Николай II: жизнь и смерть - Радзинский Эдвард Станиславович (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
По комнатам и на помойке у дома Попова, где жила охрана, валялось самое драгоценное для Семьи – иконы. Остались и книги. Ее коричневая Библия с закладками, «Молитвослов», «О терпении скорбей…» и, конечно же, «Житие Святого Серафима Саровского…», Чехов, Салтыков-Щедрин, Аверченко, тома «Войны и мира» – все это было разбросано на полу по комнатам или валялось на помойке.
В их спальне нашли хорошо выструганную доску – это и была та доска, на которой играл и ел больной мальчик. И еще было множество пузырьков со святой водой и лекарствами. В прихожей валялась коробка. В ней были волосы великих княжон, остриженные в февральские дни, когда они болели корью.
В столовой нашли чехол со спинки кровати одной из великих княжон. Чехол этот был с кровавым следом обтертых рук.
На помойке в доме Попова нашли Георгиевскую ленточку, которую царь до последних дней носил на шинели. К тому времени в Ипатьевский дом уже пришли бывший его жилец лакей Чемодуров и воспитатель Жильяр.
Чемодуров – старый лакей, вечный тип верного русского слуги, преданный чеховский Фирс, который всю жизнь как за ребенком ходил за своим господином.
С Чемодуровым царь приехал из Тобольска, но, когда в Ипатьевский дом вместе с детьми приехал другой лакей, молодой Трупп, он решил отпустить больного старика, отдохнуть и подлечиться. Но не ездят лечиться в такие времена царские лакеи – отправили в тюрьму старика Чемодурова. Горевал он в тюрьме и не знал, что тюрьма спасет ему жизнь – там он благополучно досидел до прихода белых. И вот привели его в Ипатьевский дом. Когда среди разбросанных по дому святых икон Чемодуров увидел образ Федоровской Божьей Матери, старый слуга побледнел. Он знал, что с этой иконой госпожа его живой никогда не рассталась бы! Нашли на помойке и другой ее любимый образ – святого Серафима Саровского. Глядя на страшное разорение, верный лакей все продолжал искать «носильные вещи» своего господина. В который раз перечислял он следователю все, что они привезли из Царского Села: «Одно пальто офицерского сукна, другое – простого солдатского. Одну короткую шубу из романовской овчины, четыре рубахи защитного цвета, 3 кителя, 5 шаровар, и 7 пар хромовых сапог, и 6 фуражек». Все запомнил старый слуга. Но – ни рубах, ни кителей, ни полушубка…
Книги и иконы посреди «мерзости и запустения» – вот это и был портрет свершившегося.
Но среди книг нашлось, быть может, самое важное…
Книги великой княжны Ольги… «Орленок» Ростана по-французски. Она взяла с собой историю жизни сына свергнутого императора Наполеона. Старшая дочь другого свергнутого императора перечитывала историю мальчика, который до конца оставался верен поверженному отцу.
Как и тот мальчик, она обожала отца. На груди носила образ святого Николая (скоро найдут его на дне грязной шахты). В Екатеринбурге у них было много времени для разговоров. И она, боготворившая отца, конечно же, была отражением его тогдашних мыслей. И эти мысли – в стихотворении, переписанном рукой Ольги и заложенном ею в книжку. Оно осталось в ней как завещание – его и ее завещание – тем, кто придет в ограбленный дом.
«Молитва.
Пошли нам, Господи, терпенье В годину бурных мрачных дней Сносить народное гоненье И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о, Боже правый, Злодейство ближнего прощать И Крест тяжелый и кровавый С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья, Когда ограбят нас враги, Терпеть позор и оскорбленье, Христос Спаситель, помоги.
Владыка мира, Бог вселенной, Благослови молитвой нас И дай покой душе смиренной В невыносимый страшный час.
И у преддверия могилы Вдохни в уста Твоих рабов Нечеловеческие силы – Молиться кротко за врагов».
«И Крест тяжелый и кровавый…» «Молиться кротко за врагов…» Мученический венец. И – Прощение…
Со второго этажа дома перешли на первый – в комнаты охраны. Здесь царил тот же беспорядок.
