Молотобойцы - Ян Василий Григорьевич (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗

За арестованными шли в стороне несколько любопытных и всхлипывавшая девочка в синем сарафанчике, утиравшая кулаком слезы.

Пойманные опустились на землю под башней. Касьян улегся, подложив камень под голову.

Аленка стояла невдалеке и решила, что Касьян ее видел, но нарочно притворяется, точно ее не знает. Она повернула обратно, вышла из деревни и, когда избы скрылись за кустами, опрометью бросилась бежать к той избенке, где остались ее дед и бабка. Тимофейка, выслушав рассказ Аленки, приподнялся и угрюмый уселся на телеге.

Дарья, раскачиваясь, стала причитывать:

– Тимофей Савич, родненький, у тебя и седины и разума много. Придумай, как спасти Касьяна. Ведь раскаленное знамя [36] припекут ко лбу. Или суставы выдернут…

Тимофей спустил ноги с телеги, что-то прошептал, вытащил сундучок, порылся в нем и достал небольшой подпилок. Потом сердито накинулся на Дарью:

– Рано голосить начала. Скоренько давай мне каравай и кувшин.

Дарья разом умолкла, достала из мешка черного хлеба. Тимофей осторожно прорезал ножиком отверстие в хлебе около нижней корки, всунул туда подпильник и залепил мякишем.

– Ну, смотри, Аленка, будь сторожка да оглядчива. Перед самым ямом зачерпни воды и побойчее иди. А там поплачь перед стражниками и скажи: «Позволь, дяденька, парнишке запасу передать». Да говори кротко, незаристо.

Аленка скрылась в сумерках. Тягостно тянулось время. Бабка ходила к самому яму, высматривала, слышала и голоса и песни и растревоженная вернулась.

Месяц острыми рогами высунулся из леса и стоял над избой, когда послышался шорох травы и возле телеги выросли две тени. Аленка вскарабкалась на телегу, свернулась калачиком и, закрывшись тулупом, разом заснула. Касьян шел прихрамывая.

– Подпильник пригодился, – сказал Касьян. – Каины опились, надели на ногу мне обруч железный с замком и с цепью, а на цепи второй обруч для соседа беглого. Тот спать завалился, а я все ворочал вагранкой, как бы из беды вывернуться. Аленку пропустил стрелец. Она меня нашла и шепчет: «Бабка каравай шлет, смотри – зуб не сломай». Я смекнул, не зря она так говорит. Разломал каравай, нащупал железку и стал замок перетирать. Времени много прошло, ладонь стер до крови. Разогнул я обруч, а там в темноте пролез мимо стражника и выбрался на дорогу. А только здесь оставаться нам смерть, утром пристав со стрельцами облавой все кругом обшарит. Надо уйти немедля в самую чащу.

– Не в чащу, – сказал вынырнувший откуда-то и пропадавший целый день бурлак. – Я уже разведал. Есть тропа, ведет она через болота на реку Глядяшку. Там копачи-ровщики и молотобойцы рудную землю достают и плавят. Туда надо путь держать.

Разыскали в кустах Гнедка, впрягли его в телегу, и по едва заметной тропе бегунцы потянулись в глубину темного безмолвного леса.

Бурлак, шагая возле телеги, объяснял лежавшему в ней деду:

– Эта речка здесь Беспута. Нам только от нее отойти, перевалить через увал, и там выйдем к речке Глядяшке. Она вливается в речку Тулицу: про Тулицу ты уже слышал – на Тулице стоит город Тула.

– И куда ж ты нас ведешь? Смотри, брат, еще туда приведешь, откуда и не выберешься. Ты ведь даже не сказал, как тебя звать, как по батюшке величать.

Бурлак тряхнул темной гривой и, подмигнув, сказал:

– Для ярыжки и дьячка я зовусь как когда придется: иной раз Кузькой, иной Терехой. А тебе я правду скажу, зовусь я Наумка Кобель – такое уж мне прозвище дали, что очень я бродящий, как пес бездомный.

5. ГОРОДИЩЕНСКИЙ ЗАВОД

Гнедко, не торопясь, протащил телегу по размытой исковерканной дороге через, казалось бы, непроходимую засеку. Всюду Наумка Кобель находил тропу, обходы и пролазы.

У деда медленно заживала рана. Но Тимофейка уже перестал ждать смерти, а рассказывал о вольной жизни в Уральских горах, на понизовьях Волги и в далекой Сибири.

