Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1 - Дюма Александр (читать полную версию книги TXT) 📗
– Следуйте за мной.
Глава 8.
ЛЕКАРЬ ПОНЕВОЛЕ
Жильбера неприятно задело то, что он вынужден подчиняться лакею, однако речь шла, очевидно, о переменах в его положении, и ему показалось, что любое изменение будет для него к лучшему. Вот почему он поспешил за лакеем.
Освободившись наконец от переговоров и сообщив невестке о поручении, выполненном ею у графини де Беарк, Шон со всеми удобствами расположилась позавтракать в изящном утреннем домашнем платье у окна, в которое были видны верхушки акации и каштанов ближнего парка.
Она ела с аппетитом, Жильбер отметил, что в этом не было ничего удивительного, так как ей подали рагу из фазана и галантин с трюфелями.
Философ Жильбер! Когда его ввели в комнату, где находилась Шон, он поискал глазами на столике предназначенный для него прибор: он ожидал, что его пригласят позавтракать.
Однако Шон даже не предложила ему сесть.
Она только взглянула на него, а затем, выпив рюмку вина цвета топаза, спросила:
– Ну так что же, дорогой доктор, как ваши дела с Замором?
– Как мои дела? – переспросил Жильбер.
– Ну да! Я надеюсь, вы подружились?
– Как можно познакомиться или подружиться с какой-то зверушкой, которая и разговаривать-то не умеет, а когда к ней обращаются, только и делает, что вращает глазами и показывает зубы.
– Вы меня пугаете, – ответила Шон, продолжая есть; ничто в выражении ее лица не подтверждало этих слов. – Вы, значит, неспособны к дружбе?
– Дружба предполагает равенство, сударыня.
– Какие красивые слова! – отозвалась Шон. – Так вы не считаете себя равным Замору?
– Точнее будет сказать, – ответил Жильбер, – что я не считаю его равным себе.
– Да он и впрямь очарователен! – ни к кому не обращаясь, сказала Шон.
Затем, обернувшись к Жильберу и заметив его надутый вид, добавила:
– Значит, милый доктор, вы говорите, что не так легко отдаете свое сердце?
– Совершенно верно, сударыня.
– А я ошибалась, полагая, что принадлежу к числу ваших добрых друзей.
– Я к вам очень расположен, – чопорно ответил Жильбер.
– Благодарю вас. Вы меня просто осчастливили. И как же долго, мой прекрасный гордец, нужно добиваться вашего расположения?
– Достаточно долго, сударыня. Есть люди, которые – что бы они ни делали – не добьются его никогда.
– Ага! Теперь я понимаю, почему, прожив восемнадцать лет в доме барона де Таверне, вы неожиданно покинули его: семейство Таверне не сумело завоевать вашего расположения. Разве не так?
Жильбер покраснел.
– Что же вы не отвечаете? – настаивала Шон.
– Я могу ответить вам только одно: дружбу и доверие нужно заслужить.
– Черт побери! В таком случае мне кажется, что владельцы Таверне не удостоились ни вашей дружбы, ни вашего доверия.
– Отнюдь не все.
– А что же сделали те, кто имел несчастье не понравиться вам?
– Я не собираюсь жаловаться, – гордо ответил Жильбер.
– Ну же, ну! – промолвила Шон. – Я вижу, что я тоже не достойна доверия господина Жильбера. И, однако же, я полна желания заслужить его, но не знаю, как этого добиться.
Жильбер обиженно поджал губы.
– Итак, семейство Таверне не смогло вам угодить, – добавила Шон с любопытством, не ускользнувшим от Жильбера. – Расскажите мне все-таки, чем вы занимались у них в доме?
Жильбер оказался в некотором затруднении, так как и сам не знал, что, собственно, он делал в Таверне.
– Я был, сударыня… – пробормотал он. – Я был.., доверенным лицом.
Услышав эти слова, произнесенные с характерной для Жильбера философической меланхоличностью, Шон расхохоталась так, что даже откинулась на стуле.
– Вы мне не верите? – нахмурившись, спросил Жильбер.
– Боже упаси! Знаете ли вы, друг мой, что вы совершенно невыносимы: вам ничего нельзя сказать. Я спросила, что за люди эти Таверне. И совсем не для того, чтобы досадить вам, а, наоборот, чтобы быть вам полезной и отомстить за вас.
