Росстань - Гурулев Альберт Семенович (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt, fb2) 📗
— Неужели это ты все сам поймал? — по-детски хлопнула она в ладоши, увидев рыбу.
— Вроде бы, — Лахову с трудом давались равнодушие к своему улову и спокойный тон. — Ты знаешь, мне сейчас видится, что тем старику и старухе, которые жили у синего моря, жилось, по некоторым нашим меркам, не так уж и плохо. Я бы согласен ловить неводом рыбу, но чтобы меня на берегу встречала вот такая юная старушка.
— Ну, уж не совсем юная, — поправила Ксения. — Но ты учти, старушки со временем имеют обыкновение отправлять своих стариков на поклон к золотой рыбке.
— Я знаю, — согласился Лахов. — Но если бы меня отправляла к рыбке такая старушка, как ты, я бы ходил до бесконечности.
— Мужчины все обманщики и подлизы, — смеялась Ксения. — А теперь, старик, иди разжигать костер. А я приготовлю завтрак. Ты его сегодня, не в пример мне, уже заслужил.
Вместе с Ксенией Лахов вытащил обмякшую лодку на берег и, взяв Ксению за руку, пошел с нею к костру. Новый день начался для Лахова счастливо и безоблачно. И он знал, что он сейчас счастлив.
— А я проснулась и думала о тебе, — сказала Ксения, когда Лахов, стоя на коленях, тесал стружку для костра. — О том, как ты живешь, о твоих соседях.
— Я эгоист, и мне больше нравится та часть твоих дум, которые посвящены непосредственно мне.
— Ты, оказывается, хороший рассказчик.
— Разболтался я вчера.
— Не разболтался. Ты рассказывал о соседях. Об Ольге Николаевне, о Фекле Михайловне. Мне ее захотелось увидеть.
— Я помню. Я весь вечер помню до мельчайших подробностей, — Лахов чиркнул спичкой и дождался, когда пламя окрепнет. — Мне вот теперь кажется, что я и сам лишь вчера узнал своих соседей. Может, мне прежде и не думалось о них никогда. А? Некогда все. Опять я какую-то путаницу несу. — Лахов, все еще стоя на коленях, вопросительно посмотрел на Ксению.
— А ты не оглядывайся. Говори что хочешь и как хочешь. И думай о том, о чем тебе думается. Это человеку иногда очень надо.
Был день и была ночь. И снова был день. И были новые заливы, берега, дороги. Они нигде не задерживались надолго и новый вечер проводили на новом месте. К полудню Лахов, как обычно, начинал испытывать беспокойство, желание уехать и успокаивался, лишь сев за руль. Ксения не противилась столь частой перемене мест.
— Так ты говоришь, что наш мир — дороги? — спрашивала Ксения и, не ожидая ответа, бодро соглашалась: — Пусть будет так.
Однажды Лахов проснулся и долго лежал, пробиваясь сквозь сонный туман, раскачиваясь между сном и явью. Было еще темно, накатно шумел Байкал, и палатка упруго вздрагивала от тугих порывов ветра. Лахов не мог понять, почему он проснулся в столь неурочный час, и вдруг понял: послезавтра последний день отпуска, послезавтра возвращаться в город. И ведь не думал или старался не думать, не брать себе в голову мысль о скором возвращении на службу, а вот, поди ж ты, не дремал в тайных глубинах сознания сторожек с механизмом времени, и, когда пришло время, сторожек сработал.
— Ты почему не спишь? — спросила Ксения.
— Сплю, сплю, — ответил Лахов и тут же отметил для себя, что он впервые за все эти дни сказал Ксении пусть маленькую, невинную совсем, по неправду. А ведь он был счастлив от сознания того, что ему не было нужды прибегать ко лжи, он говорил лишь то, что думал, и надеялся быть понятым, и с религиозной святостью держался этой правдивости, словно отгораживался от той прежней жизни, где естественность отношений могла нередко причинить боль.
«А дальше что?» — спросил сам себя Лахов и понял, что он спрашивал себя о Ксении. «А само покажет», — прикрылся он привычным ответом и попытался нырнуть в теплую глубину сна. Но сон не шел, и его легко вытолкнуло из сна, как вода выбрасывает на поверхность поплавок.
