Иудей - Наживин Иван Федорович (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗

— Палка, конечно, — сказал про себя Исаак. — Но — без разума…

Столица встретила Гальбу без большого воодушевления. И когда в театре в одной аттелане [88] актёры запели всем известную песню:

зрители с одушевлением подхватили её: Онезим Гальба уже сидел на Палатине, а в атриуме все ещё неоконченного Золотого дворца живописцы уже изображали родословное дерево его, по которому было видно, что Онезим со стороны отца происходит от Юпитера, а со стороны матери от супруги Миноса Пасифаи: без приличной родословной невозможно править страной…

Но и с родословной, как оказалось через несколько дней, правил страной не Онезим, а трое его клевретов, которых народ прозвал «дядьками», а среди них вольноотпущенник Икел, с которым Гальба был в непозволительных отношениях.

— Нет, — сказал как-то Иоахим Исааку. — Это даже не палка…

Может быть, все же дело как-нибудь и наладилось бы, но, к сожалению, и Отону, бывшему другу Нерона, которого тот — из-за Поппеи — отправил в Лузитанию, тоже хотелось выступить в роли спасителя человечества. Но у него не было денег. Сунулся было он к Иоахиму, но тот своевременно выехал прокатиться на своей «Амфитриде»: пусть устанут как следует. Тогда Отон занял миллион сестерций у одного из рабов императора — быть рабом императора было довольно уютно — и с небольшой суммой этой приступил к делу. На сходке солдат он объявил, что будет считать своей собственностью только то, что им будет угодно оставить ему. Гальба отсиживался на Палатине. И вдруг городом пробежал слух, что Отон солдатами убит. Сенат бросается на Палатин, выламывает запертые ворота и заверяет Гальбу в своей преданности, жалея лишь о том, что солдаты отняли у него возможность лично разделаться с подлецом Отоном. Отон был в это время в лагере: протягивая к солдатне руки, он преклонялся перед ней, посылал ей воздушные поцелуи. Этого, по-видимому, было достаточно: Гальбу убили. Один калигат нашёл его труп и отрубил ему голову. Так как Гальба был совершенно лысый, солдату было неудобно нести его голову. Тогда он всунул палец в рот спасителя человечества и так поднёс голову Отону. Народ, подняв голову Онезима Гальбы на копьё, стал с песнями и кривлянием носить её по лагерю и городу. Сенаторы и знать не давали прохода Отону, обременяли его руку поцелуями и всячески бранили Гальбу. Солдаты, согласно обычаю, убивали сторонников Гальбы, хвастались окровавленными руками и — подавали прошения о наградах за труды…

Отон взялся ворочать делами. Он был небольшого роста, кривоногий и опрятный, как кошка. Он ощипывал волосы на всем теле, но на голове, наоборот, носил накладку настолько хорошо прилаженную, что никто об этом не догадывался. Поклонялся он Изиде. Первым актом его царствования была ассигновка в пятьдесят миллионов на отделку Золотого дворца. Затем он отдал повеление, чтобы Тигеллин, лечившийся на водах, помер. Сицилиец, окружённый своими любовницами, должен был перерезать себе горло. Потом нужно было устроить пышные похороны Нерону: дружба обязывает. На похоронах Отон приказал играть музыкальные произведения великого артиста и при первых звуках, подавая всем пример, встал и тем дал сигнал к общим рукоплесканиям.

Иоахим с Исааком не могли решить, палка это или нет: на севере поднялся новый спаситель мира, вечно пьяный Вителлий, славившийся своим обжорством. Он уже отправил своих убийц в Рим, чтобы покончить с Отоном, в то время как Отон отправил своих на Рейн, чтобы покончить с Вителлием. Послы со своим поручением справиться, видимо, не могли или сочли это для себя невыгодным, и вот с юга на север, «сверкая людьми», — так выражается Тацит — двинулись легионы Отона, а с севера на юг легионы Вителлия. Легионы Отона грабили, жгли и всячески опустошали Италию, «точно иностранные берега», а пьяная орда Вителлия, в которой было до шестидесяти тысяч человек, грабила, жгла и опустошала провинции. Наконец, противники встретились при Бедриаке, грянула битва и восемьдесят тысяч калигатусов полегли головами. Отон, процарствовав двадцать пять дней, покончил с собой. И было замечательно: солдаты со слезами целовали руки и ноги покойника, а многие тут же, у погребального костра, с горя убивали себя. Вителлий же, придя на поле сражения, где пухли и смердели трупы, сказал:

— Прекрасно пахнет убитый враг, но ещё лучше — римский гражданин!..

