По зову сердца - Алексеев Николай Иванович (читать книги полные .txt) 📗
– Если я уйду, – настойчиво шептал Стропилкин, – не убедившись, что вы Вера Железнова, вас отправят в абвер. А там страшными пытками вырвут признание, размотают всю вашу сеть и расстреляют. Вера, вы не знаете абвер. Это учреждение ужаса и смерти. Они пытками затравили Юру. Он, спасая вас, все наврал. Они приняли за правду и все же расстреляли его. В случае вашего непризнания, я доподлинно знаю, вас отправят в абвер.
– Никакой сети у меня нет, и ничего они не размотают. Но что же вы все-таки предлагаете? Назваться Верой Железновой и этим ускорить мне более легкую смерть?
– Нет. Спасти вас.
– Спасти? Как?
– Хотя вы поколебали во мне веру, что вы есть та самая, которую я до сего времени ношу в груди своей, все же еще раз прошу, признайтесь, что вы Вера Яковлевна, и я вас спасу.
– Для чего же вам надо мое признание?
– Чтобы я вам поверил, – душевно промолвил Иван Севостьянович. – Вера Железнова, какой я ее знал, – это олицетворение верности, бесстрашия и подвига. И если вы не Вера, то меня берет сомнение, есть ли в вас эти качества. А для вашего освобождения у меня должна быть полная уверенность во взаимном доверии.
– Для чего?
– Опять же для вашего спасения.
– А вы не допытывайтесь признания и спасайте меня, как бы вы спасаете Веру Железнову. За меня вам наши тоже зачтут.
– Меня волнует не это, а верность. – И Стропилкин вплотную пододвинулся к Вере, крепко сжал ее руки и зашептал ей в самое ухо:
– Представьте себе, я выведу вас на улицу, – а это без крови не обойдется, – что дальше? Гибель?..
– Так что же вы предлагаете? Смерть? Но не здесь в застенке, а на улице?
– Нет, освобождение. Я вас выведу. Там, на улице, нас ваши подхватят, прикроют и уведут. Пока погоня развернется, мы уже будем далеко в лесу. А для этого мне надо связаться с вашими людьми… Но чтобы они мне поверили, – Стропилкин протянул ей блокнот и карандаш, – напишите им несколько слов.
Представив себе, как этот блокнот попадет в руки оберст-лейтенанту, как начнут хватать ее товарищей, Вера отвела блокнот, хотя на случай своего внезапного исчезновения у нее была договоренность со Степаном.
– У меня никого нет.
– Неправда! Зачем же вы, москвичка, дочь комдива Железнова, вдруг, ни с того ни с сего, прогуливаетесь здесь, во фронтовом районе, да еще в таком рубище? Зачем?
– Я ничего писать не буду.
– Не верите? Я понимаю вас: «Стропилкин предатель. Раз он предал Родину, так может и нас предать». Да? Но вы, Вера Яковлевна, своим пребыванием здесь, своей стойкостью вывернули мою душу, сбросили с нее всю страшную дрянь. Спасая вас, я спасаю и себя… – Стропилкин склонился к ее коленям и заплакал.
Его слезы ее окончательно сокрушили, и она решила довериться ему:
– Писать я вам ничего не буду. А если вы действительно решили меня освободить, то я могу навести вас на таких людей, которые мне помогут. Но если, Иван Севостьянович, это провокация, то, поверьте, часом раньше или позже вы погибнете разом со мной.
– Что вы, Вера Яковлевна! – Стропилкин задрожал. – Как вы можете после всего этого обо мне так думать?
– Так вот, слушайте. Завтра рано утром идите той тропой, по какой вы гнались за мной. Там будут работать железнодорожники. Вы не бойтесь, подойдите к ним и попросите прикурить. Они, наверное, вас спросят обо мне.
– А если не спросят?
Вера задумалась. Ей никак не хотелось называть имя Степана.
– Тогда вы сами спросите: нет ли среди вас соседа Юлии Баскаковой? Кто-нибудь из них откликнется: «Я сосед, – скажет он. – В чем дело?» Или что-то в таком духе. Этому человеку вы поведайте свой план и договоритесь с ним, как будете действовать.
– Все понял. Так и сделаю.
– А как я буду знать?
– Я сделаю так, что завтра меня снова сюда пришлют. И тогда я вам скажу все.
– А если не пришлют?
