеина не пожелал. Как говорится, умыл руки. А покровителя — патриарха Филарета — уже не было. Умер годом ранее.
После Михаила Борисовича остался сын Иван, который хоть и бывал при царском дворе, но предпочитал держаться в тени, опасаясь участи казненного родителя. И только по истечении многих лет стал появляться при дворе.
Вот таковы были предки курского воеводы Алексея Семеновича.
Сам Алексей Семенович Шеин родился в 1662 году в семье царского стольника Семена Ивановича Шеина. В юном возрасте принимал участие в различных придворных церемониях. А в 1671 году присутствовал на свадьбе царя Алексея Михайловича и Натальи Кирилловны Нарышкиной — матери Петра Алексеевича. Когда в 1676 году преставился Алексей Михайлович, он участвовал в церемонии погребения.
При новом, молодом царе Федоре Алексеевиче, продолжившим линию своего родителя на укрепление государства и государственной власти, Алексей Семенович Шеин становится более заметной фигурой при дворе. Однако благоразумие его не покидает, и он не стремится быть впереди Долгоруковых, Голицыных, Милославских, Хованских, Нарышкиных, составлявших ближайшее окружение царя. И в период с 1680 по 1682 год находится в качестве воеводы в Тобольске.
Некоторые злые языки сочли это и за ссылку. Но сам Алексей Семенович, которому не исполнилось и двадцати лет, так не считал. Удаление от двора — это не всегда ссылка, это еще и возможность распорядиться собственной властью на огромной территории без царского надзора и пригляда. Находясь в Тобольске, Алексей Семенович Шеин зарекомендовал себя добросовестным служакой. И вновь призывается ко двору, остро нуждающемуся в молодых, не отравленных мздоимством, вельможах.
Ему, как и Шереметеву Петру Васильевичу, удается уцелеть во время стрелецкого бунта 1682 года. Повезло. А несколько позже, когда бунт стих, ему и князю Ивану Борисовичу Троекурову поручается почетная миссия: нести один из атрибутов царской власти — царскую шапку при короновании на царство Ивана и Петра Алексеевичей. И в этом же году он был пожалован боярством.
Когда вопрос о направлении его на воеводство в Курск был решен окончательно, то Василий Васильевич Голицын, ведший с ним переговоры, возложил на него обязанность размещения на территории города и в пригородных слободах стрельцов, высылаемых из Москвы за участие в бунте.
«Справишься?» — нацелив взгляд синих глаз прямо в переносицу будущему воеводе, спросил Голицын.
«Справлюсь, — не моргнув, ответил тогда Алексей. — Видит Бог, справлюсь!»
«Да уж постарайся, будь добр», — хмыкнул главный царедворец и смахнул невидимую пылинку со своего чудесного камзола.
Шеин слышал, что Василий Васильевич — большой поклонник неметчины, что его наряды — это целое состояние. Теперь же он воочию убедился в этом. Иноземного образца шелковый, нежно-розового цвета, камзол князя Голицына сверкал драгоценными каменьями, золотом и серебром. Поэтому непроизвольно Алексей Семенович нет-нет, да и бросал восхищенные взгляды на богатый наряд главного помощника правительницы, о котором уже шептались, что он не только главный помощник в государственных делах, но и в постельных тоже. Да и как ему, сорокалетнему красавцу среднего роста, коротко стриженому на манер польской шляхты, обладателю пышных усов и аккуратной русой, немного курчавившейся бородки, не быть мастером постельных дел?.. Конечно был.
Насладившись произведенным впечатлением и «поиграв» нанизанными на пальцы перстнями с драгоценными каменьями, Василий Васильевич милостиво разрешил удалиться.
— … А вообще-то, Лексей, о том лучше не вспоминать, — очнувшись от задумчивости, продолжил речь Петр Васильевич. — Как говорится, не буди лихо, пока оно тихо.
— И здесь ты, Петр Васильевич, прав, — принимаясь вновь за вино и снедь, молвил Шеин. — Как там древние говорили? Не держи двора близ княжего, не имей села близ царского…
— Черный люд и не то бает…
Не переставая жевать, Шеин взглянул на Шереметева: мол, что же такого интересного бает-то черный люд?..
— «Царь не огонь, но, ходя близ него, опалишься», — отвечая на немой вопрос собеседника, произнес, пригасив голос чуть ли не до шепота и потупив глаза, старый боярин.
Чувствовалось, что он недоволен собой за излишнюю откровенность с юным собеседником.
— А еще эти бездельники и иную пословицу сочинили: «Близ царя — близ смерти», — решил поддержать своего старшего товарища-воеводу Алексей Семенович, чтобы тот не чувствовал себя в неловкой ситуации от немного вольной поговорки, произнесенной им.
Но, взглянув на Шереметева, усиленно трудившегося над очередным, истекающим жиром, свиным мослом, добавил:
— Правда, иногда от них и такое можно услышать: «Близ царя — близ чести».
— Эта лучше…
— Я тоже так считаю, — утрамбовав снедь несколькими глотками вина, проговорил с напускной небрежностью Шеин. — Впрочем, и находиться подальше от царских глаз, к тому же, когда их не одна пара, а три, наверное, совсем неплохо. Особенно, когда не знаешь, кому кланяться больше стоит…
Хмель немного ударил в голову молодого воеводы. Ему захотелось услышать мнение старшего сотоварища об отношении к молоденьким царям и их сестре-правительнице. Хотелось определиться, какой стороны держаться. Ныне власть вроде у Софьи Алексеевны… Но она-то не царица, а только опекунша над царями и царевна-правительница…
Царю Ивану 17 лет, но он слаб умишком и здоровьицем. Такие не царствуют… Петр… Но Петру только 11 лет, и он Софьей и тем же Василием Васильевичем Голицыным умело отодвинут вместе со своей матерью от царского трона… Кроме того, мать царя Петра, Наталью Кирилловну, женщину, в воспитании и образовании которой принимал участие Артамон Матвеев, к тому же приятной наружности, иначе как «медведицей» и не зовут.
Но одно дело — хотение, другое — как о том спросить. Рассуждать на общие темы — это куда ни шло, а задать прямой вопрос, чреватый «занозами» — можно и на неприятность нарваться.
Выручил Шереметев. То ли догадался, то ли сам этими вопросами обеспокоился.
— Наше дело малое — сам кормись да о прибытке государству малость думай. А кто там главнее — то время покажет.
Сказано — яснее и не надо. Правда, о «кормлении», поди, излишне. Еще Алексей Михайлович Тишайший отменил «кормление», введя воеводское жалование. А сын его, Федор Алексеевич, это только упрочил. Царской волей своей сократил почти до основания всякий пробавляющийся кормлением да подарками при воеводах приказной люд, возложив их обязанности на самих воевод. Из всех «чернильных душ», «приказных строк» да «крючков» оставлены только дьяки да подьячие. «Этих тоже многовато, да уж ладно…»
— А с чего же начнем, Петр Васильевич, воеводство наше? — вроде бы продолжая тему, но в то же время и переводя ее в иное русло, задал очередной вопрос Шеин, норовисто, словно застоявшийся конь, встряхнув головой.