И только одна комната… Чтобы попасть в ту комнату со второго этажа из комнат Семьи, нужно было сначала спуститься по лестнице и выйти во двор, затем пройти по саду, войти в другую дверь и, пройдя через всю анфиладу комнат первого этажа, где жила охрана, попасть в маленькую прихожую.
В прихожей этой было окно в сад. В окне – деревья, радость летнего июльского дня.
Из этой прихожей дверь и вела в ту комнату. Это была маленькая комната, размером 30-35 квадратных метров, оклеенная обоями в клеточку, темная; ее единственное окно упиралось в косогор, и тень высокого забора лежала на полу. На окне была установлена тяжелая решетка.
В этой комнате был полнейший порядок: все было вымыто, вычищено.
Комната соседствовала с кладовой и была отделена от нее перегородкой. В перегородке находилась наглухо заколоченная дверь в кладовую. И вот вся эта перегородка и заколоченная дверь были усеяны следами от пуль.
Стало ясно: здесь расстреливали!
Вдоль карнизов на полу – следы от замытой крови. На других стенах комнаты было также множество следов от пуль, следы шли веером по стенам: видно, люди, которых расстреливали, метались по комнате.
На полу – вмятины от штыковых ударов (здесь докалывали) и два пулевых отверстия (тут стреляли в лежащего)…
Большинство пуль в комнате были от системы «наган», но были пули от «кольта» и «маузера».
На одной стене, как бы завершая всю картину, была нацарапана по-немецки строка из Гейне: «В эту ночь Валтасар был убит своими холопами».
К тому времени уже раскопали сад у дома, обследовали пруд, разрыли братские могилы на кладбище, куда особый подрядчик возил трупы из ЧК, но никаких следов проживавших в доме 11 человек не смогли найти. Они исчезли.
Началось следствие.
Но в новом Уральском правительстве были сильны идеи Февральской революции. И, затевая это расследование, правительство беспокоилось, не будет ли в нем «данных для реакционных начал… Не пища ли оно для монархических заговоров».
И первых два следователя – Наметкин и Сергеев, достаточно осторожны. Но Уральское правительство было сменено Колчаком. И тогда назначен был третий следователь – 36-летний Николай Соколов.
До революции он – следователь по особо важным делам. После Октябрьского переворота попытался раствориться в крестьянской среде, ушел в деревню. Когда в Сибири рухнула Советская власть, в крестьянском платье добрался до Урала. Назначенный Колчаком новым следователем по делу о Царской Семье, он повел следствие страстно и фанатично. Уже был расстрелян Колчак, вернулась Советская власть на Урал и в Сибирь, а Соколов продолжал свою работу. В эмиграции в Париже он брал показания у уцелевших свидетелей. Он умер от разрыва сердца во Франции, продолжая свое бесконечное расследование…
Из письма Аминева П.М. (Куйбышев):
«В 1918 году я жил в городе Ирбите. Ирбит был занят белыми, и жизнь пошла по дореволюционному руслу. У нас выходили „Ирбитские уездные ведомости“ и там появилось сообщение, взволновавшее наш город. Посылаю вам вырезку из этой газеты (1918 г., номер 18):
«К судьбе Николая II.
Корреспондент «Нью-Йорк таймс» Аккерман сообщил в свою газету следующие сведения, написанные личным слугою отрекшегося царя:
«Поздним вечером 16 июля в комнату царя вошел комиссар охраны и объявил:
– Гражданин Николай Александрович Романов, вы должны отправиться со мною на заседание Совета рабочих, казачьих и красноармейских депутатов Уральского округа…
Николай Александрович не возвращался почти два с половиной часа. Он был очень бледен и подбородок его дрожал.
– Дай мне, старина, воды.
Я принес, и он залпом выпил большой стакан.
– Что случилось? – спросил я.
– Они мне объявили, что через три часа прибудут меня расстрелять, – ответил мне царь.
После возвращения Николая с заседания к нему вошла Александра Федоровна с царевичем, оба плакали. Царица упала в обморок, и был призван доктор. Когда она оправилась, она упала на колени перед солдатами и молила о пощаде, но солдаты отозвались, что это не в их власти.
