Бунташный век. Век XVII (Век XVII) - Шукшин Василий Макарович (библиотека книг TXT) 📗
Они сидели чуть в сторонке от других, ближе к воде; Степан привалился спиной к нетолстой молодой вербе с криулинкой, руки держал промеж ног, чтоб лишний раз не звякать цепью — этот звяк угнетал его.
— Ладно, — согласился Корней, — я — червем, ты — погулял…
— Не в гульбе дело, оборвал Степан рассуждения войскового. — А то бы я не нашел, где погулять!
— Чего же ты хотел добиться? — спросил тогда Корней.
— Не поймешь.
— Где нам! Где нам за тобой угнаться. Мы люди малые…
— Змей ты ползучий, и поганый вдобавок, — сказал Степан негромко. — Подумай: рази ты человек? Да рази человек будет так, чтоб ему только одному хорошо было? Ты вот торгуешь Доном… Вольностями нашими. После тебя придут — тоже охота урвать кусок пожирней, — тоже к царю поползут… Больше-то чем возьмете? — Степан говорил без злобы, спокойно. — И вот такие лизоблюды… все отдадут. Вот беда-то. Пошто я тебя не пристукнул!.. Можеть, другим бы неповадно было… Гады вы! Бог тебе ум дал, а ты измусолил его — по углам рассовал, всю жизнь, как собака, в глаза хозяину свому заглядывал. А доберись я до того хозяина — он бы сам завыл, как собака.
— Быть было ненастью, да дождь помешал. Смотри, как бы тебе не завыть там. Там умеют… сок жать.
— Не завою. Не порадую царя — не дождетесь.
— Стенька… Скажи напоследок: пошто войсковым не захотел стать? Я же тогда не обманывал тебя, правду говорил. Помнишь? В церкви-то…
— Помню.
— Пошто же?
— У человека душа есть, а рази важно ей — войсковой я или не войсковой. Она небось и не знает-то про эти слова. Был бы я товарищ верный, да была бы… Да был бы я вольный. Вот и все, я и спокойный.
— Ну и спокойный? Столько людей загубил…
— Не за себя губил, за обиженных.
— Фу-ты, какой заступник выискался!
— А кто же за их заступится? Ты? Тебе лишь бы доползти до кормушки… Эх, надо б мне тебя раздавить! Пожалел. Моя промашка, кресный. Каюсь.
— Корней Яковлич! Можно и в путь-дорогу! — шум-нули от казаков, где их собралось покучней; которые уж и коней седлали, подпруги подтягивали.
— С богом! — Корней встал и пошел к своей лошади.
За разговором этим наблюдал со стороны Фрол Минаев. За время, пока Степана держали в Черкасске и потом везли пленного, Фрол Минаев держался поодаль, наблюдал, но не подходил. А Степану было не до него. Степан, как пришел в память, все время был спокоен и задумчив. Иногда только подбадривал брата, павшего духом, улыбался и шутил с ним. На всех остальных смотрел с глубоким презрением.
Теперь, пока казаки ловили и седлали коней, Фрол Минаев подошел к Степану, присел рядом. Как когда-то, в степи, когда гнался атаман за другом-врагом, не догнал, упал с коня, — так же сидели теперь, только Степан был в железах. Оба, видно, вспомнили то свое сидение, глянули друг на друга, помолчали. Близко никого не было; Фрол заговорил:
— Степан…
— Ну? — Степан прищурился на Фрола… Долго смотрел, внимательно. — Что ж ни разу не подошел поговорить?
— А чего говорить? — наигрывая беспечность, но и принахмурившись, откликнулся Фрол. — Без разговоров все понятно. Чего говорить? Хотел я только спросить…
— Тебе — есть чего. Ты упреждал меня — твоя взяла. Вот и скажи, а не спрашивай. Посмейся хоть надо мной. Корней вон выговорил…
— Я не радуюсь, Степан, — искренне сказал Фрол. — Нет. Мне жалко тебя.
— Ну? — удивился Степан. — А кто это угостил меня сзади? В землянке-то?.. Не ты?
— Нет.
— Кто же?
— Не все равно тебе кто?
— Ну, все же.
— Мишка Самаренин.
— A-а. Я, грешным делом, на тебя думал. Похоже на тебя…
— Степан… — раздумчиво, с глубоким, серьезным интересом повторил Фрол, — дурацкое дело — теперь спрашивать: к чему ты все это затеял?..
— Дурацкое, — согласился Степан. — Надоело. Я ж тебе говорил.
— Ладно, не буду. Скажи только: пошто так легко попался? Сам ведь полез… Знал же: конец там тебе, зачем же лез?
— Э, не так все легко, Фрол, как на словах у тебя. «Конец»… Перебей мы вас тада, в землянке… Не знаю. Не знаю, кто из нас какие слова говорил бы счас.