– Я вовсе не думаю о мщении. А если понадобится – отомщу за себя сам.
– Вот и хорошо. Так как у нас есть, в чем упрекнуть членов семьи Таверне, вы тоже на них сердиты, – возможно, даже за многое, – мы, таким образом, становимся союзниками.
– Ошибаетесь, сударыня. Моя месть не имеет с вашей ничего общего, потому что вы говорите о всех Таверне, я же допускаю различные оттенки чувств, которые испытываю по отношению к ним.
– А господина Филиппа де Таверне, например, вы относите к темной или к светлой гамме оттенков?
– Я ничего не имею против господина Филиппа. Он никогда не делал мне ничего хорошего, но и ничего плохого. Не могу сказать, чтобы я его любил или ненавидел: он мне совершенно безразличен.
– Значит, вы не станете выступать свидетелем против Филиппа де Таверне перед королем или господином де Шуазелем?
– Свидетелем по какому поводу?
– По поводу его дуэли с моим братом.
– Если меня вызовут свидетелем, я скажу все, что знаю.
– А что вы знаете?
– Правду.
– Что вы называете правдой? Это ведь очень гибкое слово.
– Только не для того, кто умеет отличать добро от зла, справедливость от несправедливости.
– Понимаю: добро – это господин Филипп де Таверне, а зло – это виконт Дю Барри.
– Да, во всяком случае для меня, для моей совести.
– Вот кого я подобрала на дороге! – сказала Шон с раздражением. – Вот кто обязан мне жизнью! Вот какова его благодарность!
– Вернее будет сказать, что я не обязан вам смертью.
– Это одно и то же.
– Напротив, это совершенно разные вещи.
– Неужели?
– Я не обязан вам жизнью. Вы помешали своим лошадям отнять ее у меня, вот и все. И к тому же не вы, а кучер.
Шон пристально посмотрела на юного логика, который говорил, не выбирая выражений.
– Я могла бы ожидать, – отозвалась она с мягкой улыбкой и нежным голосом, – большей галантности от спутника, который во время путешествия столь ловко отыскивал мою руку среди подушек и мою щиколотку на своем колене.
Неожиданная нежность Шон и простота ее обращения произвели на Жильбера такое сильное впечатление, что он тут же забыл и про Замора, и про портного, и про завтрак, на который его забыли пригласить.
– Ну вот, вы снова милый, – сказала Шон, беря Жильбера да подбородок, – вы будете свидетельствовать против Филиппа де Таверне, не правда ли?
– Ну уж нет, – ответил Жильбер, – никогда!
– Отчего же, упрямец вы эдакий?
– Оттого, что виконт Жан был неправ.
– В чем же он был неправ, скажите на милость?
– Он оскорбил ее высочество, а господин Филипп де Таверне – напротив…
– Ну?
–..Был прав, защищая ее честь.
– Как видно, мы держим сторону принцессы?
– Нет, я на стороне справедливости.
– Вы сумасшедший, Жильбер, замолчите! Пусть никто в этом замке не услышит, что вы говорите.
– Тогда избавьте меня от необходимости отвечать, когда задаете вопрос.
– Давайте поговорим о чем-нибудь другом. Жильбер поклонился в знак согласия.
– Итак, малыш, что вы предполагаете делать здесь, если не желаете стать нам приятным? – спросила молодая женщина, тон которой стал довольно жестким.
– Разве можно становиться приятным, нарушая клятву?
– Господи, да где вы берете все эти красивые слова?
– Каждый человек вправе оставаться верным своей совести.
– Когда вы служите хозяину, он берет всю ответственность на себя.
– У меня нет хозяина, – простонал Жильбер.
– Если вы и дальше будете продолжать в том же духе, дурачок, – сказала Шон, поднимаясь с ленивой грацией, – у вас никогда не будет и хозяйки. А теперь я повторяю свой вопрос: что вы собираетесь у нас делать?
– Мне казалось, что можно не быть приятным, когда можешь быть полезным.
– Вы ошибались: нам и так попадаются только полезные люди, мы от них устали.
– В таком случае я уйду.
– Уйдете?
– Конечно! Я ведь не просил, чтобы меня привозили сюда, ведь так? Значит, я свободен.
