Приключения Михея Кларка - Дойл Артур Игнатиус Конан (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Совесть в порче собственности меня не упрекала. Плотничье ремесло я знал довольно хорошо и видел, что исправить мост можно не далее как в час времени.
Чувствуя, что бревно начало уже колебаться и оседать, я перестал пилить и, выкарабкавшись осторожно на берег, присоединился к товарищам и стал вместе с ними ждать приближения неприятелей.
Едва я успел спрятаться, как с той стороны реки послышались шаги. Кто-то по тропинке направлялся к мостику. Мы затаили дыхание, ибо были уверены, что это неприятельский лазутчик, посланный вперед. Это был, по-видимому, большой мальчик; он шел медленно и ступал тяжело. К шуму его шагов присоединялось какое-то звяканье, и мы никак не могли понять, что оно означает.
А шаги раздавались все громче и громче, и наконец на противоположном берегу в темноте ночи вырисовалась человеческая фигура. Человек остановился: вытянул вперед шею, ища мостика, и затем вступил на перепиленное мною бревно.
Только когда уже незнакомец вошел на мост и двинулся вперед, мы узнали кто это такой. Произошло поистине ужасное. Человек, которого мы приняли за передового разведчика неприятельских сил, оказывался не кем иным, как викарием Пинфольдом. Звяканье, которое мы слышали при его приближении к мосту, производилось его тростью с железным наконечником.
Пораженные неожиданностью, мы лишились голоса и решительно не имели времени предупредить Пинфольда о грозящей ему опасности. Мы сидели в кустах и наблюдали…
Высокомерный викарий шагнул на мостик, затем он сделал другой шаг, третий… и вдруг раздался треск, и Пинфольд полетел вниз и исчез в быстротекущей реке. Должно быть, викарий упал на спину, потому что мы явственно различали его толстый живот, который высовывался из воды. Долго он барахтался, стараясь встать на ноги. Наконец это ему удалось, и он стал выбираться, отплевываясь и бранясь, на берег. Бранился викарий очень смешно, перемешивая самые гнусные ругательства с благочестивыми восклицаниями. Слушая ректора, мы, несмотря на весь объявший нас ужас, начали хохотать.
В то время, как викарий выбирался на берег, мы выскочили из кустов и наподобие стаи диких птиц понеслись через поля домой. О происшедшем мы, разумеется, нашему доброму учителю не сказали ни слова.
Но дело было слишком серьезно, чтобы его можно было потушить. Как раз перед принятием холодной ванны викарий выпил вместе с городским клерком бутылку испанского вина. Смесь вина и холодной воды оказалась очень опасной. Викарий подвергся жестокому припадку подагры и должен был вылежать в постели целых две недели. Осмотрели перепиленное бревно, начали следствие, и выяснилось, что в этом деле повинны ученики Чиллингфута. Предполагалось изгнать из города всю школу, и, чтобы спасти учителя и товарищей, я признался в том, что сам и задумал и выполнил это.
Чиллингфут находился в полной зависимости от викария, и вследствие этого обставил мое исключение из школы большой торжественностью. Я должен был выслушать публичный и очень строгий выговор, и затем меня изгнали. Чиллингфут, впрочем, смягчил мою судьбу, повидавшись со мной наедине. Простился он со мною очень сердечно.
Больше мне с моим старым учителем увидеться не пришлось, так как он спустя несколько лет умер, но, как я слышал, школа существует и до сих пор и заправляет ею сын Чиллингфута, Виллиам. Школа стала больше и богаче, чем в прежние времена. Другой сын учителя сделался квакером и уехал в колонию Пенна, где и был убит, как передавали, дикарями.
Мое исключение очень огорчило матушку, но отец остался очень доволен; Он так смеялся, слушая мой рассказ про викария, что громовые раскаты его смеха были слышны по всему селу.
— Ты придумал такую же стратегему, — сказал он мне, — какая была пущена в ход при Маркет-Драйтоне одним воином, который боялся Бога и которого звали полковник Прайд. Он подпилил мост, и благодаря этому капитан и три солдата из конного полка Лонсфорда утонули. В реку свалилось тогда еще много лонсфордовских солдат, к великой славе истинной Церкви и к радости избранного народа.
Злоключению викария радовался не один отец. Многие церковники были в душе довольны тем, что ему пришлось принять холодную ванну. Своей гордостью и непомерными претензиями Пинфольд нажил себе много врагов, и его ненавидели во всем округе.
К этому времени я успел превратиться в коренастого, широкоплечего малого. Рос я быстро, и так же быстро развивалась моя сила. Шестнадцати лет я уже таскал на себе мешки с пшеницей и бочки с пивом. Пятнадцатифунтовые камни я бросал на тридцать шесть футов, то есть на четыре фута дальше, чем наш силач — кузнец Тед Дуасон. Однажды отец не мог поднять кучу кож, которые нужно было вытащить на двор. Я сгреб эти кожи, взвалил их себе на плечи и отнес их, куда было нужно.
Старик отец часто глядел на меня подолгу из-под своих густых, нависших бровей. Иногда, бывало, сидит на своем кресле, курит трубку и глядит на меня, а потом покачает головой и скажет:
— Великонек ты становишься, мальчик! Тесно тебе в гнезде. Вот погоди, вырастут у тебя крылья и полетишь, куда захочешь.
Мне и самому хотелось, чтобы у меня выросли крылья. Спокойная сельская жизнь начала меня утомлять, и мне хотелось самому Взглянуть на тот великий Божий мир, о котором я столько слышал и читал. Я не мог глядеть спокойно на море. Глядя на эти черные волны, я чувствовал, что у меня сердце замирает. Мне хотелось идти куда-то, далеко-далеко, к славному, хотя и неизвестному будущему. Английские юноши любят море.
