Перепутья - Венуолис Антанас (бесплатные версии книг .TXT) 📗

А сон все не шел к князю.

— Pater noster, qui es in coelis… * — молился за стеной комтур.

— Молишься ты, благородный христианин, — прошептал Витаутас и в темноте посмотрел на стену, за которой глухо бубнил монах. — Молись, молись, чтобы твой бог помог тебе из «любви» к одним вырезать других… Хотел ты и мои полки первыми бросить на стены Тракай и Вильнюса, чтобы их вырезали. Но погоди, крестоносец, я задушу вас вашими собственными руками! — И князь прислонился к окну…

Промелькнули в его голове воспоминания юных дней, проведенных в высоком Тракайском замке… Такие же ночи на озере, наполненные голосами весенних птиц, и звездное небо. Первые успехи и неудачи в боях с крестоносцами и с коварным Ягайлой… Плен, подземелье в Кревском замке  ²³. Страшная смерть отца Кестутиса… Таинственное исчезновение матери Бируте  ²⁴… И князь, подперев голову рукой, еще сильнее задумался. Сон не шел к нему.

— Перкунас, сохрани жемайтийца, — где-то на стене в тени деревьев вздохнул стражник.

И было слышно, как квакали в болотах лягушки и как стражники, двигаясь по стенам замка, задевали своими мечами за заостренные колья.

Князь снова мысленно перенесся в Мариенбург, Краков, Полоцк, в земли у Нарева и Бута, где он несколько лет княжил и приобрел новых друзей и союзников. Он вспомнил свой первый и второй побег к крестоносцам и пребывание у них… Неспокойное, бурное прошлое было у князя. Будущее казалось ему более светлым. Но сколько труда пришлось вложить, сколько находчивости и изобретательности надо было проявить, сколько перепутий миновать, чтобы обеспечить себе это светлое будущее. Насчет Жемайтии он не сомневался — она всегда была верна ему. В его руках находилась и Курляндия. Казалось, что и со Скиргайлой он справится без великого труда. Он видел себя, озаренного лучами восходящего солнца, с мечом в руках скачущего по землям Востока — по бассейну Оки и Днепра, по бескрайним просторам татарских степей… И лишь юго-запад, где царствовал сын его дяди Ягайла, все еще был затянут черными тучами. Но не так опасен был для Витаутаса кузен, как его коварные, изворотливые епископы, каштеляны и другие вельможные паны, которых побаивался и сам Ягайла… Именно Ягайла, его епископы и магнаты не давали заснуть князю Витаутасу в далеком, затерянном среди топей и болот замке верного боярина Книстаутаса…

— Крепкие стены у нашей Пуни  ²⁵, — заговорил на стене один стражник, и тут же ему откликнулся другой:

— Еще крепче у Велиуоны  ²⁶.

Тем временем чья-то тень мелькнула во дворе. Князь встал и увидел под окном согнувшегося человека.

— Это ты, Судимантас? — полушепотом спросил Витаутас.

— Я, государь.

— Чего ж ты не спишь? Что нибудь увидел, узнал?

— Крестоносцы встревожены, светлейший князь: если вернутся они в Мариенбург, то о всех наших тайных дорогах расскажут. Не покончить ли с ними завтра в лесу во время охоты?.. Потом скажем, что лазутчики Скиргайлы…

— Терпение, Судимантас, терпение. Придет время, тогда и покончим, а пока что терпение… Я пойду на Вильнюс вместе с магистром, а ты оставайся здесь в лесах, и как только отряды крестоносцев или меченосцев повернут в Жемайтию грабить, ты и кончай их.

— Понимаю, князь, понимаю.

— И за рыцарем Греже присматривай, и за комтуром.

— Твой приказ для меня свят, светлейший князь. Витаутас отошел от окна, а Судимантас согнувшись исчез в тени деревьев.

XI

Уже кончался апрель, но в те времена охотились целый год.

Желая развлечь своих гостей и предоставить им прекрасную возможность поразмяться в пущах Падубисиса, гостеприимный хозяин Ужубаляйского замка боярин Книстаутас устроил в своих лесах пышную охоту. Прибыли созванные из разбросанных далеко по лесам земельных полос работные люди, егеря, доезжачие, ловчие с гончими; позвали придворных. Набрался полный двор замка загонщиков. Все они были вооружены — кто копьем, кто мечом, кто железной палицей, все принесли с собой свистки из волчьей кости, свирели, трещотки. Некоторые вырядились в звериные шкуры, понатыкали себе в волосы перьев и издали выглядели страшнее тех зверей, загонять которых шли они сами.

