Уарда - Эберс Георг Мориц (полные книги TXT) 📗

– Что же?

– Я купила бы тебе колесницу и коней и послала бы тебя на войну вместе с колесничими фараона.

– Неужто ты так богата?

– О, да! – отвечала Уарда. – Правда, разбогатела я меньше часа назад. Ты умеешь читать?

– Конечно!

– Подумай только, когда я лежала больная, из Дома Сети ко мне прислали врача. Это был очень искусный врач, но ужасно странный… Он часто смотрел на меня такими глазами, словно он пьян, а когда начинал говорить, то сильно заикался.

– И звали его Небсехт?

– Да, да! Небсехт. У него были какие-то непонятные дела с моим дедом. . А в ту ночь, когда толпа бросилась сюда, а Пентаур и ты пришли к нам на помощь, он тоже за нас вступился. С тех пор я больше его не видела. Вскоре мне стало гораздо лучше. Но вот сегодня, часа два назад, вдруг залаяла собака, потом какой-то пожилой человек подошел ко мне и сказал, что он брат Небсехта и у него лежит для меня очень много денег. Он дал мне кольцо, сказав, что выплатит деньги тому, кто принесет его от моего имени. А потом он прочел мне вот это письмо.

Рамери взял у нее из рук письмо и начал читать:

«От Небсехта – прекрасной Уарде.

Небсехт приветствует Уарду и сообщает ей, что он должен ее деду-Осирису, тело которого колхиты бальзамируют сейчас так же, как тело вельможи, тысячу золотых колец. Эти кольца он велел брату своему Тета выдать ей в любую минуту. Пусть Уарда доверится Тета, ибо он человек честный, и пусть обращается к нему за деньгами при всякой надобности. Было бы всего лучше, если бы она предоставила Тета распорядиться этими деньгами и купить ей дом и участок земли. Тогда она сможет вместе с бабкой переселиться в этот дом и жить в нем, не ведая забот. В течение одного года она не должна выходить замуж. Небсехт очень любит Уарду. Если по истечении тринадцати месяцев он не явится к ней, то пусть она выберет себе в мужья кого ей угодно, но прежде она должна показать толмачу фараона ту драгоценность, что досталась ей от матери».

– Удивительно! – воскликнул Рамери. – Кто бы мог ожидать такого великодушия от этого врача, который всегда так неряшливо одет? И о какой драгоценности он пишет?

Уарда расстегнула на груди платье, и на солнце что-то ярко сверкнуло.

– Это же бриллианты! Какая красота! – вырвалось у юноши. – А тут, посередине, в полуовале из оникса, какие-то четкие письмена. Я не могу прочесть их, надо будет показать толмачу! И эту вещь носила твоя мать?

– Отец нашел ее на ней, когда она умерла, – отвечала Уарда. – Она попала в Египет как пленница, и у нее была такая же белая кожа, как и у меня, но она была немая и не могла сказать, где ее родина.

– Она принадлежала к какому-то высокому роду; а ведь происхождение определяется по линии матери! – живо воскликнул Рамери. – Ты – царевна, Уарда! О, как меня это радует, и как я люблю тебя!

Девушка улыбнулась:

– Теперь-то тебе уже нечего бояться прикоснуться к нечистой.

– Жестокая! – упрекнул ее Рамери. – Хочешь, я скажу тебе, на что я решился еще вчера, о чем думал всю ночь и ради чего, собственно, пришел сюда?

– Ну, говори.

Рамери вынул из складок своей одежды прекрасную белую розу.

– Все это, конечно, ребячество, но я мечтал своими руками воткнуть эту розу в твои сияющие на солнце волосы. Можно?

– Какая чудесная роза! Такого красивого цветка я еще никогда не видела.

– Так ведь она предназначена для моей гордой царевны! Ну, пожалуйста, позволь мне украсить тебя этой розой. Твои волосы подобны шелку из Тира или лебяжьему пуху, они блестят и переливаются, словно лучи золотистых звезд. Вот так будет хорошо. Нет, нет – не трогай ее! Если бы тебя увидали сейчас все семь Хатор, они позавидовали бы тебе, потому что ты лучше их всех вместе взятых.

– Как же ты льстишь мне! – стыдливо промолвила Уарда и, вся вспыхнув, взглянула на юношу сверкающими от счастья глазами,

– Ах, Уарда! – воскликнул Рамери, прижимая руку к груди. – У меня ведь есть еще одно желание. Ты только пощупай, как оно бьется и трепещет в моей груди! Мне кажется, оно не угомонится до тех пор, пока ты… да, Уарда… пока ты не позволишь мне поцеловать тебя, только один лишь единственный раз!