— Четверо-то — двенадцать?! Ты что?
— Не знаю, не знаю. Одно знаю: вовремя меня Мишка угостил по затылку. Не знаю, куда бы качнулись эти ваши семьсот казаков. Выйди я тада из землянки цел-невредим — поднялась бы у кого рука на меня? А?
— Не знаю, — признался Фрол. — Как-то… не думал так.
— А я знаю. И ты знаешь: не поднялась бы. Опять хитришь. Все хитришь, Фрол… Ты все знаешь: они с вами, пока вы над имя. Убери-ка счас отсуда всю головку старшинскую… А? — Степан засмеялся. — Встал бы я да зыкнул, как бывало: братцы!.. — Степан и в самом деле налег на голос, крикнул. Казаки, все как один, враз оглянулись. Кто успел поставить ногу в стремя, оглянулся, стоя на одной ноге, кто седлал лошадь, оглянулся с седлом в руках… Корней Яковлев шел к коню, от возгласа Степана, нежданного, аж споткнулся. Резко оглянулся… Не по-старчески скоро пошел, побежал почти к Степану, невольно сунулся правой рукой к поясу. И никто ничего не сказал, все молчали. Смотрели на Степана…
— А-а, — сказал Степан. — А ты говоришь.
Фрол Минаев махнул рукой Корнею, чтоб не спешил к пленнику, что пленник дурачится. Корней, не поворачивая головы, глянул туда-сюда по сторонам — не видел ли кто, как он чуть не бегом кинулся к скованному по рукам и ногам человеку и даже за пистоль схватился? — проверил — и, повернувшись, пошел опять к коню, медленно.
— Змей заполошный, — сказал негромко, себе под нос. — Ажник ноги подсеклись.
Степана истинно развеселила эта всполошка казаков.
— Вот, Фрол… говорят: не выливай помоев, заготовь сперва чистой воды. Правда. Всяко бывает… И так бывает: поехали пир пировать, а пришлось бы горевать.
— Да нет, тебе теперь уж не пировать, — тихо сказал Фрол.
— Как знать… — тоже тихо, глядя на затон, молвил Степан.
— Знаю. Это-то знаю.
— Ну а чего ж ты ишо хочешь узнать, Фролушка? — спросил Степан ласково. — Чего тебе сказать, друг мой любый? — Он повернулся к Фролу.
— Зачем в Кагальник-то пришел? Неужель уйтить некуда было? Я прям ушам своим не поверил, когда сказали, что едешь.
Степан ответил не сразу. И ответил неясно:
— Спотычка была у меня в жизни… Горькая одна спотычка. — Он посмотрел в далекую даль, и боль явственная проглянула из его глаз, так, что он даже зажмурился. И опять молчал долго. Открыл глаза, глянул на свои руки и ноги, качнул горестно головой. — Вот за то и получил… эти дары. — Тряхнул железами, они покорно звякнули.
— Какая спотычка? — Фролу и правда было интересно. — У тебя много спотычек было. Какая же самая… горькая?
— Это я тебе не скажу. Другу сказал бы… Но у меня их не осталось. Вот на том свете свижусь с имя — покаюсь. Повинюсь.
— Жалеешь, что не убил меня? На степи-то? — спросил еще Фрол.
— Нет, — честно сказал Степан. — Нет. Гнался — хотел убить, потом — нет. Не знаю… как-то расхотел. Я тебя ишо один раз мог убить… теплого, в постеле. Был я однова в Черкасске. Ночью. Ты даже не знаешь…
— Знаю, Корней говорил.
— A-а. Ну вот: мог зайти, приткнуть к лежаку… Не стал.
— Ну, а чего ты хотел-то, Степан? Прости меня… не думал спрашивать, а охота. — Фрол жалостливо смотрел на скованного давнего друга. — Я и тогда спрашивал, только не понял…
— Хотел дать людям волю, Фрол. Я не скрытничаю, всем говорил. И тебе говорил, ты только не захотел понять. Мог-то ты мог — не захотел.
— А чего из этого вышло? — Вот это, главное, и хотел — не спросить — сказать хотел Фрол.
— А чего вышло? Я дал волю, — убежденно сказал Степан.
— Как это?
— Дал волю… Берите!
— Ты сам в цепях! Волю он дал…
— Дал. Опять не поймешь?
— Не пойму. — Фрол все смотрел на повергнутого атамана с жалостью и пытливо.
— Фрол… — Степан вдруг резко повернулся к нему, один миг смотрел — присматривался, от волнения даже пошевелился и глотнул. — Друг… сбей железы. Пока подбегут — успеешь… — Степан торопился говорить, говорил негромко и неотступно смотрел на Фрола. — Спомни дружбу, Фрол… Мы их одолеем, они сами не полезут…