– Пускай меня ловят, пускай в железы клепают, в клетку садят – Тимофейка отовсюду уйдет. Не бывать больше на мне боярскому хомуту.

Через несколько дней скитаний по лесу сумрачная чаща кончилась, и показались прогалины. Вымазанные сажей люди ходили возле ям, куда они складывали вывороченные пни и коряги. Дым подымался столбами в разных местах леса.

– Здоровы будете! – крикнул Наумка.

– Что за лесовики? – ответил один.

– Были лесовики-грибоеды, теперь ищем где почище, чтоб попасть на Городище.

– Да тут и есть Городище, вон за рощей!

– Знать, и вы с завода?

– Все мы здесь закабаленные заводу – жжем уголь.

– А как насчет работы? Ковачи здесь нужны? – прохрипел дед из телеги.

– Не ты ли ковать собираешься? Тебе умирать пора.

– Умри-ка ты сегодня, а я завтра…

– Какой храпец! Жизнь тебе, что ли, не мила, что ищешь прикабалиться к нашему заводу?

– Там виден будет тын, где дед добудет алтын, – сказал Наумка. – Лучше объясни, где дорога.

– Чего объяснять? Езжай прямо – к заводу и приедешь.

Городищенский завод оказался множеством сараев и изб, рассыпавшихся вдоль речки Глядяшки. Четыре плотины подпирали речку, образовав запруды. Водяные мельницы осели возле плотины; вертелись большие колеса, и тяжелые глухие удары доносились из построек.

Многочисленные подводы тянулись с разных сторон. Одни везли красновато-бурые камни – железную руду, другие – уголь. Возле подвод шагали крестьяне, бабы и дети.

– Не здесь ли хочешь остаться? – спросила бабка.

– Деда, поедем дальше, – поддержала Аленка. – Смотри, здесь народ, ой, сумрачный! Видно, и здесь не лучше, чем было в Пеньках. А это что за чудной человек?

Мимо проходил высокий незнакомец, одетый непривычно для крестьянского глаза. Старое, в морщинах, лицо было тщательно выбрито. На плечи накинут темный плащ без рукавов. На голове шляпа с широкими, загнутыми кверху полями; на ногах полубашмаки с медными пряжками и красные шерстяные чулки до колен.

– Што вам за люди? – спросил, остановившись, незнакомец. – Откуда приехал?

– Едем издалека, – ответил Наумка. – Где были, оттуда сплыли. Ищем работенки, пока есть силенки. Не все же на одном месте век вековать.

– Ковать? Ви умеить ковать?

– Я говорю – не в одном же месте век вековать, сиднем сидеть. Да и ковать мы тоже умеем.

– Мне надо челофек умей ковать. Работа есть, хлеб я давай, лапти давай и крупа давай. Ступай на староста Гафриля. Эйн, цвей, дрей, иди на съезжи изба.

– Значит, мы на хозяйских харчах будем? А где жить? Где будет дом?

– Дом? Зачем дом? Лес близко, в лесу дрова много, дом ви сами строить.

– А жалованье какое положите?

Незнакомец сердито постучал тростью по телеге:

– Жаливане? Все ви хотить сейчас жаливане. Сперва надо посмотреть, что ви умеить делять, а тогда и говорить, какой вам жаливане. Искайте старост Гафриля.

И незнакомец зашагал дальше, опираясь на трость с серебряным набалдашником.

Попадавшиеся навстречу крестьяне с возами снимали шапки и низко кланялись, крича:

– Добрый день, Петр Гаврилович!

– Кто же это такой? – спросил Наумка проходившего мимо худого крестьянина. Он подгонял облезлую лошаденку с телегой, полной угля.

– Как ты не знаешь? Видно, дальний. Это хозяин всего завода, немец Петр Гаврилович Марселис. [37] Ну и сердитый! Понукает работать день-деньской и всех еще колотит своим посошком.

– Знать, работы много?

– Дай только работы, да день мал!

– Разве нельзя уйти отсюда?

– А куда уйдешь? Мы Саломыховской волости, двести пятьдесят дворов. Все по царской грамоте приписаны к заводу, народ нужной, бедный.

Только Наумка стал расспрашивать о харчах и жалованье, как разговор был прерван окриком:

– Чего стал? Будешь в праздник разводить лясы. Домнушка не ждет, угля просит. – К крестьянину подбежал мужик с длинным батогом в руке. Он ударил батогом сперва по спине лошаденки, потом по шапке мужика.