Тут девочка отступила на шаг назад и строго сказала:

– Нет! Теперь-то я вижу, чего ты добиваешься. Старая Хект знает людей, и она предостерегала меня.

– А кто эта Хект? И что она может знать обо мне?

– Она говорила, что настанет такое время, когда ко мне приблизится мужчина. Его глаза будут искать моих глаз, и если я отвечу на его взгляд, то он захочет коснуться моих губ. Но я не должна позволять этого, потому что, если его поцелуй доставит мне радость, тогда этот человек завладеет моей душой и заберет у меня ее всю без остатка, и придется мне тогда блуждать по свету без души, подобно тем мятежным духам, которых изрыгают пучины, гонит ветер, выбрасывает море и не принимает небо. Ступай прочь от меня, потому что я не хочу отказывать тебе в поцелуе, но не хочу также вечно скитаться без души!

– Скажи мне: а хорошая та старуха, с которой ты об этом говорила?

Уарда отрицательно покачала головой.

– Да и не могла она быть хорошей! – воскликнул Рамери. – Потому что она сказала неправду. Я не хочу забирать твою душу, я хочу подарить тебе свою, наши души соединятся, и оба мы не станем беднее, а, наоборот, богаче!

– Как мне хотелось бы поверить этому, – задумчиво проговорила Уарда. – Похожие мысли уже как-то приходили мне в голову. Когда я была еще здорова, мне нередко приходилось ходить вечером по воду к Нилу, туда, где у пристани стоит большое водяное колесо. Тысячи капель, дробясь, падали с глиняных черпаков, и в каждой отражалось по луне, но на небе сияла лишь одна луна. Тут-то я и подумала: то же происходит, наверное, и с любовью в сердце. Есть ведь только одна любовь, а мы внушаем ее многим сердцам, но она от этого не теряет своей силы, не меркнет. Я думала о своих стариках, об отце, о маленьком Шерау, о богах и о Пентауре. Теперь же мне хочется и тебе уделить частицу этой любви!

– Только одну частицу? – спросил Рамери.

– Тогда вся она отразится в тебе так же, как луна в каждой капле.

– Так оно и будет! – воскликнул сын фараона, обнял стройный трепещущий стан девочки, и оба юных существа слились в горячем, но невинном поцелуе.

– Ну, а теперь иди, – прошептала Уарда.

– Позволь мне еще остаться! – попросил Рамери. – Сядь рядом со мной вот сюда, на скамейку перед хижиной. Изгородь скроет нас от прохожих, да и вообще долина безлюдна и пустынна в эту пору.

– Видимо, мы делаем все же что-то нехорошее, – задумчиво произнесла Уарда. – Ведь иначе нам не было бы нужды прятаться от людей.

– Но разве ты считаешь нехорошим то, что. делает жрец в святилище? – спросил ее Рамери. – А ведь и это сокрыто от людских взоров.

– Как убедительно ты говоришь, – с улыбкой сказала Уарда. – И все потому, что ты умеешь писать. Ты ведь был его учеником.

– Да, был! – воскликнул Рамери. – Ты, конечно, говоришь о Пентауре? Он всегда был моим самым любимым учителем. Но я не могу слышать, когда ты вспоминаешь о нем так, словно он тебе дороже всех на свете. Ты сказала, что Пентаур – одна из капель, в которой отражается твоя любовь? А я не желаю делить ее со многими!

– Как смеешь ты так говорить! – перебила его Уарда. – Неужто ты не уважаешь своего отца, не чтишь богов? Я никого не люблю так, как тебя, и чувство, которое я испытала, когда ты меня поцеловал, не было похоже на лунный свет, нет, это чувство обожгло меня, как солнце в полуденную пору. Стоит мне только подумать о тебе, как я лишаюсь покоя. Я должна признаться тебе, что сегодня утром раз двадцать выглядывала из двери и все спрашивала себя: «Придет ли мой спаситель, мой милый, ласковый, кудрявый юноша, или он презирает меня, бедную девушку? » Но ты пришел, и я так счастлива, сердце мое ликует от восторга! Будь же по-прежнему ласков со мной, а не то я оттреплю тебя за твои кудри!

– Ну что ж, пожалуйста, – согласился Рамери. – Твои маленькие ручки не могут причинить мне боль, но гораздо страшнее твои слова. Конечно, Пентаур умнее и лучше меня, и ты многим ему обязана, но все же мне хотелось бы…