Калигула или После нас хоть потоп - Томан Йозеф (лучшие книги читать онлайн .txt) 📗

– Посмотрите, Фабий! – услышал он из толпы, и седой рыбак оперся о пьедестал и прокричал ему:

– Что беснуешься. Фабий? Стишки? Кому нужен сегодня твой театр? Через пару дней начнется новый театр: гладиаторы и львы. Такой цирк стоит посмотреть! Собирай вещички и пошли с нами пить!

Мужчина в патрицианской тоге усмехнулся и сказал благородной матроне, стоящей возле него:

– И правда пришло время покончить с эллинизацией. Довольно греческих трагедий и дурацких фарсов. "Квадриги в действии – вот это настоящая красота…

У Фабия опустились руки, он медленно слез с пьедестала. Ничего не говоря, насупленный, погруженный в свои мысли, он тянул девушку за собой.

Толпа миновала их, крича и тараторя. Вокруг звучали фривольные песенки.

– Пойдем домой. Квирина. Цирк! – сказал Фабий и добавил зло и насмешливо:

– Здесь все цирк.

– Вместо того чтобы смеяться на наших фарсах, они будут смеяться над нами, зачем им теперь театр, когда у них будет более впечатляющее зрелище – с кровью…

Они лежали рядом на кровати, в темноте. Издалека до них доносился рев ликующего Рима.

– Что нам остается, моя дорогая? – продолжал Фабий. – Будем убирать мертвецов в цирке или бегать, словно клиенты, на поклон патрону и за пару сестерциев в день прислуживать ему. А можно стать бродягой и быть на содержании государства. Фу! Я побираться не стану!

Ей нравилась его гордость.

– Мы могли бы поехать в Остию, к маме. Ты бы рыбачил… – и, почувствовав, как он нервно дернулся в темноте, быстро досказала:

– На время, пока людям не надоест цирк, понимаешь?

Фабий молчал. Он смотрел вверх, в темноту. Из этой черноты на него наплывали неприятные воспоминания: слова Тиберия, когда тот его отпустил.

Сенаторы, оскорбленные его пьесой о пекарях. Угроза Луция Куриона у храма Цереры.

Он не сказал, о чем думал.

– Сейчас в Риме на прожитие мы не заработаем. В деревне бы это, пожалуй, удалось, там нет цирков и хищников. Но тащиться от деревни к деревне неудобно, Квирина.

Словно серебряные монеты, рассыпавшиеся по мрамору, зазвенел ее смех.

– Неудобно? С тобой? Ах ты глупый! – И она осыпала его лицо поцелуями.

Глава 37

Еще пылали на римских холмах огни жертвенников. Еще не умолкли голоса охрипших жрецов всех коллегий, возносящих благодарственные молитвы богам за то, что послали им такого удивительного императора. За это чудо на троне. Дым жертв и благовоний заслонял божественные лица. Целые стада скота сгоняли из сенаторских латифундий для гекатомб в Рим, арделионы бегали по форуму и у ворот императорского дворца и вопили о том, сколько животных "их" сенатор пожертвовал в честь императора. Переполненные желудки томили жрецов, мяса было много, а жира и того больше. В римских анналах говорится, что за неполных три месяца правления Гая только на италийской земле в его честь было принесено в жертву 160 тысяч животных. А жертвоприношения все продолжались…Было уже за полдень, небо затянулось тучами, накрапывал мелкий дождь.

Луций проснулся, но продолжал лежать в постели. Вчера Калигула пригласил его поужинать в обществе друзей, с которыми раньше, еще до того как стать императором, он болтался по субурским трактирам и публичным домам. Они собрались в бывшем дворце Тиберия. Дворец был неприветлив. несмотря на великолепное угощение, музыку и разноплеменных красоток, собранных сюда расторопным Муцианом, который и раньше устраивал все увеселения Калигулы, ибо Гай, даже сделавшись императором, не изменил своих привычек. Было сыро и сумрачно, казалось, что по узким сводчатым переходам все еще бродит дух старого императора. Долго новый император и его гости чувствовали себя неуютно, много потребовалось вина, возбуждающей музыки и ласк девиц, чтобы гости наконец развеселились.