Рано утром, еще до восхода солнца, главный ловчий боярина Книстаутаса старик Висиманта со своими помощниками отвел всех загонщиков в пущу и выстроил в одну линию на определенном расстоянии друг от друга. Остальных, похожих на чучела, он расставил по сторонам и приказал всем в ожидании сигнала трубы вести себя тихо.

После завтрака, когда загонщики уже стояли на своих местах, из двора замка выехали закованные в доспехи охотники, и впереди всех — князь Витаутас и другие вельможи. Вместе с гостями поехал и сам хозяин, боярин Книстаутас, со своей женой, дочерью и двумя сыновьями. У обоих сыновей Книстаутаса на согнутых руках сидело по соколу. Птицы, намертво вцепившиеся когтями в рукава своих хозяев, держались, казалось, спокойно, однако внимательно, даже наклоняя голову набок, посматривали на верхушки деревьев и, увидев пролетающую ворону или сороку, покачивались, кричали, размахивали крыльями и только ждали, когда их спустят с цепочки. Но хозяева поглаживали птиц затянутой в перчатку рукой, успокаивали и обращались к ним с ласковыми словами, словно к разумным существам. Боярин Книстаутас и его жена занимали гостей и весело беседовали с ними. Рыцарь Греже и боярин Скерсгаудас держались поближе к боярыне и ее дочери, молодцевато сидели на своих резвых конях и надеялись, что на охоте представится возможность продемонстрировать перед благородными женщинами свою богатырскую отвагу, а если им будет угрожать опасность — и своей жизни не пожалеть. Все охотники были вооружены луками, копьями, длинными широкими мечами и короткими, сбоку висящими ножами — мизерикордиями, которыми добивали раненых зверей, а на войне и в поединках — тяжело раненных врагов. И боярыня, и ее дочь держали в руках луки, а за плечами у них висели колчаны, наполненные стрелами. У Книстаутайте были еще копье и меч, которые держал ехавший следом Шарка.

Старый Висиманта с кривым рогом дикого козла через плечо встретил почетных гостей-охотников сразу за болотом и отвел их на заранее облюбованное место. Здесь он расставил охотников так, чтобы образовалось несколько заслонов. В центре, куда должны были побежать самые крупные звери, Висиманта поставил князя Витаутаса и всех вельмож. Вместе с ними были и боярыня с дочерью. Позади вельмож разместились их оруженосцы и придворные. Немецкие воины и жемайтийские бояре заняли фланги. Боярин Книстаутас со своими людьми и сам Висиманта с многочисленными помощниками оставили для себя место позади всех, чтобы не дать уйти тем зверям, которые прорвутся через первые заслоны.

Утро было свежее, но нехолодное. Поднимаясь, солнышко процеживало свои лучи сквозь ветви еще только-только начавших распускаться берез, и зелень листвы таяла, блекла в белесом утреннем тумане. На опушке, пригреваемой солнцем, кое-где улыбались ранние анютины глазки, пробивались сквозь прошлогоднюю листву голубые фиалки, а на склонах поднималась высокая трава, и, когда светило солнце, на кончиках каждого стебелька сверкали росинки. В низинах уже желтела калужница и зеленела трава. В лесу непрерывно пели-щебетали птицы; вдоль болота заливались соловьи, за топью токовали тетерева, и это очень волновало соколов; изредка приглушенно кричали выпи. То там, то здесь в поднебесье блеял бекас, а неподалеку время от времени повторяла одно и то же камышница: цику, цику, цику, цику… В лесу звучали только голоса птиц; звери молчали.

Хотя, казалось, уже все было готово, старый Висиманта все еще носился на своем коне, куда-то посылал своих помощников, еще что-то налаживал и о чем-то беспокоился. Вдруг большая сова, вспугнутая загонщиками, выломилась из чащобы, хлопая по веткам крыльями, и хотела перелететь через поле в другой ельник. Сокол Кристийонаса забился, подпрыгнул вверх и повис на цепочке. Манивидас отпустил своего сокола, и тот, с быстротой молнии нагнав сову, перевернул ее в воздухе, даже перья посыпались. Вцепившись в зоб птицы когтями и клювом, сокол вместе со своей жертвой упал на землю. Подлетевший сокол Кристийонаса набросился не на сову, а на своего сородича. Оба хозяина галопом поскакали к сцепившимся соколам, разняли их и снова усадили к себе на согнутые руки, защищенные перчатками. Сова, хотя была еще жива, но уже тяжело дышала, разевала клюв и закатывала полные ужаса глаза, а из ее разорванного зоба сочилась кровь и пачкала перья на животе.