– Жизнью пожертвую, но вас спасу. Только, если вызовут на допрос, не поддавайтесь ни на какие провокации. Верьте! – Стропилкин отошел к двери и, стуча в нее кулаками, вызвал караульного.
Назавтра в первой половине дня Веру вызвали на допрос. Проходя по коридору мимо зеркала, она не узнала себя: бледная, глаза провалились, щеки впали, как у старухи. «Не падай духом! Держись! Ты же коммунистка!» – мысленно прикрикнула на себя Вера, приосанилась и смело пошла к коменданту.
В его кабинете был переводчик, вчерашний капитан и Стропилкин-Вольф.
– Гут морген, фройлейн Вера Яковлевна! – приветствовал ее комендант и показал на стул, рыская глазами то на Стропилкина, то на Веру.
– Не понимаю вас, – пожала плечами Вера. – Не ферштейн.
– Господин оберст-лейтенант приветствует вас, Вера Яковлевна, и предлагает сесть, – подсказал переводчик.
– Что вы приписываете мне какую-то Веру? Когда я Юлия и по отцу Петровна.
Переводчик по-немецки пересказал коменданту возмущение Веры. Тот, поглядывая то на нее, то на Стропилкина, ответил, что лейтенант дословно перевел:
– Бросьте, Железнова, упираться. Иван Вольф все нам рассказал.
Это было для обоих великое испытание, чтобы ни один вздох, ни одно движение лица не выдали взрыв возмущения, у Веры – на Стропилкина, у Стропилкина – на коменданта.
– Ничего он вам сказать такого не мог, хотя уж очень добивался, чтобы я назвалась Железновой. А если и сказал, то, видимо, из-за трусости перед вами. Я еще раз повторяю – я Юлия Баскакова и никакой Веры Железновой не знаю.
– Тогда передадим вас абверу, и там вы поневоле признаетесь, – повторяя слова коменданта, сказал переводчик.
– А какой от этого толк? Все равно я чужое имя на себя не возьму. Лишь на вашей душе будет еще одна невинная жертва.
Ничего не добившись, комендант отправил Веру в камеру.
– Как вы думаете, – обратился комендант к Стропилкину, – есть смысл с ней вести разговор или плюнуть на это и передать ее абверу?
Стропилкин ответил не сразу.
– Как ваше мнение? – не терпелось коменданту.
Стропилкин принял стойку «смирно» и ответил:
– Надо, господин оберст-лейтенант, еще раз попробовать. Отправить ведь никогда не поздно.
– Хорошо. Тогда займитесь. – И комендант перевел взгляд на офицера. – Если он вам доложит, что ничего не получается, связывайтесь с абвером и отправляйте. При всех обстоятельствах мне кажется, что эта Юля важная птица.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Как только камера потонула в полумраке, так же, как и вчера, вошел Стропилкин.
– Вера Яковлевна, не пугайтесь, это я, Иван Севостьянович, – прошептал он. – Света не просите. Садитесь.
– Вы с оружием?
– Так надо, – Стропилкин сел рядом, положил автомат на топчан. – Теперь слушайте. Как только выскочите из наших дверей, так сразу же бегите направо. У дома, что на углу, вас встретят ваши люди. Если не встретят, то заворачивайте направо, за угол, там, у разрушенного дома, будет стоять грузовик. Так вы прямо в его кабину. А там уже все – вы спасены!
– А вы?
– За меня не беспокойтесь. Я вас здесь у входа прикрою и – на смолокурню. А там болотом – к вашим. Так мы договорились. А теперь давайте немного передохнем да и за дело.
– А как же я выйду на улицу?
– Здесь я вас выведу, как бы на допрос к начальству. Об этом я караульного уже предупредил. А там, в здании, дверь со двора, как раз против выходной двери на улицу. Как только войдем, вы сразу шмыгнете под лестницу. Я пройду к часовому и скажу, что его просит дежурный, а сам встану вместо него. Вот в этот-то момент вы выбегайте на улицу. Выбежите и летите без оглядки, учтите, что для спасения считанные минуты. На счастье – минуточку молчания. – Но он молчать не мог: – Увидя вас, я второй раз родился. И как страстно хочется своей кровью смыть весь тяжелый груз преступления перед Родиной… И я это, Вера, сделаю… А теперь – нам пора. – И он постучал в железную дверь. Дверь распахнулась, и свежим воздухом надежды и бесстрашия обдало Веру. И она, подобно арестантке, заложив руки за спину, первой вышла из подвала и торопливо зашагала по уже серебрившейся заморозком стежке.
