Долгая ночь - Абашидзе Григол Григорьевич (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Сердце у Турмана билось все чаще и все тяжелее. Он нашел силы оставить носилки и побрел вдоль деревни. Под деревом на камне сидел слепой Ваче. Греясь в лучах заходящего солнца, слепец, как видно, дремал. Однако, услышав шаги, он вскинул голову и прислушался.
– Кто тут? – спросил он с тревогой в голосе.
Турман подошел и обнял бедного Ваче.
– Это я, Турман Торели.
Руки слепого судорожно зашарили по человеку, обнявшему его. Друзья разрыдались.
– Турман, да ведь мы тебя давно уж похоронили. Неужели вернулся и живой?
– Вернулся живой. А вы-то, вы-то как, все ли живы и здоровы?
– Да вот я… жив. Смерть, видно, забыла обо мне. Никому я не нужен, даже смерти.
– А Цаго… Где твоя Цаго, наверно, уж вышла замуж!
– Цаго… Если бы Цаго… Разве я мечтал бы о смерти.
– Но где она и что с ней?
– Да правда, откуда ты можешь знать. Вот уж год, как нет у меня Цаго. А я все еще жив. Потерял первую Цаго и остался жив. Потерял жену мою Лелу и остался жив. Потерял глаза и остался жив. Потерял мою дорогую Цаго и все еще остаюсь живым! Где же справедливость, Турман, где же бог?
Слепец отдышался и начал рассказывать по порядку:
– Цаго выросла. Я сам не мог видеть, но все говорили, что она красавица. Многие хотели взять ее в жены, но всем она отказывала наотрез. Она говорила: у моего слепого отца нет никого, кроме меня, как же я могу его бросить? Но она, оказывается, любила твоего Шалву. И Шалва тоже любил ее. Оттого-то она и отказывала всем другим женихам.
Ваче вздохнул и замолчал. Может быть, он ждал, что Турман спросит о чем-нибудь. Но Турмана не было слышно.
– В прошлом году проезжал мимо монгольский ноион. Увидел мою Цаго, а вечером прислал своих воинов, чтобы ее похитить. Она входила в ворота, когда они набросились на нее. Связали, кинули на коня и увезли. Цаго кричала, я вопил и метался по двору, натыкаясь на стены, но что я мог сделать. Никто из деревенских жителей не пришел к нам на помощь. Все боятся монголов.
Шалвы в это время не было дома, но вечером он появился. Ему удалось уговорить нескольких отважных мужчин, и они погнались за похитителями. Говорят, что в поле они догнали татар. Некоторых поубивали, некоторые татары спаслись бегством. Но и Цаго и Шалва с тех пор исчезли. Одни рассказывают, что они скрываются в лесу, а другие говорят, что Цаго убита в той схватке с татарами. – Слепец неожиданно улыбнулся. – А Шалва твой в лесу. Все обездоленные и обиженные, оскорбленные, все настоящие грузины бегут к нему. Он у них предводителем. Отряд большой. Монголы боятся Шалвы. Шалва убивает каждого монгола, которого только увидит. Он нападает на их отряды, отнимает у них награбленное и раздает бедным.
Молчаливо слушавший Торели заговорил:
– Напрасно он это делает. Что даст нам убийство нескольких монголов, если их тьмы и тьмы. Каждое убийство еще больше озлобляет завоевателей. Они еще свирепее будут расправляться с нашим народом.
– Это правда, расправляются. Наше село дважды сжигали дотла. И твой дом тоже сожгли.
– Пойдем, поглядим хоть на золу, – сказал Торели и помог слепому подняться.
Друзья, один слепой, другой едва передвигающий ноги от болезни, печально побрели по улицам.
– Да… Значит, мой дом сожгли. Это так. Монголы злы, и нельзя их злить еще больше. Я их видел, я знаю. Они могут перебить всех до последнего грузина, а на месте грузин поселить других.
– Возможно ли это, Турман? Нельзя перебить целый народ.
– Для них нет ничего невозможного. Они не отвечают ни перед богом, ни перед людьми. Для них нет ни законов, ни правосудия. Они завоевали почти весь мир. Многие народы, гораздо сильнее нашего, покорны им. Их владения растянулись на год пути. Для них мы – капля в море. Они могут сдуть нас с лица земли, и что им какой-нибудь Шалва со своим отрядом. Нет, Ваче, каждый, кто любит свой народ и думает о его будущем, должен смотреть вперед. Разъярять татар не стоит. Свободы мы не добьемся. Разъярив же такого мощного врага, мы можем навеки погубить свою Грузию.
