Гибель гигантов - Фоллетт Кен (бесплатная библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
Выйдя на улицу, Этель попрощалась с остальными. В свете газовых фонарей спешили домой рабочие, забегали в магазины покупатели за едой на вечер, а любители ночной жизни отправлялись на поиски развлечений. Теплом и весельем пахнуло из открывшейся двери паба «Гусь и пес». Этель понимала женщин, проводивших вечера в таких местах. Многим в пабе было уютнее, чем в собственном доме: здесь у них была веселая компания, и горе они заливали глотком эля или чего покрепче.
Бакалейная лавка Липмана, что возле паба, была закрыта: ее разгромили хулиганы-патриоты из-за якобы немецкой фамилии хозяина, и теперь окна и двери были заколочены. На самом деле хозяином лавки был еврей из Глазго, а его сын служил в шотландской легкой пехоте.
Этель села в конку. Ехать было всего две остановки, но она слишком устала, чтобы идти пешком.
Собрание должно было состояться в доме молитвы «Голгофа», где находилась клиника Мод. Когда Этель только приехала в Лондон, она направилась в Олдгейт, потому что это был единственный район Лондона, название которого она слышала, но зато уж о нем Мод говорила много.
Зал был ярко освещен настенными газовыми светильниками, а в центре стояла угольная печка, согревая промозглый воздух. Напротив стола и кафедры были выставлены ряды дешевых складных стульев. Этель поприветствовал Берни Леквиз — трудолюбивый и аккуратный до педантичности человек с добрым сердцем. У него был встревоженный вид.
— Заявленного выступающего не будет, — сказал он.
— А что же делать? — спросила Этель и оглядела зал. — Уже полсотни человек собралось…
— Обещали прислать замену, но я даже не знаю, что эта женщина из себя представляет. Она даже не член партии.
— А как ее зовут?
— Леди Мод Фицгерберт, — сказал Берни и недовольно добавил: — Может быть, из той самой семьи, что владеет угольными шахтами.
Этель рассмеялась.
— Надо же! — сказала она. — Я у них работала.
— И как она, хороший оратор?
— Понятия не имею.
Этель стало интересно. Она не видела Мод с того памятного вторника, когда та сочеталась браком с Вальтером фон Ульрихом, а Великобритания объявила Германии войну. Платье, купленное Вальтером, Этель хранила — оно висело в шкафу, заботливо обернутое бумагой. Платье было из розового шелка, с прозрачной накидкой, и вещи прекраснее у Этель не было никогда. Конечно, сейчас она бы в него не влезла. К тому же ведь не на собрания его носить. И шляпка к нему была, а на шляпной коробке значился адрес солидного магазина на Бонд-стрит.
Она устроилась поудобнее — ждать начала собрания. После свадьбы они с красавцем Робертом фон Ульрихом, кузеном Вальтера, обедали в «Рице» — этот обед она запомнила навсегда. Когда они входили в ресторан, она поймала на себе пару-тройку пристальных взглядов, и догадалась, что несмотря на дорогое платье, в ней было что-то, выдающее ее принадлежность к низшему классу. Но ей было все равно. Роберт смешил ее язвительными замечаниями об одежде и украшениях окружающих дам, а она рассказала ему немного о жизни в валлийском шахтерском городке — это было для него едва ли не большей экзотикой, чем жизнь эскимосов.
Где они сейчас? Конечно, и Вальтер, и Роберт отправились на войну: Вальтер с немецкой армией, Роберт — с австрийской, и узнать, живы ли они, невозможно. Как и о Фице. Этель лишь предполагала, что он отправился во Францию с «Валлийскими стрелками», но даже в этом не была уверена. И все равно она внимательно просматривала в газетах списки раненых и убитых, страшась увидеть имя «Фицгерберт». Она ненавидела его за то, что он так с ней обошелся, но все равно каждый раз благодарила Бога, не найдя в списках его имени.
Она могла бы поддерживать связь с Мод, просто посещая по средам клинику, но как было объяснить свои посещения? После небольшого волнения в июле — тогда на белье появилось пятнышко крови, но доктор Гринворд уверил ее, что беспокоиться не о чем — она чувствовала себя прекрасно.
