Сердце Бонивура - Нагишкин Дмитрий Дмитриевич (читаем книги онлайн TXT) 📗
Панцырня вдруг обмяк и почувствовал, что ноги его словно приросли к земле: если он сделает хотя бы один шаг, то упадёт.
— Ну, что же ты? — с беспокойством посмотрела на него Нина.
Парень отвернулся, чтобы не видеть её глаз.
— Я сейчас… я… одну минутку, — сказал он невнятно, сам не зная, что сказать.
Прерывистый гудок послышался слева. Нина лихорадочно схватила Панцырню за рукав.
— Ну!
Тот принялся шарить по карманам.
— Я… костыль потерял! — пробормотал он ещё тише и как-то согнувшись весь, словно став меньше ростом.
Побледневшее его лицо все сказало Нине. Она протянула руку:
— Давай мне! Быстро!
Руки Панцырни тряслись. Он, чуть не плача, крикнул:
— Да я не знаю, где он… Ей-богу, потерял…
Нина с силой толкнула его в грудь.
— Ах ты, гад! — сказала она со слезами отчаяния и бессилия.
Поезд показался в выемке. Солнечные блики легли на бронированных башнях и палубах. Серо-стальной, чуть покачиваясь на стыках, тяжёлый — от тяжести его глухо гудели рельсы, — угрожающе выставив трехдюймовые жерла орудий, он вытягивался из полутуннеля на магистраль. Нина с ужасом смотрела на стальное чудовище. На кривизне пути вагоны развернулись. Нина увидела зелёный и трехцветный угольник на борту среднего вагона и размашистую надпись на нем: «На Москву!» В тот же миг она услышала выстрел — это сигналил Виталий, привлекая внимание первой группы.
И вдруг какая-то мысль осенила её. Она мгновенно встрепенулась и, точно ободряя себя, крикнула:
— Надо ударить камнем по коробке с капсюлем…
Забыв о Панцырне и Жилине, девушка бросилась к мостику. Небольшой ложок вёл к нему, скрывая Нину от бронепоезда. Она побежала, не замечая ничего, кроме башмака фермы, под которым лежала мина. «Только бы успеть!» — промелькнула у неё мысль.
Обессилевший Панцырня залез в яму и сжал голову руками, чтобы не видеть того, что произойдёт. Молодой Жилин, пытаясь понять, что случилось, смотрел то на парня, то на Нину, бежавшую по лугу. С бронепоезда заметили неожиданно появившийся дым на холме. Он встревожил команду. И на всякий случай, имея заранее готовое оправдание, командир бронепоезда приказал открыть огонь из пушек и пулемётов, произвести веерный обстрел местности, прилегавшей к насыпи. Снаряды, гудя, понеслись на холм, с грохотом разрывались далеко за ним. А там пошло бухать со всех сторон.
Дыбом встала земля. Нина сделала ещё несколько шагов и упала недвижимой, головой к мостику.
Жилин увидел, как неподалёку от Нины разорвался снаряд, подняв столб земли. С визгом разлетелись в стороны осколки. Воя и свистя, один промчался над ямой, в которой сидели партизаны. Панцырня ещё больше согнулся. Жилин увидел, как упала Нина. Тогда, ещё не сознавая вполне, что делает, он схватил гранитный осколок, подвернувшийся под руку, и бросился вслед за Ниной, бормоча:
— Ну нет, это ты врёшь! Это, ты знаешь, не выйдет!
К кому относились эти слова? К Панцырне ли, который тупо глядел на развернувшуюся перед ним картину, или к бронепоезду, который, набирая ход, приближался к южному участку, показывая заносчивую надпись «На Москву!»
Жилин разбежавшись по косогору, пролетел мимо Нины, спохватился было: надо бы помочь девушке. «Потом!» — подумал он и через минуту оказался у мины. Рельсы ритмично вздрагивали от тяжести бронепоезда.
— Ну, это ты врёшь! — опять выкрикнул Жилин и, изловчившись, ударил по жестянке острым ребром камня.
Время для него измерялось долями секунды. Сознание работало столь быстро, что ему казалось, будто время идёт слишком медленно. И когда уже взорвалась в жестянке гремучка, когда порох воспламенился и совершалось неотвратимое, когда взрыву уже ничто в мире не могло помешать, Жилину показалось, что удара недостаточно. Он успел с силой ударить по корпусу мины ещё раз…
…И мир для Жилина перестал существовать.