Иоахим даже не спрашивал себя, палка Вителлия или не палка: он всегда презирал эту пьяную, грязную свинью. Весь залитый салом, с багровым от пьянства лицом, с огромным животом, Вителлий жрал. Он часто даже во время богослужения не мог удержаться и пожирал жертвенное мясо с жертвенника. Несмотря на свой разврат, он был членом разных жреческих коллегий и — как и все цезари — даже верховным жрецом: боги не требовательны, если человек занимает высокое положение. Также пьянствовало и развратничало двигавшееся с ним к Риму войско, более похожее на огромную толпу разбойников.

В Риме не было решительно никакого беспокойства по поводу кровавых распрей, раздиравших империю. Игры в честь Цереры праздновались, как обыкновенно. И когда в театр было принесено известие, что Отона больше нет и что городским префектом Флавием Сабином, братом Веспасиана, уже приведены к присяге Вителлию солдаты, стоявшие в Риме, все стали рукоплескать Вителлию. Сенат определил ему все почести разом, какие были придуманы при прежних цезарях, и были прибавлены похвалы и благодарность германской армии. Народ римский, как это требовалось твёрдо установившимся обычаем, бросился ниспровергать статуи Отона и избивать его сторонников.

Вителлианцы, надвигаясь на Рим, грабили, развратничали, пьянствовали, расправлялись со своими личными врагами. Женщин насиловали. Храмы оскверняли. Вителлий жрал. Диковинные яства везли ему со всех концов империи. Попутные города разорялись для пиров. Армия разлагалась. Но Вителлию было все безразлично: только бы вовремя поспели устрицы с Лукринскаго озера!.. А Рим — беззаботно веселился. Иоахим остро чувствовал, что роковой день надвигается.

Наконец, дикие орды Вителлия подошли по Фламиниевой дороге к древнему Мульвиеву мосту через Тибр. Огромная туша Вителлия ехала на белом кони, гоня перед собой сенат и народ. У городских ворот он слез с коня, надел претексту, привёл легионы в порядок и пошёл пешком. Перед ним шли орлы легионов, а пред орлами, блистая фалерами и ожерельями — боевые награды, — шли префекты лагерей в белой одежде и первые из центурионов. Народ орал…

На Палатине загремел пир. Во время пира Виттелий совершил свой первый государственный акт. У него был отпущенник Азиатик, который предавался с ним разврату. Азиатику такая жизнь надоела, он бежал и стал торговать в Путэоли поской — обычное питьё для рабов и солдат из воды с уксусом. Вителлий — тогда только военачальник — поймал его, сковал и снова сделал своим наложником. Но Азиатик нагрубил ему и за это был продан странствующему ланисте, учителю гладиаторов. Из цирка Вителлий, однако, снова взял его к себе и вот теперь, в день великого торжества своего, тут же, за столом, он пожаловал Азиатика римским всадником. И торговец поской сразу стал ближайшим советником императора в делах государственных…

Император сразу установил новый обычай: всех, являвшихся к нему для утренней салютации, он ласково спрашивал, завтракали ли уже они, и рыганием давал знать о себе, что он лично успел уже, хвала богам, закусить… Затем он выгнал из Рима всех астрологов и других шарлатанов, которые баламутили город. В ответ тотчас же пошёл гулять по Риму безымянный пасквиль. «В добрый час! Астрологи со своей стороны доводят до всеобщего сведения, что Виталлий Германик к 1 октября будет мёртв». Затем было казнено несколько человек за то, что они бранили в цирке партию голубых. Между этими мероприятиями Вителлий кушал — каждый обед его стоил четыреста тысяч сестерциев, — а Азиатик ворочал государственными делами…