Он и думал о Ксении, но как-то странно; на ум приходили будущие летучки, на которых его должны, похоже, потрепать за последние, в спешке сданные материалы, думалось, что вот срочно надо будет выехать в командировку, давно запланированную, но к которой очень не лежала душа, думал о своей не очень уютной комнате, о повести, которую он когда-нибудь все же напишет, и тем не менее в этих думах присутствовала и Ксения. Так бывает, когда разглядываешь что-то заинтересовавшее тебя, а боковым зрением видишь что-либо еще и держишь в памяти. И первое от второго, или наоборот, странным образом зависят и влияют друг на друга. И еще почувствовал, что эта круговерть дум одновременно отдаляет его от Ксении, уносит его в суетливость и одиночество, которое уже давно поселилось в нем, и сейчас Алексой Лахов уже не знал, сумеет ли он из своего одиночества вновь пробиться к другому человеку.
— Алло, здравствуй! Это ты?
Лахов жевал кусок колбасы, запивал его черным, каленой крепости чаем, обжигался, будто спешил, хотя весь, большой еще остаток дня решил провести дома, немного поработать, а быть может, написать первую страницу повести, которая хоть как-то оправдает потраченные на ничто дни. И в это время раздался звонок.
— Алло, здравствуй! Это ты?
Он сразу же узнал голос Ксении и профессионально взбодрился для телефонного разговора.
— Я, я! Здравствуй, Ксения.
Последнюю неделю Лахов пробыл в командировке, в той, запланированной еще до отпуска, но к которой не лежала душа. Досыта намотался по району, приехал поздно ночью, отсыпался до самого обеда и вот теперь завтракал.
Едва он после сна показался в коридоре, как к нему тотчас присунулась Фекла Михайловна, сторожившая у самой двери, заговорщицки поманив пальцем:
— А тебе девушка кака-то каждый день звонит. Такая ласковая да уважительная. Я тебя ей хвалила.
— А-а, ну-ну! Спасибо, Фекла Михайловна, — и Лахов торопливо проскочил в ванную и закрылся на крючок, опасаясь, что соседка двинется следом.
Телефон на всю квартиру был один, и Лахов, уезжая в командировку, всегда выставлял его в коридор — для общего пользования.
— Сёдни, должно быть, опять позвонит, — сообщила Фекла Михайловна, когда Лахов проходил из ванной в свою комнату. — Ты почто не сказал, когда тебя ждать?
И вот Ксения позвонила…
— Ты где пропадал?
— В командировке.
— А я звоню, звоню. И всегда трубку берет старушка. Мы с нею даже познакомились. Это ведь Фекла Михайловна?
— Она, она, — бодрил голос Лахов.
— Как она живет?
— Да живет…
Лахов вдруг почувствовал, что Ксения ждет от него каких-то предложений, шагов и считает Лахова даже обязанным это сделать, и испугался настойчивых — или ему это только показалось? — ноток в ее голосе.
— Слушай, — удивилась Ксения, — почему из тебя нужно тащить каждое слово клещами? Ты не рад мне?
— Да что ты выдумываешь?! Ну, конечно же, рад! Даже очень.
Лахов замолчал, подбирая слова и не находя их.
— И тебе нечего мне больше сказать?
— Да почему же? Есть.
— Ну говори тогда. Я же тебя целую вечность не видела!
Лахов понимал и сам, что ведет совсем не тот разговор; надо бы пригласить Ксению к себе или бежать к ней навстречу, но сейчас не находил легких и радостных сил это сделать — одеваться, бежать, потом куда-то идти, что-то говорить, — мучился совестью и ощущал близкую и невозвратимую потерю: ведь Ксения все поймет.
— Ты знаешь, — сказал он неожиданно для себя самого, — у меня сейчас срочное дело. Как только я его столкну, сразу же тебя найду. У меня ведь есть твой адрес…
— Хорошо, — сказала Ксения, в трубке послышались короткие и далекие, как с летящего над землей спутника, сигналы.
Лахов еще какое-то время держал трубку в руке, потом осторожно положил ее на рычаг, сигналы в трубке погасли, и в комнате стало неожиданно тихо, будто разом отключились и все другие звуки. И лишь будильник истово, с торопливым металлическим звоном отсчитывал секунды, точил время, зубчиками шестеренок перетирал будущее на прошлое. Но этот звон, казалось, только усиливал застоявшуюся тишину.
Лахов подошел к окну, опершись локтями на подоконник, долго смотрел на каменный мешок двора, на молчаливых людей, идущих по асфальту, на облака, на позолоченные купола реставрируемой церкви. Когда он вернулся к столу, чай в кружке уже остыл, отдавал прелыми вениками, и Лахов сходил на кухню, вскипятил чайник на газе. Пора было браться за работу, сделать хотя бы болванку будущей статьи. Лахов достал блокнот, пошелестел его листками, придвинул к краю стола тонкую стопку чистой бумаги, но к столу не сел, отключил телефон и снова оказался у окна, привалился плечом к косяку и закрыл ладонью лицо.
