Когда врут учебники истории. Прошлое, которого не было - Балабуха Андрей Дмитриевич (читать книги без сокращений txt) 📗

Имя подобным примерам – легион.

И только град Петров гордо отрекается от прошлого. В 2003 году помпезно отмечалось его трехсотлетие. Но первым городом, возникшим на этом месте, была основанная в 1300 году Ландскруна, и, по ереванскому примеру, отсчет следовало бы вести от нее, отмечая – тоже, кстати, в мае – 703-ю годовщину.

Но, допустим, просуществовала Ландскруна слишком уж недолго. Тогда, замечу, был, «торговый городок» Усть-Охта, возникший веком позже. Был, наконец, Ниен, и если вести счет от него, в юбилейный день Петербургу исполнилось 392 года. Впрочем, к вольному обращению с юбилеями петербуржцам не привыкать. Старшее поколение наших соотечественников еще помнит, должно быть, что и 250-ю годовщину города праздновали не в положенном (даже по каноническому исчислению) 1953 году, а четырьмя годами позже – в 1957. В пятьдесят третьем страна облачилась во всенародный траур по случаю кончины Отца народов – не до юбилеев тут, натурально, было. Зато в пятьдесят седьмом, когда сквозь чуть прираздвинутый железный занавес на Международный фестиваль молодежи и студентов съехалось немало иностранных туристов, и юбилей Санкт-Петербурга-Петрограда-Ленинграда оказался как нельзя более кстати…

Так или иначе, а российская Северная Пальмира не могла быть основана ни по воле иноземных государей, подобно Ландскруне и Ниену, ни возникнуть сама собой, как Усть-Охта, – и в представлении самого Петра [447] (как, впрочем, и его преемников), и в сознании общественном ей надлежало родиться исключительно на пустом месте по воле великого самодержца всероссийского.

И так оно и стало.

Эпилог. Жемчуга Клио

Разумеется, рассказанным тема не исчерпывается – Клио щедро одаряет нас неиссякаемым запасом сюжетов, и для книги я достаточно произвольно отобрал те, которые почему-то больше зацепили, растревожили что-то в душе. В принципе же любую из частей можно пополнять практически неограниченно.

Можно было бы написать, например, о цесаревиче Алексее Петровиче – с него, кстати, вообще началась для меня тема без вины окаянных. Было это лет сорок назад, но прекрасно помню, как поразила юношу, воспитанного на представлениях, почерпнутых из романа Алексея Толстого и фильма, где наследника престола играл Николай Черкасов, подлинная история этого Петрова отпрыска, рассказанная как-то раз ленинградским (в ту пору, а теперь израильским) историком Михаилом Хейфецом. Ведь миф о царевиче-ретрограде, жаждущем вернуться к неумытой старине, был создан исключительно затем, чтобы оправдать сыноубийство. Поначалу-то Алексей был всем хорош – и в деяниях отцовых, и в делах отечества участвовал активно и прилежно. Так, например, когда осенью 1707 года было предпринято укрепление Москвы на случай нападения Карла XII, надзор за работами был поручен Алексею Петровичу. В августе 1708 года на него же был возложен осмотр продовольственных магазинов в Вязьме. В начале 1709 года царевич представил царю в Сумах пять полков, собранных и устроенных им самим, затем присутствовал в Воронеже при спуске кораблей, а осенью отправился в Киев, чтобы находиться при той части армии, которая предназначалась для действий против Станислава Лещинского [449]. Характеризуя царевича по поручению австрийского двора, Вильчек, в частности, отмечал, что тот любознателен, посещал церкви и монастыри Кракова, присутствовал на диспутах в университетах, покупал много книг, ежедневно употреблял по шесть-семь часов не только на чтение, но и на выписки, и вообще обладал отменными способностями и способен выказать большие успехи, если окружающие не станут чинить ему препятствий. Во время пребывания в Дрездене он занимался геометрией, географией и французским, брал уроки танцев и посещал театральные представления на французском языке. И это – ретроград, мечтающий лишь о жизни по старинке? Он был царевым сотрудником и единомышленником – пока у второй жены российского императора, Екатерины I, не родился собственный сын, Петр, которого отец любовно называл Шишечкой. И чтобы не преграждать этому младенцу пути к трону, Алексею Петровичу пришлось умереть…

Можно было бы рассказать о Петре III и Павле I – невзирая даже на то, что в последнее время говорилось и писалось об этих государях немало, однако и тут далеко не все однозначно просто.