Взрыв разворотил полотно. Две шпалы вынесло, разметав в щепу. Оторванный рельс загнулся, точно санный полоз. Полотно съехало на сторону.
Машинист дал задний ход. Клубы пара окутали паровоз. Маленькая радуга вспыхнула на мельчайшей водяной капели и тотчас же погасла. Бронепоезд двинулся назад, сразу развив ход. Командиру стало ясно, что он попал в западню. Он стремился проскочить опасное место. С гулом ринулась тысячетонная махина назад, к югу, ища спасения. Скорость спасла бронепоезд. Он почти проскочил, когда взорвалась вторая мина — Алёши Пужняка. Этот взрыв отделил от бронепоезда две передние, полуброневые платформы с пулемётной командой. Одна из платформ вздыбилась, показав днище, закопчённое мазутом, вертящиеся колёса, и рухнула вниз, корежась и ломаясь, вторая пробежала по одному рельсу, угрожающе склонясь набок, соскочила и, разодрав шпалы, понеслась по ним. Остановилась, почти невредимая, если не считать того, что бетон стен расселся.
Остановился и бронепоезд, простреливая весь правый сектор, где залегли подрывные группы. Из поваленного полуброневого вагона некоторое время слышались какие-то звуки, сопровождаемые взрывами, как видно, детонирующих гранат. Потом все стихло. Из второго, с наружной стороны, через нижний люк стали выскакивать люди — человек двадцать.
Завязалась перестрелка.
Виталий со своими людьми преградил белым путь. Белые залегли.
Панцырня открыл глаза. Оценил обстановку. Выскочил из ямы-окопчика и бросился через насыпь с тыла, чтобы ружейным огнём оказать поддержку Виталию. Из окопчика он видел, что Нина лежит, полузасыпанная землёй. Что Жилин был разнесён в момент взрыва мины, ему было ясно. Свидетелей его малодушия не было. Панцырня достал из кармана костыль-боек и, сильно размахнувшись, забросил его в кустарник. Вскарабкавшись на насыпь, он притаился за рельсами и осмотрелся. Белые рассыпались небольшими группами и поодиночке, перебежками, продвигались к бронепоезду. Партизаны обстреливали белых. Панцырня увидел японского офицера, который, пригибаясь к насыпи, не замеченный никем, ужом полз вдоль осыпавшегося гравия. Японец смотрел вперёд: все внимание его было поглощено залёгшей на полотне группой Виталия. Японец решил зайти ей в тыл.
Маленький тщедушный, в кургузом тесном мундирчике с узенькими погончиками на плечах, он сначала показался Панцырне мальчишкой. Парень расправил свои могутные плечи и, почувствовав прилив храбрости, потихоньку спустился с насыпи и лёг в след японца. Теперь Панцырня видел перед собой маленькое тело японца, облачённое в хаки, его небольшие ноги в жёлтых ботинках, подкованных на подборах. «Добрый товар!» — подумал Панцырня и пополз за японцем. Тот ничего не слышал, пока Панцырня не оказался в опасной близости. Услышав сзади шорох, японец мгновенно обернулся. На лице его изобразился ужас, он невольно оскалил зубы, точно готовый вцепиться ими в преследователя. Но в глаза ему смотрело дуло винтовки. Японец поднял руки вверх и сказал, старательно выговаривая по-русски слова:
— Стрелять не надо! Вы понимаете меня? Я сдаюсь… Правильно?
— Ну ещё бы! — сказал Панцырня. — А то я бы тебя, знаешь, куда отправил… А ну, давай на ту сторону! — махнул он рукой, показывая через насыпь.
Беспокойство зажглось в глазах офицера. Он медленно, без помощи рук привстал, обнаружив при этом чисто змеиную гибкость, и стал подниматься наверх.
Перевалив насыпь, Панцырня и не подумал о группе Виталия. Захват японского офицера означал его удачу. Дело теперь можно повернуть как угодно. Панцырня метнул тревожный взгляд в ту сторону, где лежала Нина. Девушка не шевелилась.
Японец споткнулся при спуске и обернулся. Опять изобразил улыбку, при которой все зубы его выступали наружу, и со свистом втянул в себя воздух.
— О, росскэ храбрый солдат… Очень храбрый, да? Правильно?
Заискивающая его улыбка польстила Панцырне. Он с удовольствием передёрнул своими широкими плечами, почувствовав себя богатырём. Винтовку он закинул за плечо. «Скажу, голыми руками взял!» — подумал он.