Мод за эти шесть месяцев ничуть не изменилась. Она вошла в зал, как всегда, эффектно одетая, в шляпке с большим пером, поднимавшимся из-за ленты, как мачта корабля. Этель в своем стареньком коричневом пальто вдруг почувствовала себя оборванкой.
Мод заметила ее и тут же подошла.
— Здравствуйте, Уильямс! Простите, я хотела сказать, Этель! Какая приятная неожиданность!
Этель пожала ей руку.
— Вы меня простите, если я не встану? — сказала она, коснувшись выступающего живота. — Боюсь, сейчас я бы не поднялась даже чтобы приветствовать короля.
— Конечно, и не думайте! А после собрания мы сможем поболтать несколько минут?
— Это было бы замечательно!
Мод направилась к столу, и Берни начал собрание. Берни был евреем из России, как и многие лондонцы, живущие в Ист-Энде. Здесь вообще было мало настоящих англичан, зато много валлийцев, шотландцев и ирландцев. До войны было много и немцев; сейчас появились тысячи беженцев из Бельгии. В Ист-Энде они сходили на берег, и, естественно, здесь и селились.
Несмотря на присутствие столь уважаемой гостьи, Берни настоял на том, чтобы собрание шло по заведенному порядку: извинения отсутствовавших на прошлом собрании, несколько слов о его итогах и другие скучные повседневные вопросы. Он работал в библиотеке местного совета и во всем любил порядок.
Наконец он представил Мод. Она заговорила о борьбе женщин за равноправие — уверенно, со знанием дела.
— Женщина, выполняющая такую же работу, как мужчина, должна и получать так же, — сказала она. — Но часто нам говорят, что мужчина должен содержать семью.
Несколько мужчин в зале горячо закивали: именно так они всегда и говорили.
— Но что если женщине тоже приходится содержать семью?
Раздались одобрительные женские голоса.
— На прошлой неделе в Эктоне я познакомилась с молодой женщиной, которая пытается кормить и одевать пятерых детей на два фунта в неделю, а ее муж, который сбежал, бросив ее, зарабатывает четыре фунта десять шиллингов, делая в Тоттенхейме гребные винты для кораблей, и пропивает все деньги в пабе!
— Вот именно! — сказала женщина рядом с Этель.
— Недавно в Бермондси я говорила с женщиной, у которой муж погиб на Ипре. У нее четверо детей, а ей платят мало, потому что она женщина.
— Безобразие! — раздалось несколько женских голосов.
— Если предприниматель может платить мужчине по шиллингу за изготовление какой-нибудь детали, то он может столько же платить и женщине за такую же работу.
Мужчины неловко заерзали на своих стульях.
Мод обвела слушателей твердым взглядом.
— Когда я слышу, как мужчины-социалисты возражают против равной оплаты труда, я их спрашиваю: неужели вы позволите жадным нанимателям обращаться с женщинами как с дешевой рабочей силой?
Этель подумала, что Мод при ее положении надо быть очень смелой и независимой, чтобы иметь такие взгляды. И еще она позавидовала Мод. Позавидовала ее прекрасным нарядам, свободному стилю общения. К тому же Мод была замужем за человеком, которого любила.
После выступления лейбористы-мужчины стали задавать Мод недоброжелательные вопросы.
— Как вы можете скандалить по поводу избирательного права, когда во Франции умирают наши мальчики? — сказал кассир ячейки, краснолицый шотландец по имени Джок Рейд. Его поддержал гул голосов.
— Я рада, что вы спросили меня об этом, потому что этот вопрос беспокоит многих мужчин, да и женщин тоже, — ответила Мод. Этель понравился примирительный тон ее ответа, выгодно контрастирующий с враждебностью вопроса. — Следует ли во время войны продолжать заниматься политикой? Продолжаете ли вы, лейбористы, посещать партийные собрания? Должны ли профсоюзы бороться против эксплуатации рабочих? Прекратила ли на время войны свою работу партия консерваторов? Или, может, несправедливое отношение и угнетение временно прекратилось? Я скажу вам так. Мы не должны позволять врагам прогресса наживаться на рабском труде под предлогом войны. Это не должно давать традиционалистам повод остановить нас. Как говорит мистер Ллойд Джордж, дело есть дело.