Или, например, о принце Джоне, более известном как король Иоанн Безземельный из династии Плантагенетов (1167–1216). Вот уж на кого английская историография не пожалела черных красок! И даже «Российский энциклопедический словарь» удостоил его единственной уничижительной оценки: «…в 1202–1204 годах потерял значительную часть английских владений во Франции и под давлением баронов, поддержанных рыцарством и городами, подписал в 1215 году Великую хартию вольностей». Позволю себе провести нехитрую аналогию: затевая отмену крепостного права, Александр II затратил немало усилий, чтобы реформа представлялась шагом, предпринятым исключительно под давлением снизу… Дерзну утверждать, что Великая хартия вольностей явилась не поражением, а достижением Иоанна Безземельного.

Или заступиться за оболганного (и в немалой мере – стараниями русского гения) Антонио Сальери, оправданного историей за отсутствием состава преступления, ибо Моцарта, как теперь доказано, никто и не думал убивать, но до сих пор с завидным упорством обвиняемого в этом отравлении общественным мнением.

Еще одна фигура, настоятельно требующая (простите сей привычный архаизм) взяться за перо, – Иван Мазепа, тот самый, на которого был «Донос на гетмана-злодея / Царю Петру от Кочубея». Что ж, благодаря этому доносу Кочубеи стали в России уважаемым княжеским родом [450]. Но повернись все иначе, – и считались бы они в самостийной Украине предателями и изменниками родины. Вопрос о героях вообще непрост. Вот панфиловцы – не двадцать восемь, а те, безвестно павшие, – они герои? Безусловно. А их немецкие ровесники, насмерть стоявшие за Берлин? И такое противоречие – отнюдь не достояние только нашего времени и нашей психологии. О Греко-персидских войнах нам известно исключительно из эллинских источников. Естественно, Ксеркс выступает там тираном и агрессором, каковым и предстает в наших учебниках истории (об этом, если помните, мы уже упоминали в четырнадцатой главе). Но дойди до нас источники персидские, – что сказали бы мы тогда? Вернемся, однако, к гетману. В румынском городе Галац, где находится его могила, 8 мая 2004 года открылся памятник этому «выдающемуся украинцу», чье имя «на протяжении трех столетий служило многим соотечественникам символом борьбы за самостоятельность Украины», и «стороннику европейского выбора народа». Недаром же соратник Мазепы гетман Пилип Орлык (иногда пишут – Филип Орлик) стал автором одной из первых демократических конституций в мире – увы, так никогда и не реализованной… Впрочем, и у нас таких хватало – вспомните, например, так называемую Конституцию Лорис-Меликова [451]. Словом, и о Мазепе написать нестерпимо хочется. Да, он был противником России; да воевал, да потерпел поражение; но все это – не основание числить гетмана в предателях и предавать его имя анафеме. А вот факт – в pendant, так сказать, сказанному выше. Летом 2004 года близ города Батурина Черниговской области археологическая экспедиция обнаружила семьдесят захоронений с останками сорока взрослых и тридцати детей в возрасте от двух до пятнадцати лет (!) – все с простреленными, разбитыми черепами, отрубленными головами и конечностями. Эти останки лежали в ряд, засыпанные углем, пеплом и битым кирпичом. Впрочем, и ранее в оврагах и заброшенных колодцах здесь находили кости убиенных того же времени. Как выяснилось, все они были убиты в 1708 году офицерами и солдатами петровской армии. Из исторических документов следует, что по приказу Петра I в Батурине было бессудно казнено 6000 человек – в отместку за то, что Мазепа заключил договор со шведским королем Карлом XII, чтобы оторвать Украину от Российской империи. Да, любил царь Петр казнить, об этом еще стрельцы порассказать могли бы… Да и жители Ниена.