– Я ненавижу этот дворец. Он больше походит на тюрьму, чем на жилище, – заявил Калигула. – Я приказал Бибиену подготовить план нового дворца…

– …достойного нашего сияющего Гелиоса, достойного Гая Цезаря! – льстиво воскликнул актер Мнестер. Все зааплодировали. Луций и вся разгульная компания Калигулы: актер Апеллес, возница Евтихий, Кассий Лонгин – первый муж сестры Калигулы Друзиллы, Эмилий Лепид, прозванный Ганимедом, – новый супруг Друзиллы, и еще волосатый гигант Дур, командир личной охраны Калигулы. Сама Друзилла тоже присутствовала. Она была старшей из трех сестер Калигулы. Ливилла – средняя и младшая – Агриппина.

С Друзиллой дело нечисто, размышлял Луций, разглядывая стену своего кубикула, на которой была изображена в помпейском стиле спящая нимфа, подстерегаемая сатиром. У этой нимфы такие же округлые формы, как у Друзиллы. И то же нежное выражение лица. С Друзиллой дело нечисто. Смотрит ребенком. Сама невинность. А вчера вечером прижималась к своему августейшему брату и любовнику, спокойно улыбалась бывшему мужу Кассию Лонгину и брезгливо отстранялась от нового мужа Лепида Ганимеда, которого ей навязал Калигула. Эта девочка повидала уже немало. Кассия Лонгина она, говорят, любила. Чтобы их разлучить, Калигула назначил его проконсулом в Вифинию, и вчерашний кутеж был, собственно, устроен по случаю его проводов. Ганимеда, этого изнеженного модника, Друзилла терпеть не может.

Это было заметно. Очевидно, Калигула и будет настоящим и постоянным ее любовником. Постоянным едва ли, плутовато улыбнулся Луций нимфе. В полночь император проводил сестру спать и приказал привести к себе медноволосую Параллиду из лупанара Памфилы Альбы. Во всем, кроме своих медных кудрей, она похожа на египтянку. а все, напоминающее Египет, чарует Калигулу.

Луций даже вздрогнул, вспомнив, как эта девка впилась в губы Калигулы. Вот это наслаждение! Но, разумеется, совсем не то, что с Валерией. Он сердито повернулся на бок. Параллида в тысячу раз лучше. Не лжет, не притворяется, она девка и не скрывает этого. Слушает, что ей говорят, и не распоряжается. Женщина должна быть женщиной, а не военачальником и лжецом.

Он упорно гнал воспоминания о Валерии, ненавидел свою тоску по ней, но отделаться от нее не мог. Гнев против нее рос, но страсть не проходила…

Калигула, говорят, питает слабость к Параллиде. Часто ее приглашает.

Вчера исчез с ней на час. Потом привел и предложил ее Ганимеду. Она раскричалась: ни за какие деньги с этой девицей Ганимедом! Калигула хохотал до слез. Потом ни с того ни с сего заявил, что на днях Макрон разведется с Эннией, и он, император, возьмет ее в жены. Это была неожиданность. Что из этого выйдет? Напились мы по этому поводу так, что голова гудела.

Апеллес меньше всего подходит к этой веселой компании. Помалкивает, пьет мало, не шутит, не смеется. Но вчера повел себя умно. До небес превозносил новые постановления Калигулы. Тот делал вид, что не слушает лестных слов, а сам навострил уши и весь сиял. Это правда, тщеславен он безмерно, и все же он благословение Рима, его слава…

За занавесом послышался вопросительный кашель Нигрина.

– Войди, Нигрин.

– Господин мой, пожаловали гости.

– Так рано?

– Уже четвертый час пополудни.

– Кто?

– Сенатор Луций Анней Сенека.

Луций вскочил с постели: Сенека!

– Он явился с соболезнованием.

– Проведи его к матери, Нигрин. Я сию минуту приду. А ко мне пришли рабов!

Он одевался быстро. Панцирь оказался на нем гораздо скорее, чем тога.

Прическа? Лишнее. Скорее, скорее, поторапливайтесь вы, ленивые кошки!

Он нашел гостя и мать в перистиле. За колоннадой виднелся сад. На листья лавров и олеандров падали мелкие капли дождя. Но было тепло, и воздух благоухал.