– А что же делать ожесточившимся и готовым к битве?
– Из битвы ничего не получится. Надо терпеть, чтобы сохранить себя.
– До какого дня сохранять? До каких пор терпеть?
– До подходящего дня. До лучших времен.
– А наступят ли эти лучшие времена?
– Наступят. Ждать их придется долго, но они наступят. Монголы нахватали себе слишком много земель и народов. Они не справятся с ними. Наследники Чингисхана враждуют между собой. Чем дальше, тем грызня будет злее. Когда ханы бросятся друг на друга, тогда и покоренные народы начнут восставать один за другим. Монгольское государство рассыплется снова на разные страны и народы. Вот до этих-то пор мы и должны сберечь себя и свои силы. Тогда мы ударим по врагу и наша сабля будет разить не как сейчас.
– А мне кажется, что свобода не придет никогда. Точно так же, как не смогут видеть мои глаза, так не наступит дня после этой ночи, опустившейся над Грузией.
– Ночь будет долгой, но рассвет придет.
– Мы помним, что было светло. Мы помним солнце над Грузией. На наших глазах стемнело. Не знаю, вернет ли Грузия ясное синее небо. Говорят, для народа небо открывается один раз. Если народ прозевает его, не успеет укрепить себя навечно, обеспечить себе могущество и бессмертие, то потом будет поздно.
– Грузия бессмертна. Немало рассветов ждет ее впереди.
– Может быть, может быть. Но мы-то с тобой не дождемся хотя бы одного.
– Мы не дождемся. Мы самое несчастное поколение грузинского племени. Поколение, которое видело торжество и блеск Грузинского царства, поколение, на глазах которого наступила долгая и темная ночь. Мы оказались беспечными, избалованными, слабыми. Мы не сумели противостоять судьбе.
– Но я думаю, что, если рок вверг Грузию в темную пучину истории, он же ее и возродит. Возродится, расцветет новая Грузия. Она будет сильнее, мудрее нашей, и сыны ее будут не столь беспечны, как мы.
– Ты думаешь, родится еще новый Давид Строитель и снова настанет золотой век?
– Думаю и не сомневаюсь в этом.
– Нам-то с тобой не дожить. Я себя давно уж считаю мертвецом. Моя жизнь кончилась в ту минуту, когда у меня отняли мои глаза. Солнце исчезло для меня, ушла и жизнь. А все, что могло бы остаться от меня потомкам, погибло в огне пожара, когда горели палаты Русудан.
– Да, Ваче. Мы давно не живем, а только так… существуем. Ты слеп, и тебя окружает тьма. Но ведь и я живу во мгле. Я зряч, у меня есть глаза. Но и для меня, как и для каждого грузина, вокруг – мгла долгой ночи.
В это время они подошли к бывшему дому Торели. Среди обугленных стен лежали горы холодной золы. Это все, что осталось. Даже деревья, даже трава вокруг дома обгорели и умерли. Турман почувствовал, что ему не хватает дыхания, остро кольнуло в сердце. Он покачнулся, но Ваче поддержал его. Слепой шарил вокруг себя палкой.
– Зола?
– Зола.
Они уселись на камень среди пожарища. Оба уставились впереди себя невидящими глазами, оба не шевелились, оба были похожи на черные обгоревшие пни. Их белые бороды, седины на их головах лежали, как пепел на обгоревших пнях.
Вдали зародилась песня.
– Шалва! – встрепенулся слепой. – Я знаю, это Шалва со своими удальцами.
Торели не отвечал. Но слепой и не ждал ответа, он говорил про себя: "Слышишь песню? Говорю тебе, это Шалва. Я уже слышу конский топот. Едут всадники. Впереди Шалва с белым знаменем, а рядом с ним моя Цаго. Ветер развевает ее косынку и треплет волосы. А ты слышишь топот коней? А ты видишь белое знамя? Ты счастлив, ты можешь увидеть его, Шалву и его молодцов всегда узнают по белому знамени. Оно ведет их сквозь ночь. Все говорят, что белое знамя Шалвы светит в ночи. Говорят также, что оно развеет всю тьму. Ты слышишь топот коней? И песню? Я даже разбираю слова:
